Видеозапись - Нилин Александр Павлович (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Правда и то, что принятые меры по омоложению ведущих команд, по ускорению расставаний с заслуженными ветеранами дали в чем-то обратный эффект. Если, конечно, брать в расчет опять же сугубо зрительское восприятие.
Казалось, что ушедшие с поля знаменитости увели и заметную часть зрителей с трибун – зрителей, как бы делавших погоду, оптимальную для восприятия игры.
Молодым игрокам открылись вакансии.
Но поскольку ветераны ушли, чуть-чуть не доиграв, впечатление о них как о незаменимых (впечатление, создавшееся после лучших матчей Боброва, Бескова, Трофимова и других) осталось.
В такой ситуации и появился в московском «Торпедо» рослый парень с мощными ногами прирожденного центрфорварда, со светловолосым начесом надо лбом, как у многих тогдашних, так называемых, стиляг, словно с улицы Горького (и не подумаешь, что он ведь из Перово, которое тогда и Москвой не считалось) на стадион забрел, семнадцатилетний Эдуард Стрельцов (семнадцать ему минуло 21 июля – в самый разгар сезона, когда ходил он уже в знаменитостях).
Облик игроков тогда видоизменялся – укорачивались еще недавно считавшиеся верхом футбольной элегантности длинные, до колен трусы, появилась модная стрижка вместо бритых «по-спортивному» затылков. Футбол, словом, подстраивался под общеэстетические категории, отказывался от некоторых обаятельных, в общем-то, ритуальных причуд.
В процессе этом не было, однако, сплошной однозначности. Некоторая внешняя стандартизация соседствовала с большей раскованностью. Метафоричность перемен в духе наступивших времен ничуть не противоречила сути игры, всегда, в сущности, чуткой к пластической трансформации, к «освобожденным» мышцам, к большей двигательной раскрепощенности. Футболисты играли теперь без щитков, в облегченных бутсах. От игроков все настойчивее требовалась универсальность, расширялся диапазон действий. Вместе с тем в поведении футболистов нового созыва на поле нельзя было не почувствовать ритмы, привнесенные из современной жизни, ставшей динамичнее. И непринужденнее держались «на людях» молодые, поувереннее, чем их ровесники еще несколько лет назад.
…Стрельцов сразу удивил масштабом своей непохожести на всех других.
При появлении игрока такого своеобразия уже не о современности – соответствии лучшим из имеющихся образцов – приходится говорить, а о своевременности счастливого открытия подобной индивидуальности.
Игрок, отвечающий требованиям времени, – это одно.
Игрок же, определяющий своими достоинствами, своими возможностями, самим присутствием в футболе характер общих действий на поле, колорит зрелища, – совсем другое.
Самое интересное, что необходимость и значимость роли, отведенной в большом футболе Стрельцову, скорее всего, природными его качествами, признана была всеми еще до свершения на поле чего-то действительно выдающегося.
Сразу удивив, он и сразу был признан величиной. С этим не собирались спорить и наиболее строгие из знатоков. Не говоря уже о нас, моментально полюбивших Стрельцова со всеми его слабостями, которые стали очевидны тоже сразу.
Эффект узнавания Стрельцова чем-то напоминал внутренне метафорическую и ключевую, может быть, для понимания всего произведения сцену из «Золотого ключика»: когда Буратино впервые попадает в кукольный театр, куклы, никогда его не видевшие раньше, безошибочно называют пришельца по имени и рады, что он, наконец, с ними.
Все сложности, однако, начинаются у иных талантов не до, а как раз после признания…
Футбольная карьера юного Стрельцова начиналась в мире, где стремительно расширялся диапазон общественных интересов. В непривычно быстром течении информации любой известности непросто было устоять – никому не гарантировалось равновесие. Тем не менее в случае со Стрельцовым приглушенность эпитетов помешала бы отразить действительные восторги. В его славе была истинно стадионная – в таком вот распахе чувств – громогласность.
И медные трубы, об опасности которых любой талант особо предупреждают, пресловутые медные трубы в применении к Стрельцову оказались точным прибором – вроде арифмометра.
Кстати, об арифмометре, о цифрах – подобранные статистикой, они придавали стрельцовскому лету пятьдесят седьмого года прямо-таки былинный размах.
Ко всему этому стоило бы добавить, что никто не вернул футболу полученное зрителями от Федотова и Боброва в той мере, как сделал это Стрельцов, приезжавший мальчишкой из Перова и по четыре часа выстаивавший в динамовских кассах за самым дешевым – школьным – билетом.
Он сумел занять не место, а высоты великими мастерами оставленные.
Он не просто вошел, ворвался в большой футбол, создав себе сразу имя.
Он не напомнил, он возродил в своей игре лучшие времена футбола – через его именно игру новые поколения смогпи получить представление о неповторимости старых мастеров, хотя Стрельцов их вовсе не копировал.
Приятно, что и Федотовым, и Бобровым он признан был как приемник – не славы, Игры. Федотов даже говорил ему: «Я играл, Эдик. Но как ты играешь…»
…Я попал на торпедовскую тренировочную базу в Мячково, когда Стрельцова уже семь лет как не было в команде, а из всех, кто играл с ним, оставался один Валентин Иванов – правда, главный из партнеров, как бы часть самого Стрельцова, так же всегда и говорили в конце пятидесятых, как в рифму: Иванов, Стрельцов.
После окончания университета я работал в агентстве печати «Новости». Не по спорту. В отделе, занимавшемся вопросами литературы, искусства, культуры.
В АПН я приобщался к очень поверхностной журналистике. Приобщался радостно и самодовольно, не догадываясь, в какой литературный тупик меня это заведет.
Вина в этом, конечно же, не АПН. Для журналиста, знающего языки, для журналиста, тяготеющего к редакторской работе, АПН и школой может стать, и призванием. Не скажу, что и я там совсем уж ничему не научился. Но жизненные уроки, там полученные, представляются мне полезнее профессиональных.
Самое-то глупое, обидное, что я – и не окунувшись по-настоящему в работу – посчитал себя профессионалом. Мнимое представительство дезориентировало меня. Я невольно приписывал себе заслуги других. А широта и разнообразие общения мешала как-то строго взглянуть на себя со стороны – я-то кто, если отобрать у меня голубое удостоверение, которым я козырял, и приглашения на пресс-конференции, где от моих вопросов ровным счетом ничего не изменится.
Я для чего обо всем об этом вспоминаю, чтобы понятным стало – с какими исходными данными и в каком человеческом качестве прибыл я к футболистам.
Мне предстояло что-то вроде лекции – я был на кинофестивале, и вот об этом надо было рассказать в «Торпедо».
Воронин, когда уж мы близко познакомились, говорил: «Я помню, как ты к нам приезжал про кино рассказывать. Но я, правда, не слушал. Представь, ты сидишь работаешь – пишешь, а кто-то тебя отвлекает. Приятно?»
У меня не было уверенности, что футболистам так уж интересны серьезные размышления о кинематографе (да и не думаю, что я уж так здорово сам разбирался). Я понимал, что лучше бить на комическую сторону. И рассказывал всякие забавные истории из жизни артистов, истории типа тех, что сами артисты рассказывают, когда выступают по линии бюро кинопропаганды. И это бы не плохо – не все же так профессионально-сосредоточенно настраивают себя на игру, как Воронин. Большинству, как считают специалисты, более полезна разрядка. Их, как людей менее честолюбивых, чем «звезды», надо бы отвлечь от мрачных мыслей о возможном поражении. И в этом плане мои шутки вполне были уместны. Плохо было другое – о чем до сих пор со стыдом вспоминаю. Плохо было то, что я изображал из себя человека, посвященного в футбольную жизнь. Имеющего право намекнуть многозначительно на то, что только мне и самим футболистам известно. А ничего-то, кроме рассказанного Филатовым на семинаре, я и не знал из специфики футбольной жизни. И выглядел глупо, что-то там бормоча о сложности взаимоотношений тренера сборной Бескова с Месхи… По-моему, похожую ошибку совершают наши эстрадники и вообще люди искусства, выступающие перед спортсменами, когда начинают подлаживаться под них, перемежать свою речь всякими спортивными словечками и понятиями. И в любви, наверное, должна существовать дистанция. У болельщика должна быть собственная гордость…
