Тройка без тройки - Другов Вс. (лучшие книги онлайн .txt) 📗
— Сама опоздала, а теперь торопишь.
— Была у Григорьева, в фабкоме, — оправдывается девушка, проверяя, прочно ли завязаны банты. — Шла на работу, а меня позвали туда. Нашу волейбольную команду уже всю рассовали.
— Как рассовали? — спрашивает Ипполит, собирая свои инструменты.
— Да так. Перетасовали и рассовали. Клава пойдет к девочкам на Дальнюю улицу. Женя, Оля, Вера — в детский городок. Соня — в пионерский лагерь. Все берут шефство по волейбольной линии.
— А ты куда?
— Я иду в Грибной переулок, где живет наш Антон Яковлевич. Ну, туда, куда отказался идти Смирнов.
Ипполит молча отходит в угол цеха и аккуратно укладывает в настенный ящик свои инструменты. Также молча направляется он к выходу, но, не доходя до него, возвращается обратно, к столу, где уже работает Тоня. Несколько минут наблюдает за тем, как ловко орудует девушка своей воронкой, какие причудливые узоры вырисовывает на тесте струя крема. Потом спрашивает:
— А ты не слыхала, кто идет в Грибной переулок по футбольной линии? Ведь неизвестно, сколько еще пролежит Гаврилов в больнице.
— Слыхала, — смеется Тоня. — Ты идешь.
Ипполит обижается:
— Я тебя серьезно спрашиваю, а ты шутишь.
— Пока еще никто не идет. Ждут, когда выздоровеет Гаврилов. А чего ждут? Почему, действительно, не пошлют тебя? Мне доверили, Соне доверили, всем доверили. А тебе нет?
Ипполит краснеет, затем становится совсем пунцовым.
— Нельзя меня послать, Тоня! Из-за характера. Неуравновешенный у меня характер.
— Насчет характера — это правильно. Наделаешь там дел, чего доброго.
Ипполит не находит, что ответить на это безусловно справедливое замечание, и отходит от стола.
Через четверть часа, приняв душ, он, в синем костюме, с зачесанными назад влажными волосами, выходит через проходную будку на улицу. И тут же в дверях сталкивается с Антоном Яковлевичем.
— Здравствуй, Ипполит! — говорит старый мастер, знающий слабое место молодого человека и потому четко произносящий в слове «Ипполит» оба «п».
— Здравствуйте, Антон Яковлевич! Что это вы вдруг на фабрику идете? В отпуску, а идете? Наверное, насчет своего изобретения.
Старый мастер отводит молодого кондитера в сторону, чтобы не мешать входящим и выходящим людям, вынимает из кармана красную коробочку с сигаретами и не спеша проделывает всю процедуру, какую совершает всякий раз, когда закуривает: продувает мундштук, ломает пополам сигарету, разминает ее между пальцами, вставляет ее в прочищенный мундштук, зажигает спичку. Все это делает он молча и, только закурив, приступает к разговору:
— Не только насчет изобретения. У меня еще другое дело есть на фабрике. А, кстати, именно ты и можешь мне помочь.
— Я? Чем же я могу помочь, Антон Яковлевич? — удивляется Ипполит.
— Как чем? Ведь ты у нас в фабричной команде левый защитник?
— Не левый, Антон Яковлевич, а правый.
— Ну, это я от себя считаю. Когда я сижу на трибуне, а ты играешь — ты слева от меня. Потому я и считаю тебя левым защитником.
— Все равно, Антон Яковлевич, правый я или левый, а чем же я могу вам помочь?
— Понимаешь, Ипполит, такое дело у меня. Вернее даже не у меня, а у всех нас. У нас во дворе есть ребятишки. Ну, Вася мой и такие же, как он, разные Пети, Вани, Вити. Увлекаются они, как ты сам соображаешь, футболом. Но никто ими не занимается. И вот я к тебе за советом.
— Насчет этого могу вам сказать, Антон Яковлевич, вот что. У нас на фабрике уже все на ногах. И Ася, и Григорьев. И подняла их всех на ноги Людмила Александровна.
— Людмила Александровна? — одновременно удивленно и обрадованно переспрашивает Антон Яковлевич. — Тогда все в порядке. Тогда мне делать нечего.
— Нет, не все в порядке, — горячо восклицает молодой человек. — И вам есть что делать. Никак не могут найти, кто бы мог заниматься с вашими футболистами. Чтобы заниматься с молодыми футболистами, Антон Яковлевич, надо иметь большой опыт, педагогические навыки надо иметь… И чтобы характер был спокойный.
— Конечно, какому-нибудь неопытному спортсмену, который сам только вчера перестал быть мальчишкой, не поручишь эту работу, — с готовностью соглашается старый мастер.
— И вы так думаете, Антон Яковлевич? — вздыхает Ипполит.
— Безусловно. Так что же, нет в вашей команде такого, кто взялся бы за это? Был бы ты немного посолиднее, поопытнее, доверили бы тебе…
Ипполит снова глубоко вздыхает:
— Нет, люди есть. Кто пошел в другие дворы, кто… К вам, например, хотели послать Гаврилова, так тот болен и неизвестно, когда встанет. А Смирнов, наш центральный нападающий, вообще считает, что этим заниматься должны детские работники.
Антон Яковлевич задумывается. Потом и он глубоко вздыхает:
— Плохое дело получается, Ипполит… Что же, я пойду. На фабрике, может, договорюсь насчет наших ребят. Будь здоров, Ипполит.
Ипполит крепко жмет руку своему мастеру и на прощанье говорит:
— Договоритесь, Антон Яковлевич. Не будут ваши ребята без футбола.
Антон Яковлевич делает несколько шагов по направлению к входным воротам на фабрику, потом останавливается… А может правильно сказал этот Смирнов — с детьми пусть занимаются детские работники. Сумрачное лицо Антона Яковлевича чуть-чуть светлеет: мысль о детских работниках начинает его понемногу успокаивать, начинает даже нравиться…
Детский городок, куда направляется Антон Яковлевич, расположен в сквере, напротив фабрики. Когда-то здесь был сад, принадлежавший владельцу фабрики французу Моне. Антон Яковлевич хорошо помнит двух его девочек, маленьких француженок, одетых в кружева и играющих в серсо под присмотром гувернантки на аллеях этого, тогда огороженного высоким решетчатым забором, сада. А сейчас здесь детский городок, где отдыхают и развлекаются сотни детей рабочих кондитерской фабрики.
Уже издали видно висящее на воротах детского городка красное полотнище, по которому большими белыми буквами написаны слова, приглашающие фабричных ребят отдыхать, играть и веселиться. Забор вокруг всей территории городка окрашен веселой зеленой краской, за забором виднеются расходящиеся лучами дорожки, посыпанные желтым песком… Но городок еще закрыт. Торжественное открытие состоится только через два дня, в воскресенье.
У ворот Антона Яковлевича останавливает сторожиха.
— Еще ничего не готово у нас, а вы, гражданин, идете. Каруселей нет, гигантских шагов нет, игр никаких нет, в комнате смеха зеркала ещё не поставили, в тихий уголок шашек не принесли, скамейки только красят…
Антон Яковлевич прерывает словоохотливую женщину.
— Мне карусели и скамейки не нужны. Мне нужна заведующая.
Сторожиха указывает рукой вглубь сада.
— Так бы сразу и говорили. Вон там Анна Павловна. В красной косынке. Развешивает флажки.
Антон Яковлевич идет в указанном направлении. В конце извилистой аллеи, обсаженной липами, забравшись на самый верх прислоненной к столбу лестницы, стоит Анна Павловна, высокая, полная, еще молодая женщина. На голове у нее красная косынка.
— Я к вам, Анна Павловна.
— Слушаю вас, — не глядя вниз, отвечает молодая женщина. — Хотя нет, не слушаю. Забью вот этот гвоздь, тогда послушаю.
Она выполняет обещанное: забивает гвоздь, потом медленно слезает с лестницы.
— Теперь по-настоящему уже слушаю вас.
Антон Яковлевич сразу начинает с дела:
— Понимаете, Анна Павловна, у нас во дворе…
— В каком это дворе?
Антон Яковлевич догадывается, что с этой женщиной надо быть пообстоятельнее. И он медленно и четко начинает растолковывать:
— Во дворе дома, который принадлежит кондитерской фабрике. Это в Грибном переулке, номер пять…
— Знаю.
— Так вот. В этом дворе есть дети. Мальчики…
— Во всяком дворе есть дети, — вполне резонно замечает Анна Павловна, поднимая с земли несколько флажков и снова начиная подниматься вверх по лестнице. — И всюду есть мальчики. Говорите дальше, я слушаю.
— Они рвут обувь, бьют стекла. Хотят играть в футбол, а им не дают…
