Уникальная система изометрических упражнений Железного Самсона - Шапошников Юрий Владимирович (список книг TXT) 📗
Хозяин цирка Андржиевский оказался седеющим блондином с тонким, нервным лицом. Оглядев Шуру с головы до ног, он похрустел длинными пальцами и спросил безразличным тоном: «Хотите служить в цирке?»
Шура от волнения ничего не мог сказать, только кивнул головой.
– Ну что ж, хорошо, – сказал Андржиевский. – Вы можете поступить к нам чернорабочим. Будете выполнять любую, обратите внимание, любую работу, которая от вас потребуется. Жизнь вам покажется трудной, могу уверить, путь ваш не будет усыпан розами. Работать придется по многу часов в день, случится и голодать. Подумайте хорошенько, прежде чем связать свою судьбу с цирком, прежде чем стать «бродягой и артистом». А может быть, только бродягой, – добавил Андржиевский, улыбнувшись. – Вернуться с этого пути вы не сможете никогда. Не захотите…
Шура был удивлен. Слова его поразительно точно совпадали со словами отца, когда тот накануне отъезда убеждал его держаться подальше от цирка, заняться делом серьезным.
Заметив замешательство мальчика, Андржиевский внезапно переменил тон.
– Ну, что же ты задумался, парень? – сказал он, хлопая Шуру по плечу.
– Я остаюсь, – выпалил тот.
Во время их разговора Кучкин стоял молча. Хозяин будто бы и не замечал его. Но уходя, Шура слышал, как из-за закрытой двери доносились два голоса: глухой, виноватый – Кучкина, и звонкий, резкий – хозяина. Наиболее явственны были слова «пьянство» и «выгоню».
Цирк Андржиевского оставался в Оренбурге долго. И хотя молодому циркачу действительно приходилось трудно, тем не менее он был счастлив. Ведь кроме всякого рода «черного» труда – от уборки манежа до чистки животных, – он еще помогал Кучкину во время выступлений.
Они подружились, несмотря на разницу в возрасте. Шура рассказал своему «крестному отцу» все: и про Сандова, и про Клима Ивановича, и про зверскую стальную полосу Петрова. Не утаил и историю с поездкой на учебу в депо. Кучкин очень привязался к мальчику, учил его разным премудростям цирковых силачей. Особенно старательно тренировал он своего молодого помощника в балансировании тяжелыми предметами. В то время успехом пользовался такой номер: на глазах публики заливался горячей водой и засыпался горящим углем огромный самовар. Когда из-под крышки начинал валить пар, силач-жонглер водружал его на лоб и таким образом разгуливал по манежу. Номер требовал сочетания силы, ловкости и смелости. Самому Кучкину он был уже непосилен – запои все больше выбивали его из колеи. Он стал репетировать «баланс с самоваром» с Шурой.
За собой же Кучкин сохранил другой номер, менее эффектный, но безопасный и, главное, близкий сердцам крестьянских зрителей: он ломал подковы. По десятку за вечер. Ломал на пари по две подковы, сложенные вместе. Словом, это был Король подков.
Однажды, когда дела цирка шли из рук вон плохо и сборы сильно упали, Андржиевский приказал расклеить по городу новые афиши. В них сообщалось, что он лично вручит кошелек с золотом тому, кто принесет в цирк подкову, которую знаменитый силач Кучкин сломать не сможет. Такие же афиши были разосланы по близлежащим деревням.
И началось столпотворение, за сто верст приезжали знаменитые кузнецы, чтобы попытать счастье, увезти золотой кошелек.
Сборы стали полными, настроение в труппе улучшилось. Но тут Михаил Кучкин запил. Да так, что еле-еле вышел на вечернее выступление.
Перед выходом хозяин свистящим шепотом объявил силачу свою волю: или он сегодня сломает положенное количество подков, или завтра получит расчет.
Шура никогда не видел своего друга в таком состоянии. Огромного роста человечище стал похож на мяч, из которого выпустили воздух: руки бессильно повисли, он стал как будто ниже ростом, плаксиво молил хозяина разрешить ему пропустить выступление. Но Андржиевский был неумолим.
Кучкин вышел на манеж. Публика встретила его аплодисментами, приветственными криками. Особенно неистовствовал худенький, явно пьяный мужичонка в третьем ряду. «Давай, давай, – кричал он Кучкину. – Выходи, выходи! Вот я тебе кой-чего приготовил! Видал такую подкову? – и мужичонка помахал над головой куском железа. – Мой кошель, мой!»
Обладателей подков пригласили на манеж. Кроме крикливого мужика, набралось еще человек 30. К ним вышел Андржиевский и объявил, что нужно бросить жребий. «Наш силач сломает только шесть подков, как он делает это каждый вечер», – закончил свою речь хозяин и пригласил претендентов к розыгрышу. Как нередко случается, мужичонка, похваляющийся своей подковой на весь зал, в число шестерых удачников не попал. Возмущенный, он начал ругаться. Кучкина величал не иначе как трусом, а хозяина – жуликом. Во избежание скандала Андржиевский объявил, что и эта подкова тоже будет сломана.
Первой Кучкин взял подкову настойчивого мужичонки. Рывок, еще рывок. Неудача – подкова целехонька. Новые попытки – и никакого результата, к удивлению зала и к радости крестьянина. Замерли на арене и остальные шестеро претендентов. Реальной стала надежда, что и их подковы не будут сломаны. А коли так, значит, и они получат вознаграждение.
Нужно было спасать престиж цирка и хозяйские деньги. Сам Андржиевский второй раз в этот вечер появился перед публикой. Безмятежно улыбнувшись, он объявил, что Кучкин сначала сломает все шесть подков, а потом уже эту, седьмую.
Кучкин понимал, чем грозит ему неудача. Пот градом катился с его тела, мышцы напряглись. Шура протянул ему другую подкову. Михаил ее легко разломил. Тут к нему вернулась былая уверенность, и он сломал еще пять. Настала очередь «заколдованной» подковы. Михаил взял ее, секунду повертел в руках, как бы примеряясь, и потом мощным рывком разорвал на две половины.
Хозяин удивительной подковы опешил. Он внимательно осмотрел место излома, бросил обе половинки на манеж, махнул рукой и пошел к выходу под густой шум зала.
Престиж цирка был спасен. Хозяйские денежки тоже. После выступлений Андржиевский обнял Михаила и подарил ему три золотые монеты. Однако тот от подарка отказался. Разыскав Шуру, он привел его к хозяину. «Победил Засс, а не я», – прерывающимся голосом сказал Кучкин. Хозяин потребовал объяснений.
Запинаясь, с трудом выдавливая слова, Шура рассказал, как во время номера он незаметно подменил подкову. Знали об этом только он да Кучкин. «А настоящая вот она, целая», – закончил Шура, протягивая подкову хозяину.
Андржиевский рассмеялся. Внимательно осмотрев железо, он сказал, что Михаилу просто повезло – действительно, это было уникальное кузнечное изделие: «И не будь Засс таким расторопным, худо бы нам всем пришлось».
Золотые монеты он отдал Зассу. Это был его второй цирковой гонорар. И снова он был получен путем нечестным.
Снова в его душе боролись отвращение к жульничеству и любовь к цирку. Цирк оказался сильнее.
С тех пор Александр Засс стал цирковым актером. В благодарность за оказанную услугу хозяин дал ему собственный небольшой номер: демонстрируя силу, Шура перебрасывал из руки в руку через голову здоровенный камень. Подготовка «баланса с самоваром» шла успешно, это сулило шумный успех. Отцу же он написал, что старательно учится и вкладывает в свое дело всю душу. Это была ложь. Но это было и правдой – Александр Засс действительно вкладывал всю душу в тяжелую работу. Работу циркача.
Выгодное дело
Шура чувствовал себя теперь полноправным членом большой цирковой семьи. Тяжелая работа, более чем скромные заработки, страх отцовского гнева – ничто не могло омрачить его радости сопричастности к пестрому, буйному и веселому миру цирка.
Но все на свете имеет конец. Сборы стали катастрофически низкими. Никакие ухищрения Андржиевского не помогали. Нужно было менять место.
Хозяин решил перебраться в Ташкент. Там он надеялся поправить свои финансовые дела, а заодно прикупить лошадей для дрессировки. Узнав о готовящемся отъезде, Шура бросился к Кучкину. Ведь если цирк уедет, то как же отец будет получать письма из Оренбурга? А если писем не будет, отец напишет в депо, и все выяснится.
