Тревожные облака - Борщаговский Александр Михайлович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
Одолев реку, Соколовский вытащил лодку на песчаный берег, собрал рыбу в «хватку», отвязав сетку от крестовины. Если спросят, он скажет, что идет в поселок менять рыбу на соль или на махорку.
У железнодорожных путей он остановился. Далеко, возле зданий депо и товарной станции, маячили часовые. По ближним рельсам с пронзительным прерывистым криком пятился маневровый паровоз. Голоса дороги сызмальства знакомы Соколовскому: этого рабочего языка не переменят и немцы – они будут рядом, каждый с автоматом, с настороженным и неверящим взглядом прищуренных глаз, а рабочий человек на паровозе не переменит ни шага, ни голоса, словно немцам нет доступа в этот мир.
Соколовский поджидал паровоз с тремя вагонами с давно забытым блаженным чувством, отойдя в негустую тень молодых сосен.
В окошке мелькнуло знакомое усатое лицо.
Может быть, он обознался?
Соколовский подошел к рельсам. Скоро паровоз, уже без вагонов, снова приблизился, он едва полз; кажется, и машинист хотел получше разглядеть Соколовского.
Дзюба!
Машинист Дзюба. Соколовский с детства помнит его у паровозного окошка, круглолицего, с приспущенным левым веком, с ветошью в замасленных руках.
Шумно выпустив струю пара, паровоз остановился. Соколовский напряженно размышлял, как быть, как вернее поступить, чтобы внезапная встреча не обернулась бедой. К добру ли он встретил Дзюбу? Неужели и другие машинисты – а он знал их наперечет – остались на прежних местах и работают на немцев?
Дзюба – домовитый, запасливый человек, из крепких зареченских хозяев. Как он теперь? С кем?
Выбора уже не было – машинист с интересом посматривал на Соколовского, ощупывая его быстрым, приметливым и хитрым взглядом.
– Здравствуйте, Дзюба.
– Здоров, инженер, – ответил машинист грубовато, не выразив ни удивления, ни особой приветливости. – Рыбаком никак заделался?
Соколовский пожал плечами. Из-за спины Дзюбы выглянул чумазый незнакомый Соколовскому помощник.
– Батько где? – спросил Дзюба.
Соколовский показал рукой на восток молча и неопределенно, не выразив ни радости, ни осуждения.
– Дела, – сказал машинист. – Дела твои, господи! Старики бегут, на чем же земля держится… Ты куда с рыбой?
– Мне поговорить надо.
– Давай ко мне, – сказал Дзюба. – Тут сподручнее, и немчура не видит.
Они забрались с Соколовским на тендер. Устроились, расстелив на антраците старые рогожи.
– С фронту? – спросил Дзюба.
– В лагере был. Девять месяцев.
– Бежал? – Вопрос без страха, без особого интереса или сочувствия.
Соколовский заколебался: не скажешь ведь правды, как оно было с ними, с футбольным мячом, с приходом начальства. В это поверить трудно, он и сам не вполне понимает затеи немцев…
– Бежал, – подтвердил Соколовский. – А вы, вижу, работаете? Старого дела не бросаете, да? Привыкли… Ох, и скоро же привыкли!
– Бедуем, инженер, – сказал Дзюба, протянув ему кисет. – Много народу побили, а кто в леса ушел. Фронт далеко, а у нас всякий день война. Придет ихний эшелон с людьми, наши, як назло, бомбят. – И добавил с простецкой улыбкой: – Случается, и попадают: значит, какой-то паразит сидит, сигнализирует… Дзюбу под свою же бомбу подводит.
От этого разговора Соколовский уклонился:
– Уголек, вижу, донецкий?
– Все наше! Уже он и на Донбасс забежал. Они нам смерть, сигареты та вошу возят. Еще и карты справные, в воде мыть можно.
– Играете?
– Случается.
– В очко?
– Не в подкидного же нам дурака играть, инженер.
– В поддавки, значит. Дзюба рассмеялся.
– Тут одни диды пооставались, им в поддавки негоже играть. – Он принялся загибать черные, давно потрескавшиеся у котла и топки пальцы: – Забашта, Тимофеев из депо, помнишь, Гаврилов, Крыга…
– Крыга?! -вырвалось у Соколовского.
– Он.
– Григорий Крыга?
Ему все еще не верилось. Крыга – близкий друг их семьи, крестный Ивана, правдолюб, смешливый хитрец, мастер, ведавший когда-то практикой фабзавучников в депо.
– Та он же! И Крыга, як и мы, не святой. Живет! А що нам – вешаться? Хочешь, сведу с ним?
– Давай, давай, отчего же на крестного отца не глянуть, когда родной в бегах! -пошутил Соколовский, стараясь держаться как можно независимее.
Машинист ушел. Железный борт тендера в нескольких местах пробит пулями. Приникнув к железу в угольной пыли, Соколовский сквозь пробоину наблюдал, как паровоз, миновав часового, приближается к искореженному взрывом поворотному кругу депо.
Крыга объявился внезапно, стремительный, привычно свирепый с виду. Лоб и мощные надбровья тяжело нависли над энергичным смуглым лицом. Он почти не изменился: тот же быстрый, оценивающий взгляд желтоватых навыкате глаз и жесткий, никак и с годами не седеющий ежик.
– Здорово, Ванятка! – сказал он весело, словно они встретились не тайком на тендере, а где-нибудь в мирном, праздничном парке или на крыльце железнодорожного клуба.
Соколовский протянул руку, но уголь пополз под ним, и он неловко осел, не дотянувшись до Крыги. Мастер рассмеялся.
– Отвык от паровоза, вражий сын! -Он присел на корточки и принялся бесцеремонно разглядывать Соколовского.
– В лагере отвыкнешь, – пробурчал Соколовский. – Там себя не узнаешь. Ну, чего?
– А я смотрю: крепко ли тебя напугал немец? Осталась у тебя еще душа в теле или не осталась?
Крыге почему-то весело, это и сердило, и настораживало Соколовского.
– Все мы пуганые, – уклонился он от прямого ответа. – Напугаться недолго, а я вот не пойму, с чего вам весело, Григорий Евдокимович? Вроде не к тому идет…
Изрядно повыщербленный рот Крыги открылся в хитрой улыбке, старик совсем развеселился.
– Меня немец за смех и признаёт, Ванятка.
– За шута, что ли, держит?
– Вроде, – кивнул Крыга. – Угадал! Ты и малым хлопцем разумным был.
Соколовский напрягал память. Неужели он все позабыл, все перепутал за время плена? Отчетливо вспомнился ночной кабинет секретаря райкома; окна, задраенные картоном и плакатами, куча австрийских винтовок в углу, попавших в город после освобождения Западной Украины… Вспомнились адреса, явки, несколько фамилий. Среди них была и фамилия Крыги.
– Вот что, – сурово начал Соколовский, – на улице Энгельса дом 25 разбомбило. Там одни руины, никого не найти.-Он настороженно следил за лицом Крыги – веселые искры в желтых зрачках мастера не гасли. – Слесаря Глушенко на Круговой, за ипподромом, тоже нет. С прошлого лета его там не было. Не нашел я никого, поняли?
– Ага, поразбегались люди, -уклончиво ответил Крыга. -Кто по делам, по продукты, а кто и до дедов, навек, без обратного билета, проверить, чи лежат покойники там, где их поклали, чи, може, и они. врассыпную от немцев кинулись. – Заметив, что у Соколовского от злости заходили желваки, Крыга уставился на него с пронзительной и беспощадной пристальностью. – Ты где бегал? Откуда стриженый такой прилетел?
– В лагере, – сказал Соколовский, сказал это вдруг повинно, хотя не знал за собой вины. -На Слободке.
– Бежал?
Соколовский посмотрел на покатую, в засмальцованной спецовке спину Дзюбы. Сейчас машинист уличит его во лжи.
– Выпустили. Я Дзюбе сказал, что бежал, а нас выпустили. Вчера…
Наступило затрудненное молчание. Дзюба, конечно, успел шепнуть Крыге: «Там Соколовский Иван, инженер, бежал из лагеря…»
– Я правду говорю: вчера немцы пять человек выпустили. Мы и сами толком не поняли, вроде хотят, чтобы мы в футбол играли… – Ему самому эта затея теперь казалась странной и неправдоподобной. – Такая вот чертовщина. Я Дзюбе и сказал, что беглый…
Неожиданно вблизи раздался окрик:
– Du! Feuer! [13]
Оба замерли. Густые брови Крыги поднялись удивленно и досадливо: как же это он не слыхал приближающихся шагов? И Дзюба не подал сигнала.
Немец взбирался на паровоз. Подошва, подбитая гвоздями, железно скребнула по ступеньке. Из своего укрытия они увидели схватившуюся за поручень руку.
