Все о рыбалке (сборник) - Сабанеев Леонид Павлович (читать книги онлайн без TXT) 📗
Чрезвычайно редка, но несомненна одна весьма странная причина лесных пожаров. В таких первобытных лесах, где деревья спокойно доживают свой век без вмешательства человека, сухие подстоины, т. е. деревья, высохшие от старости, от недостатка света и болезней, зависящих исключительно от вредных насекомых, составляют весьма обычное явление. Часто случается, что два таких сухих дерева соприкасаются между собою или одно упавшее увязает в сучьях другого. Отсюда в продолжительную ветреную и сухую погоду происходит следующее явление: оба дерева вследствие непрерывного трения наконец воспламеняются, огонь быстро обхватывает их, переходит на соседние, на высохшую ветошь, хворост и прошлогоднюю хвою и распространяется все более и более.
Как это ни странно, но можно положительно сказать, что лесные пожары последних лет много способствовали к увеличению разнообразия животной жизни окрестностей Княспинского и смежных с ним меньших озер. Окруженные со всех сторон непроходимыми, никогда не пересыхающими болотами, которые тянутся на десять верст вдоль хребта, они являются естественной преградой губительному действию пламени, и все окрестные животные – звери и птицы, вытесненные из самого Урала, т. е. главного кряжа, по необходимости скучиваются у берегов этих озер, где и так растительность, а следовательно, и пища представляют большее разнообразие. В свежих гарниках часто не бывает и малейшего намека на жизнь какого-нибудь высшего животного: можно пройти огромное пространство и на всем протяжении обгорелого леса не встретить не только ни одного мелкого зверька, но даже птицы; гадов же здесь вообще немного, а ужи и змеи даже вовсе неизвестны в Богословской даче. Мертвая тишина царствует в недавно горевшем лесу: всё, по-видимому, погибло или удалилось. Черные обуглившиеся стволы деревьев производят самое тяжелое, грустное впечатление; глаз отдыхает только на свежей траве, пробивающейся сквозь почерневшую землю. Много времени пройдет, пока не заселится вновь эта пустыня, но десятки, чуть не сотни лет протекут прежде, чем она получит, да и навряд ли получит когда свой прежний величественный вид первобытного леса, которого не касалась рука, где редко, а то и вовсе не ступала нога человеческая.
Прежде всех, но уже осенью, появляется в гарнике лось, который любит обгладывать молодые побеги, идущие от корня, и молодые березки в особенности. Сюда же привлекает его огромное количество кипрея – известного иван-чая, который через год покрывает иногда сплошь все пространство гарника целым морем красных цветов и, достигая нередко высоты более сажени, является резким контрастом с печальными, угрюмо торчащими остовами деревьев. Но проходит еще год, два, жизнь все более и более заступает место смерти: мертвые деревья не в силах крепко держаться в почве своими высохшими корнями и с первою бурею грудами валятся на землю; скоро над трупами их уже высятся молодые сосенки, ели, пихты и чаще всего березы, семена которых по своей легкости переносятся на гораздо большее расстояние, чем семена хвойных, да и сами они растут быстрее и нередко заглушают всякую другую древесную растительность. Наступает момент преобладания мелких кустарных пташек; но пройдет еще десяток, другой лет, исчезнут и следы прежнего пожарища: павшие стволы истлевают, превращаются в прах, и на этом прахе быстро возникает новый, еще более непроходимый молодой лес. Старые жители постепенно вытесняются, появляется тетерев, называемый здесь «пальником», свиристели – эти красивые обитатели северных лесов, наконец, рябчик, белка и пр. и пр.; более сильные и старшие деревья, вытягиваясь к свету, затемняют более слабые и молодые, которые сохнут: чаща разрежается, лес все более и более получает свою прежнюю физиономию.
Велико бедствие, приносимое лесными пожарами, но его следует искать главным образом не в уменьшении лесов, а в уменьшении кедровников, которые служат предметом всеобщего промысла и, доставляя каждой семье в урожайные годы десятки, сотни рублей, несравненно выгоднее всякой пашни и любого звериного промысла. Кедруют все без исключения – и бабы, и ребятишки, зверует меньшинство, а потому и переселение или истребление птицы и зверя имеет уже тут второстепенное значение. Важность кедрового промысла ясно видна из того, что при урожае орехов каждый добывает до 60-ти и более пудов ценностью около 150 рублей, так что большая семья нередко зарабатывает до 500 рублей.
Последние пожары истребили все главные кедровники, целые кедровые леса, находившиеся в самом Урале. Теперь остались только небольшие рощи около озер Петропавловского завода, у подножия Кумбы и Денежкина камня, и только на юге, в Павдинской даче и далее к Нижне-Туринскому заводу, они остались во всей своей целости и вообще теперь более охраняются как от огня, так и от топора. А прежде столетние кедры очень часто рубились жадными промышленниками; на западном склоне это было даже повсеместным обычаем, уничтожившимся весьма недавно, когда вишера, т. е. жители селений берегов Вишеры, прежде со всех сторон окруженные кедровниками, принуждены были шишковать за сто-полтораста верст от своего жилища. Для этого варварского обычая у них до сих пор сохранился особый термин: «подводить шишку к земле».
Кедровники около озер, а также около Княспинского, далеко не имеют важности прежних, тем более что кедр растет здесь небольшими группами у берегов, которым своею темно-зеленою густою хвоею и округленными очертаниями придает своеобразную живописность. Большая часть кедров, однако, рассеяна по болоту, где уже далеко не имеет такого привлекательного вида: они никогда не достигают здесь настоящей вышины и толщины, вид их чахл и болезнен от множества мхов, обрастающих его ствол и сучьев, на них никогда не бывает большого количества шишки, которая вдобавок всегда вполовину мельче.
Но довольно о кедровниках. Об них можно рассказать очень и очень много интересного, но это мы оставим до более удобного случая, а теперь вернемся к озеру и его обитателям.
Нет никакого сомнения, что в прежние времена Княспинское озеро занимало несравненно большее протяжение и было некогда соединено с Глухим и Узким – озерами, лежащими в нескольких верстах к северу от него. О том свидетельствует обширное болото, связывающее все эти три озера, в большинстве случаев доступное только когда оно замерзнет – позднею осенью и зимою. В конце лета и осенью нет никакой возможности пробраться здесь без риска провалиться сквозь плавучую трясину, еще не вполне осевшую на бывшее дно огромного озера, но весною и в начале лета ходьба эта, хотя и представляет большие затруднения и требует большой сноровки и неутомимости, в сущности безопасна, так как моховые болота тают весьма медленно: лед очень долго держится под этим плохим проводником тепла, и только сильные жары, перемещающиеся с проливными дождями, снова делают это болото недоступным. Даже в начале июля нога охотника на глубине фута или полуаршина встречает твердую опору, и он рискует провалиться только в окошках, ключевых и ржавчинных местах, лишенных предохраняющего мохового покрова.
Эти огромные болота, во многом напоминающие бесконечные тундры Дальнего Севера и, весьма вероятно, составляющие окраину последней, заселены множеством лосей, которых здесь несравненно более, чем северных оленей, которые еще далее на севере, в свою очередь, становятся гораздо многочисленнее. Никогда и нигде, на памяти старожилов, не жило в Богословской даче столько коренного «зверя», как теперь у Княспинского озера. Теснимые с запада неутомимыми вишерами, которым звериный промысел дает главные средства к существованию, и лесными пожарами лоси уже несколько лет назад прикочевали в окрестности озера и, найдя здесь все удобства и сравнительную безопасность, почти не беспокоимые ленивыми княспинскими охотниками, привыкшими кататься как сыр в масле, поселились здесь и размножились до такой степени, что есть много местностей, где можно быть уверенным непременно встретить этого гиганта наших лесов. Не проходит дня, чтобы собаки здешних лесников не погнали лося; очень часто выходят они на берег в виду их жилищ, расположенных в трех различных местах озера; в жаркие летние вечера стоит только выплыть на лодке в исток последнего, и можно поручиться, что по крайней мере добудешь хоть одного. Но, несмотря на все это, несмотря на все удобства стрельбы с лодки, княспинский охотник только тогда отправляется добывать зверя, когда у него выйдет весь запас мяса, хлеба и чая, рыба не ловится, а деньги необходимы до крайности. Вообще он во многом напоминает башкирца, который тоже живет потребностями настоящей минуты: сыт – спит, голоден – работает.