Учения и наставления моей бабушки Евдокии - Степанова Наталья Ивановна (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Когда мой отец состарился, он научил меня всему, что знал сам, так что после его смерти теперь уже я стала лечить людей. Я очень много знаю разных историй о Евдокии – мне отец рассказывал, – и если Вам захочется, то я Вам все их напишу и отправлю письмом. Очень хочется, чтобы папины рассказы вошли в Вашу книгу о бабушке.
«С ее появлением многое изменилось…»
Мое письмо может показаться бредом, но только не Вам, Наталья Ивановна. Вы ведь можете многое, и я просто не смогла бы солгать такому человеку, как Вы. Ваша книга всегда со мной, она как спасательный круг, брошенный утопающему. Да хранит Вас Бог и продлит Ваши годы, чтобы Вы могли жить долго-долго и молиться за тех, кому жизнь не мила, когда даже детская рука не может удержать в этой жизни. Сегодня я открываю всю душу Вам, и да поможет мне Бог опять пережить в своих воспоминаниях все то, что мне пришлось вынести. Если Вы сочтете, что мое письмо может оказаться кому-то полезным, то я не против, чтобы Вы его напечатали. О Вашей бабушке я узнала давно. Но вначале произошло вот что.
Из детства помню залитую светом комнату. Я лежу на кроватке, колышутся от ветерка шторы на окне, у которого я спала, по радио тихо льется какая-то музыка. И вдруг крик моей мамы. Отчим ее бьет и таскает за волосы. Мама, увидев меня в проеме двери, кричит отчиму:
– Не бей меня, а то дочка испугается, потом будешь бить!
Отчим вталкивает меня в комнату и захлопывает дверь. Скандал продолжается.
В девять лет он меня изнасиловал, мама так и не узнала об этом. Когда мне было одиннадцать, мама умерла от рака. Отчим женился снова, а у меня не было родных, и я осталась с ними.
Жена отчима была старше его на девятнадцать лет. С ее появлением многое изменилось, отчим бросил пить и курить, голоса не повышал, глаз не поднимал. В доме верховодила мачеха. Как-то пришла к нам наша бывшая соседка, та, которая прибегала разнимать мать с отчимом во время постоянных драк.
Вера (соседка), попивая чай с мачехой, задала ей вопрос, который у нее, видимо, уже давно вертелся на языке: как же мачехе удалось так изменить характер отчима?
– Очень просто, – ответила Мария (так звали мачеху), – моя мать многое умела, и я тоже умею. Как захочу, так и будет, на все моя воля.
Верка пристала к мачехе, чтобы та ей погадала. Я сидела и слушала, что мачеха предсказывает Вере.
– Ты проживешь от силы еще шесть лет, и то половину из них проведешь лежа в постели.
– Ну ты даешь, Мария, чего ты мне тут нагадала, ну тебя, – разобиделась Вера на мачеху.
Та буркнула:
– Что есть, то есть, сама же просила.
Через полгода Веру парализовало, и прожила она ровно столько, сколько ей предсказала Мария. После того как Веру разбил паралич, ее увезли в деревню.
Сказать, что мачеха меня обижала, не могу, но и лаской не баловала. Была она по-мужски грубовата, но я ни разу не слышала, чтобы она повысила на кого-нибудь голос.
Я знаю, что с отчимом она не спала, он спал на кухне на раскладушке. Он в доме был все равно что батрак, мачеха его не любила, и это было понятно без слов. Но он вроде как и не понимал этого, со стороны посмотреть – отчим пребывал в каком-то странном состоянии, словно спал на ходу и не воспринимал действительности. Иногда я ловила себя на мысли, что я тоже не вполне реально воспринимаю свою жизнь. Я и не я, как со стороны фильм о себе смотришь. Думаю, что если бы кто-нибудь спросил отчима, откуда взялась мачеха, то он бы и не ответил. Помню, подобный вопрос ему как-то задал дядя Федор, сосед: где, мол, ты познакомился с Марией? Тот морщил лоб, силясь вспомнить, но так и не смог, просто ляпнул тогда, а кто его, мол, знает, что-то не припомню. И ведь правда, после смерти матери Мария пришла к нам с одним узелком и осталась у нас жить.
Иногда мне кажется, что я видела Марию на похоронах матери, она смотрела на мои слезы, и лицо у нее было скорбное, как лик на иконе. Порой же мне кажется, что это был сон. С ее приходом для меня все же многое изменилось, отчим перестал ко мне приставать. Он просто угодливо выполнял всю работу по дому, словно она была единоличной хозяйкой. К Марии отовсюду ехали люди за помощью, и я видела дивные дела. Все больше моя душа тянулась к мачехе, ее нельзя было не уважать, но и лишнего невозможно было спросить. Мой рот был как на замке, а замок тот «повесила» Мария. Однажды она взяла меня в лес, это было на Ивана Купалу. Корзину с кореньями она несла сама, говорила: «Тяжело тебе». В лесу мы посидели и пообедали, потом Мария помолилась, и я с ней. Надо сказать, она научила меня молиться и много говорила о Боге.
После молитвы она сказала мне:
– Ты, дочка, много глупостей в голове держишь. И думаешь много, что тебе не нужно. Если хочешь, я сегодня отвечу на любой твой вопрос и не буду закрывать тебе рот. Спрашивай.
Видя мою нерешительность, она прижала меня к себе и стала гладить по голове. Рука у нее была маленькая, но сильная. Так мы сидели, и я замирала от этой неожиданной ласки. Хотелось плакать, и я ее не боялась нисколько. Слова мои складывались в вопросы, которые уже прежде всплывали в моем сознании, но тут же таяли, словно кто-то их рукой разгонял. В тот же момент ум мой был ясен. Я задала ей много вопросов и на все получила ответы. Мамой я ее не звала, а говорила «ты», и все.
– Откуда ты к нам пришла? – был мой первый вопрос.
– Ты верно поняла, что я из колдунов, ты ведь видела, сколько людей ко мне идет и то, что я делаю. Так вот, есть у нас неписаные законы, о которых я не должна тебе говорить, потому как ты не поймешь, да и не в этом суть. В общем, много лет назад я была с поклоном у великого мастера.
– У такой, как ты сама? – спросила я.
– Нет, – серьезно ответила она, – я и в подметки ей не гожусь. Живет она в Сибири, род их зовется Степановы. Так вот, ехала я к ней, была одна, а вернулась совсем другая. Прежде о себе думала, что много наш род умел, но перед нею я была как младенец, ничего не знающий и беззащитный. Жила я возле нее месяц, а прожила словно годы. Видела, как она столбы пыли гоняет, людей и скот лечит. И всему этому учила меня, и ругала за гордость мою, и плакала вместе со мной, отмаливая мои грехи.
– Какие грехи? – спросила я.
Та посмотрела на меня и сказала:
– Ну да, я ведь обещала тебе на любые твои вопросы ответить. Грехи у нас, мастеров, всякие могут быть. Я ведь при желании и в гроб могу человека загнать. И много этим нагрешила, а как рассказала Евдокии, та и прогнала передо мной всех покойников, которых я в гроб вогнала. И велела она мне в покаянии сироте помогать и указала она мне город, где ты живешь, и на воде показала твое лицо и все детство твое несчастное. Пришла я в твой дом, а у вас похороны, и ты, пичуга, стоишь и рыдаешь. Сердце у меня защемило, и я осталась у вас. Отец твой постылый с замком ходит, он, верно, и не понял, откуда я появилась у вас. – И Мария засмеялась, но не весело, а с какой-то горечью.
– Значит, ты уйдешь от меня скоро? – спросила я ее.
– Вот исполнится тебе восемнадцать лет, выйдешь замуж за Андрея, и я в монастырь уйду.
– За какого Андрея? – спросила я.
– А ты все равно его пока не знаешь, – ответила она.
– Значит, если бы не тот мастер, ты бы меня не нашла?
Она кивнула.
– А как я буду жить?
И Мария рассказала всю мою жизнь, все, что будет. Сколько детей будет. Сказала также, что будут у меня книги внучки Степановой, что по велению своей бабушки она будет людей учить себя защищать. Одно только она мне не сказала – год моей смерти, да я и не настаивала: все же страшно об этом знать. В восемнадцать лет я познакомилась со своим будущим мужем Андрюшей и переехала к нему жить. Мария оставила мне свои иконы и, взяв узелок, ушла в монастырь. В какой – не сказала, потому что не полагается.
Я навсегда сохранила в памяти своей ее строгий взгляд и маленькие крепкие руки, которые без конца варили снадобья, собирали травы. Как сейчас ее помню стоящей перед иконами: молилась она много и за себя, и за других.
