Наградная медаль. В 2-х томах. Том 1 (1701-1917) - Чепурнов Николай Иванович (читать книги полные txt) 📗

20 октября союзники сосредоточили силы и обрушили удар на четвёртый бастион. Бомбардировка была настолько сильной, что каждый миг казался концом существования: с громом и оглушительным треском разрывались снаряды, с грохотом слетали с лафетов орудия, свист пуль, вскрики раненых — и всё это под осенним непрекращающимся дождём и холодным ветром. Укрыться было негде и некогда. Одежда защитников поизносилась и нередко из-под неё просвечивало тело. Но несмотря на это, солдаты и матросы проявляли подлинный героизм. Многие из них были уже раненные, едва удерживались на ногах, но не покидали своих орудий. Лев Николаевич Толстой, будучи участником обороны, писал брату из Севастополя: «Дух в войсках выше всякого описания. Во время древней Греции не было столько геройства. Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батарей…» [810]

Шло время. По всем признакам было видно, что неприятель готовится к общему штурму. И чтобы предупредить его, главнокомандующий Меншиков 24 октября провёл со своей армией Инкерманскую операцию. Русские потерпели поражение, но цель была достигнута — враг отказался от штурма.

Наступала зима. Холод загнал защитников в сырые землянки, людей стали косить болезни. Снабжение армии было никудышным. Грунтовые дороги разбиты, поклажу перевозили на волах и лошадях, которые тащили арбы, утопая по брюхо в грязи. Легче было английской армии доставить продовольствие и боеприпасы из далёкого Лондона по морям, чем русским защитникам — из России.

12 ноября в Севастополь прибыл знаменитый хирург Н. И. Пирогов. Он поразился происходящему в городе. Каждый второй встречавшийся прохожий был с перебинтованной головой или с перевязью, поддерживающей искалеченную руку. А хромых было не счесть. [811] Весь Севастополь был забит ранеными, девать их было некуда. Они лежали в бараках — на нарах вдоль стен, зачастую просто на одной соломе; в набитых госпиталях валялись на голом полу, во дворах — под открытым небом и даже на улицах. Раненые перемежались с тифозными, повсюду свирепствовала гангрена. Помещений под госпитали не хватало. Зато генерал-губернатор один занимал огромное здание. На вопрос Пирогова — не уступит ли он половину, тот обещал подумать и выделил для раненых городские конюшни. [812]

С Пироговым из Петербурга прибыли несколько его коллег-хирургов и отделение сестёр милосердия Крестовоздвиженской общины, основанное на личные средства добродетельной женщины Елены Павловны — вдовы князя Михаила Павловича, который был самым младшим братом царствующего Николая I. Вот с ними-то Пирогов за 12 дней навёл порядок в госпиталях и сделал многое для спасения раненых защитников Севастополя. Он поднимал и безнадёжных. Севастопольцы принимали его за волшебника-исцелителя.

Однажды солдаты принесли ему даже обезглавленный труп своего друга и попросили пришить, подавая отдельно голову. Это было величайшим признанием: «Он всё может!» [813]

В последние месяцы предзимья в крымские госпитали прибыло пять отделений сестёр милосердия.

Сёстры милосердия отнюдь не то же самое, что медицинские сёстры в нашем современном представлении. В их общину после двухлетнего испытательного срока (по уходу за больными) могли войти девицы и вдовы хорошего происхождения в возрасте от 20 до 40 лет. После этого они проходили обучение медицине в учреждениях Красного Креста. Ради своего служения девушки отказывались от семьи, а работали они безвозмездно. От общины они получали только еду и одежду. Перед отправкой сестёр из Петербурга «Великая Княгиня Елена Павловна лично беседовала с каждой», чтобы убедиться в их благонадёжности.

Сёстры милосердия оказывали серьёзную помощь хирургу в организации госпитального обслуживания. Но и не только в этом. Они буквально выбивали из складов лекарства и перевязочные материалы, обличали мироедов-интендантов и воров. Как-то раз сёстры, ревизуя одну из аптек, обнаружили хищение. Аптекарю-вору грозил расстрел по законам военного времени. Так он, не дожидаясь суда, сам застрелился. Одна из наиболее деятельных сестёр милосердия Екатерина Бакунина — внучатая племянница М. И. Кутузова — способна была сутками не отходить от операционного стола. Однажды она бессменно провела 50 ампутаций подряд, помогая сменяющимся хирургам. Здесь же, в осаждённом Севастополе, находилась и сестра погибшего посла в Тегеране и автора «Горя от ума» баронесса Екатерина Будберг. Эти бесстрашные женщины посвятили себя служению отечеству, своему народу.

Наступил новый 1855 год. В войну с Россией была вовлечена Сардиния. Четвёртая союзница направила под Севастополь свои военные силы в 30 тысяч человек. Из Европы шли суда с боеприпасами и снаряжением для союзников. А что могли дать защитникам три российских пороховых завода со старой технологией и допотопным оборудованием?

18 февраля почил император Николай I и на престол вступил его сын Александр II. Он снял с поста главнокомандующего армией Меншикова и, чтобы как-то улучшить организацию армии, заменил его генералом Горчаковым — нерешительным и безынициативным. В Севастополе от таких перемен никакого проку не было.

С рассветом 28 марта началась очередная беспрерывная десятидневная бомбардировка городских укреплений. В основном она была направлена на четвёртый бастион и прилегающие редуты. За этот период по Севастополю было выпущено 169 тысяч снарядов. Но ужасы бомбардировки уже делались привычными. Люди не припадали от каждого выстрела к земле, как раньше. Севастопольские ребятишки собирали по городу ядра согласно объявлению, зарабатывая по копейке серебром за штуку. Даже малыши доставляли их катом на пункты сбора. А дети моряков, что постарше, целыми днями находились на батареях под сильным неприятельским огнём, помогая артиллеристам. Некоторые из них, такие как 12-летний сын матроса 37-го флотского экипажа Максим Рыбальченко, добились зачисления на Камчатский редут в качестве прислуги к орудиям. В рапорте от 17 апреля 1855 года главнокомандующий Горчаков докладывал военному министру о том, что он «…назначил (за героическое отличие) Максиму Рыбальченко серебряную медаль с надписью „За храбрость“ на Георгиевской ленте, имею честь уведомить в том ваше сиятельство». [814] А вот сын матроса 30-го флотского экипажа Кузьма Горбаньев с самых первых дней обороны вынудил коменданта четвёртого бастиона взять его к себе на батарею. Вскоре Кузя был ранен, но по выздоровлении вновь вернулся к орудиям. [815]

27 марта был убит матрос Пищенко. Его десятилетний сын, оставшись один, пришёл на четвёртый бастион, где научился стрелять из мортир. А когда перебило всю прислугу, он один продолжал наносить удары по передовым окопам противника. Этот юный защитник также был награждён серебряной медалью «За храбрость», а к концу осады заслужил даже знак отличия ордена св. Георгия.

Обстановка в Севастополе всё больше накалялась. Обе воюющие стороны готовились к решающей схватке. Днём артиллерия противника разрушала линию укреплений, но утром следующего дня союзники с удивлением обнаруживали, что за ночь всё было восстановлено и защитники снова готовы к бою. Противник перешёл к навесному огню из мортир, мешая производить восстановительные работы.

7 марта на Камчатском редуте разрывом неприятельского ядра был убит контр-адмирал В. И. Истомин. П. С. Нахимов, посылая брату известие о его гибели, писал: «…Вы знали наши дружеские отношения и поэтому я… посылаю вам кусок Георгиевской ленты, бывшей на шее у покойного в день его смерти; самый же крест (Георгиевский 2-й степени) разбит на мелкие части…» [816]

26 марта Нахимову было присвоено звание полного адмирала, и теперь на него одного навалились все трудности и заботы обороны.