Ох, охота! - Алексеев Сергей Трофимович (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Кто ездил по дорогам северных штатов США и южных провинций Канады, тот видел, как лоси выходят к дорогам — побираться. Там повсюду национальный парк, и туристы или просто проезжие кидают им пищу, любуются, фотографируются. Там даже суслики побираются! Стоят на обочинах с протянутой лапкой! Так кто это? Дикие животные или наши меньшие братья, которых мы превратили в нищих? В Канаде я жил у одного русского духобора, в доме, стоящем возле реки, за которой поднимались покрытые лесом горы, очень похожие на наши Саяны. Так вот под утро я проснулся от собачьего лая, выглянул в окно и увидел, как медведь в саду трясет грушу и ест плоды. Разбудил хозяина, спросил, есть ли ружье, но тот в ужасе замахал на меня руками. Оказывается, медведи облюбовали сады и кормятся возле людей, поскольку в горных лесах для них пищи давно уже нет, а стрелять по зверю — пять лет тюрьмы, но и прогонять нельзя, оштрафуют за грубое обращение с дикими животными, соседи тут же настучат, как бегал с хворостиной.
Получается нелепость, недоразумение, в котором мы не можем разобраться: если это дикие звери, значит, они должны жить в дикой природе и существовать точно так же, как тысячу лет назад, а значит, заповедники и национальные парки следует создавать соответствующим образом — ни в коем случае они не могут граничить с местом обитания человека. Кого и куда выселять, людей или животных, это уже вопрос другой, внутренний. Ведь почему-то говорили старые люди — нельзя приручать диких животных, нельзя рвать грань между дикой и домашней природой, ибо она непременно отомстит. Если же мы признаем, что из-за перенаселения в той или иной стране уже не остается диких пространств, где звери и птицы могли бы вести естественный образ жизни, то следует признать, что они уже одомашнены, и относиться соответственно, как мы относимся к ним в зоопарках, то есть кормить, содержать, лечить, заниматься регулированием продления их рода. Правда, следует помнить, что сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Прирученный зверь, особенно хищник, всегда остается зверем, только более опасным из-за трансформированной от общения с людьми психологии поведения.
В любом случае, более преступно делать из диких животных нищих побирушек, «социально» приравненных к бродячим собакам, навязывать им манеру поведения людей. Простите, это только в библейском раю люди и звери жили вместе, и только потому, что все одинаково были неразумны.
Мне становится печально, как представлю, что и у нас скоро медведи будут стоять вдоль дорог с протянутой лапой…
Не знаю, согласятся ли со мной охотоведы, но поведаю наблюдения промысловиков и свои личные. До семидесятых годов отстрел медведя был никак не регламентирован, поскольку этот зверь считался хищником и подлежал истреблению чуть ли не наравне с волками. И били его достаточно круглый год, но от этого поголовье практически не уменьшалось. Дело в том, что в то время самки приносили приплод в два и три медвежонка, и редко было увидеть матку с одним. Но стоило запретить отстрел, как потомство резко убавилось и картинка перевернулась. После того как начали выдавать лицензии и отстреливать, ситуация опять изменилась в положительную сторону. Мало того, стало меньше больных и слабых, ибо потомство оставлял сильнейший и очень осторожный зверь, будь то самец или самка. От человека тут мало что зависит, дикие животные сами регулируют воспроизводство, была бы только кормовая база и условия. Разумеется, это не означает хищнического истребления. Например, по неписанным охотничьим законам нельзя трогать медведицу или лосиху, которые водят за собой трех и двух, соответственно, подросших детенышей — пестунов или взрослых телят. Самка, способная родить, выкормить и уберечь от опасностей такое потомство, становится звериным генофондом. И это понимали старые звероловы, у которых и к охоте был крестьянский подход, и соответствующее сознание.
Российские просторы и специфические таежные, отдаленные и малозаселенные районы позволяют еще на протяжении долгого времени оставлять зверей и птиц в дикой природе и естественных условиях обитания. Поэтому, создавая новые заповедники и национальные парки, не следует подражать Западу и калькировать их модель взаимоотношений с флорой и фауной. Мало того, скажу больше: охраняемые заповедные зоны нам необходимы, причем особенно в районах, где проводится активная охота и существуют обширные угодья. Это должны быть острова тишины и покоя, это убежище с отличной кормовой базой, где зверь может отдохнуть после сезона охоты и произвести потомство. Вообще в идеале и в обозримом будущем необходимо сделать своеобразную чересполосицу, где охотугодья чередовались бы с охраняемыми заказниками, куда вход с оружием и ловушкой запрещен. Это позволит не закрывать охоту на заселенных человеком территориях и одновременно сохранить в нетронутом состоянии дикую природу. Конечно, противников таких преобразований будет достаточно, в большей степени среди тех, кто взял угодья в личное пользование: звери и птицы очень скоро поймут, где их не преследуют, и обязательно с началом особо активной охоты и стрельбы в угодьях начнут уходить в заповедные зоны, как это сейчас происходит с зелеными зонами возле городов, куда сбегается и слетается вся живность. Но если мы уже сейчас рассматриваем охоту как развлечение, приключение, романтическую забаву, то должны соответственно верить в удачу и всегда давать шанс зверю. В конце концов, мы что, совсем голодные и дикого мяса никогда не пробовали?
Медведь
Имя свое он получил от того, что один из немногих хищных, всеядных зверей очень лю-бит сладкое и всегда ведает, где есть мёд. По наблюдениям старых охотников, медведь находит пчел на цветах, ждет, пока они соберут нектар, затем бежит вслед за ними, чтобы найти борть или пасеку. Угнаться за пчелой ему трудновато, однако, говорят, он несется, задрав голову вверх, чтоб не потерять пчелу из виду, но поскольку подслеповатый, то часто теряет ее и вновь возвращается на исходную позицию. Если косолапый найдет пасеку, то тут уж пчеловоду спать не придется: невзирая на людей и собак, он протопает по деревенской улице, махнет через изгородь и прежде, чем хозяин спохватится, один улей успеет грабануть. Иногда мужики стреляют вверх, жгут баллоны, а он идет все равно, ибо мёд ведает.
Пчела и медведь — извечные враги, и это противостояние уходит в такую глубь времен, что у насекомых, несколько миллионов лет не подверженных никакой эволюции, выработалась мгновенная реакция на сильный отвратительный (медвежий) запах и шерсть. Поэтому пчеловоды перед тем, как заглянуть в улей, моются в бане, надевают чистую одежду и покрывают голову, даже если работают без сетчатой маски.
Если же зверь находит в лесу дупло, где поселились пчелы, то не уйдет, пока не поживится мёдом, а если это невозможно — борть, например, в крепком и огромном сухостойном дереве, которое не разломать и не свалить, будет охранять ее и делать бесконечные попытки проникнуть внутрь: тропы вокруг натопчет, оставит кучи помета и «охранные грамоты» на деревьях. И будет отираться возле, пока не созреет другой корм — ягода, но все равно, пока жив, будет приходить туда каждый год. Мёд для медведя, как наркотик, причем эта жажда на уровне инстинкта.
В съемках фильма по моему роману «Рой» (режиссер В. Хотиненко) участвовал медведь из московского цирка по имени Сережа — тридцати трех лет от роду и весом восемьсот килограммов. Всю жизнь, с детского возраста, с ним работал известный дрессировщик Рубан, и медведь никогда не видел и не знал пчел, пасеки, мёда, впрочем, как и свободы. Но когда стали снимать эпизод, когда медведь зорит пасеку одного из героев, и среди полусотни пустых ульев поставили один с пчелами да выпустили Сережу, этот «гроссфатер» мгновенно преобразился, стремительно и точно нашел добычу, опрокинул улей, вытряхнул рамки и стал поедать соты с медом вместе с пчелами и деткой. Надо было видеть его страсть и жадность! Уникальные кадры подпортила ассистентка Рубана, привозившая зверя из Москвы: побоялась, что Сережу покусают пчелы, и влетела в кадр с пожарным брандспойтом.
