Записки рыболова и странника - Кисляков Николай Петрович (книги онлайн полные .TXT) 📗
Еще один способ. Рыбу засаливают в рассоле — тузлуке. Соль в воду (тузлук) кладут до тех пор, пока она не перестанет растворяться. В таком растворе вареное яйцо не тонет. Рыбу укладывают спинками вверх, заливают тузлуком, прижимают гнетом, который здесь может быть поменьше весом. Соление продолжается 5 дней, а в холодную пору — до 10. Дальнейший процесс тождественен описанному выше.
Здесь использованы материалы следующих авторов: В. В. Баранчука, Н.Л. Бухарова, С.С. Гринькова, Г.В. Губанова, Н.Л. Кузнецова, А.П. Поршнева, В.Б. Сабунаева, Н.П. Фетинова, В. Филимонова, П.В. Фролова, В.И. Хлиманова.
Без лодки, друзей и собаки
Хроника одного путешествия с отступлениями и размышлениями — совершенно лишними.
Эта повесть была написана пятнадцать лет назад. В папке с ботиночными тесемками автор робко представил ее в журнал «Дон». При следующей встрече тогдашний зав. отделом, редакции В.С. Моложавенко предложил «осовременить» материал, показав нынешнюю счастливую жизнь края, достижения колхозно-совхозного производства и отдельно взятых маяков. Такое предложение превратило автора на время в соляной столб. Позже я убедился, что писатель Моложавенко просто щедро делился с зеленым автором богатым собственным опытом. В книжке «Встреча с Донцом» вот каким, например, восторженным и умелым писательским мазком рисуется Северо-Донецкий химический комбинат: «На заре, когда вот-вот брызнут по росистой зелени солнечные лучи, встает за Боровой цветистая радуга — это дымит высокими трубами комбинат». А уже тогда Донец был почти угроблен промышленными стоками. Не менее умелыми мазками описывает автор стахановские вахты, всевозможные почины, достижения, не упуская, естественно, таких важных деталей, как место, где пас телят первый маршал Ворошилов. В другой книжке «Голубые родники» — те же восторженные описания наших достижений. Особенно умиляет песнь гнилому Цимлянскому морю, каналу, построенному в лучших традициях социализма зэками.
Но были в редакции и другие мнения. Повесть все-таки запланировали к публикации. Проходили одни сроки и назначались другие. Мне говорили: «Наберись терпения, старик. Народу нужны в первую очередь очерки об Атоммаше, есть другие важные темы. Или обратись к редактору». И я обратился, не учтя того важного обстоятельства, что редактор журнала А.М. Суичмезов и В.С. Моложавенко единодушно работают в одном ключе. В книжке «В краю лазоревых степей» А.М. достигает порой заоблачных высот писательского мастерства: «По итогам областного соревнования за высокий урожай и за успешное проведение уборки и хлебозаготовок в 1973 году Вешенскому району вручено памятное Красное знамя обкома партии, облисполкома, областного совета профсоюзов и обкома комсомола». Или: «Будем в труде, как в бою!» — сказали труженики колхозных и совхозных нив Верхнего Дона. Они держали и держат равнение на тех, кто первым показал в труде свою доблесть… А.М. тоже настоятельно советовал «осовременить» повесть, тем более, что, как он писал мне, «автор нигде ничего не увидел нового, хорошего. Прослеживается тоска за прошлым станиц».
Это был уже настоящий криминал, и пристыженный автор забрал свое многострадальное творение в папке с пожелтевшими ботиночными тесёмками, которое и отдает теперь в первозданном и несколько сокращенном виде на суд читателя.
Упорный держится слух, будто и в следующем году ожидается лето, когда даже заядлые городские домоседы испытывают смутное беспокойство и, если и не перебираются поближе к природе, то охотно мечтают об этом. Но куда и зачем ехать?
На этот интимный вопрос без утайки отвечает автор, который побывал однажды на Хопре, реке чудной, полутаинственной, названной «Курьером ЮНЕСКО» одной из самых красивых рек Европы. С рюкзаком за плечами он беззаботно протопал вдоль ее берега длинные километры, попадая иногда в неизбежные передряги. Возвратившись домой, он вдруг почувствовал, что забеременел некоей хроникой, которую по рождении окрестил «Без лодки, друзей и собаки».
Передавая нам рукопись, автор чистосердечно признался:
— Поскольку я работал в научно-техническом журнале, эта эпохальная хроника, выдержанная в характерном для журнала стиле, строго научна и правдива. Впрочем, кое-что я выдумал.
Подоплека бродяжничества. Что есть Хопер? Ищу компаньона. Допрос. Заблудившийся поезд.
Век наш падок на моду самых разных крайностей. Сегодня в моде мини и макси юбки, стильная мебель и прабабушкины комоды, живопись современных обезьян и творения иконописцев, долговременные сидения на заседаниях и всевозможные путешествия. Мода на путешествия приобрела столь тотальный характер, что теперь даже древние старцы, оставив обжитые завалинки, вооружаются до зубов съемочной техникой, садятся на быстроходные лайнеры и мчатся за тридевять земель. Все более широкое распространение получает мода на странствия за счет государства, которое, как известно, никогда не обеднеет.
Но не переменчивой и капризной моды ради, ибо всегда был не в ладах с ней и находил силы остаться в числе отсталых, меня время от времени тянуло побродить по белу свету. Почему — и сам не знал, пока, обнаружив гибельный пробел в своих знаниях, не взялся досконально изучать несравненные «Опыты» Мишеля Монтеня.
Этот толковый француз, исследовавший грешную человеческую душу вдоль и поперек, еще чуть не полтыщи лет назад высказался в том духе, что страсть к путешествиям говорит о внутреннем беспокойстве и нерешительности.
Тут-то я сразу смекнул, в чем дело, ибо немедленно и в преизбытке обнаружил у себя оба эти качества. Например, будучи от природы ленивым, я не раз ощущал сильнейшее внутреннее беспокойство по этому прискорбному поводу, хотя и понимал, что тут уж ничего другого не остается, как открыто и покорно нести сладостно-тяжкое бремя лености. Ловчить в таком положении бесполезно и даже вредно.
Один мой знакомый — лентяй высокой пробы — не одиножды пытался имитировать кипучую деятельность, но был изгоняем со всех служб: руководители и бдительная общественность особо внимательны к лицемерам средней руки. Не криви он душой — мог бы жить сносно, пользуясь снисхождением ближних, коим куда легче, когда они знают кто есть кто. Ведь сколько прощается, скажем, алкоголику именно потому, что слабость его известна и уважаема. Человека считают вроде бы безнадежно больным, а с больного какой спрос? Зато всеобщего презрения заслуживает известная категория двоедушных забулдыг-подпольщиков, всячески скрывающих истинное свое лицо. Скрытный человек всегда вызывает нехорошие подозрения. Таких людей немного, но они все еще есть.
Пару слов о нерешительности. Ее можно черпать из меня, как из бездонного колодца, с небольшими перерывами на обед — пока не надоест. Мной всегда овладевали мучительные, как зубная боль, и затяжные приступы нерешительности, когда приходило время платить долги, возразить шефу или отвечать за шкоду. Теперь догадываюсь, почему так любят путешествовать люди нерешительные, слабовольные: они хотят убежать от самих себя, а, может быть, найти ту землю, где обитают родственные существа.
Охота к перемене мест кидала меня с донских берегов на невские, из монгольских степей в суровое Забайкалье. Но шло время, и я вдруг обнаружил, что стал домоседом и что в последние годы городской асфальт надежно скрыл от меня грешную землю. Выходя на балкон третьего этажа, внушал себе, что дышу свежим воздухом, а воздух был обильно сдобрен дымом и гарью соседнего завода. Следуя общей скверной привычке, норовил протиснуться в автобус или трамвай, чтобы прокатиться пару остановок. Вынужденная прогулка по городу принимала характер трагедии — я еле волочил ноги.
— Когда ты, развалина, мог, играючись, отмахать в день два-три десятка километров? — спросил себя однажды и выяснил, что было это в туманной юности.
— Годен ты еще на что-нибудь? — спросил себя вновь.
