Собака, которая любит - Криволапчук Наталия Дмитриевна (мир бесплатных книг .txt) 📗
Какие там месячные щенки! Новорожденным малышам нужно молочко совсем другого состава. Да и представить себе суточных ризенят в одном гнезде с подросшими уже догами просто невозможно - затопчут, не со зла, но погубят. И доги, честно сказать, никогда не славились добросовестным материнством, кормилицами догини становятся очень редко.
Поразмыслив, взвесив все "за" и "против", посоветовавшись с Лилией Константиновной, я решилась взять двух приемных дочек для Бамби. Кайсе, впрочем, было совершенно безразлично появление у маминого бока еще двух черненьких "крысят", но сама Бамби была счастлива: наконец-то есть, с кем возиться, кого облизывать и выкармливать! А уж молока у нее на всех хватит. Так и выросла наша Каська в не совсем обычной компании, вечно стараясь объесть приемных сестричек, которых мы назвали Клариссой и Ксантиной (надо же было такому случиться, что и тот помет был на "К"!). Девочки наши, ау, где-то вы сейчас?
Словом, девица наша делала все, от нее зависящее, чтобы не уступать Кайсе братьев Стругацких. Только вот с ленью у нас что-то не по Стругацким получилось. Во младенчестве девица была спокойна и невозмутима, зато уже к месяцу, когда "бегемот" превратился помаленьку в "крокодила", она, что называется, показала себя во всем блеске. Ее неуемная энергия наводила на мысль о малюсеньком комнатном ядерном реакторе. Тут-то мне и вспомнилось, что папашу Каськиного зовут Урвисом - по-польски это будет Сорвиголова! Держать в страхе божьем ризенов и кота, подраться с матерью, со старшей сестрой было для нее естественным круглосуточным состоянием. Единственным, кто пользовался у нее непререкаемым авторитетом, был наш Черный, бессменный "нянь" всех наших щенков.
Ее племянники, которых Джинка родила месяцем позже, довольно бойко и независимо держали себя с ризенами, но от тетки Каси разлетались кто куда. В потасовке любой из младшеньких (каждый помет получает у нас шутливое общее прозвище, а этот мы прозвали "молекулами" за неустанное и непрерывное "броуновское" движение) уверенно выстаивал против двух ризенюшек, но тетка немедленно обращала в паническое, с воплями, бегство всю четверку "молекул".
Наш тогдашний приятель, тот самый армейский дрессировщик, который учил сражаться с человеком Бамби и Джину, попробовал ее подразнить, когда ей не было и двух месяцев от роду. Ну, разумеется, никакая это не охрана, мне ли это не понимать. Но до чего же славно она "работала собакой"! Сила, неукротимый дух и уверенность в себе, граничащая с самомнением, - это Кайса.
А какой красавицей она стала! "Девочка без недостатков", "чудо" чего только я не наслушалась от осматривавших ее в детстве специалистов. Право, жаль, что, когда она выросла, нам уже не хотелось активно ходить по выставкам - так и живет она всего-навсего с двумя Большими Золотыми, первая из которых была ею получена, вопреки тогдашним правилам, еще в юниорском возрасте. Конечно, чудо, я ведь такую и задумала, выбирая ей отца. Хотя, должна сознаться, для меня само ее великолепие начисто лишало ее обаяния. Так бывает и у людей: совершенная красавица кажется нам бездушной и не вполне человечной. Вот и тут - дух захватывает, а сердце молчит.
Ее пора было продавать, но продавать не в случайные руки. Мы предложили ее своему приятелю, зная, что он занялся бы ею всерьез, но у него в то время хватало своих проблем, не позволивших ему взять щенка.
А она с первых своих сознательных дней решила: будь что будет, а она останется здесь! Помнится, то же было и с Джинечкой, но тогда я считала, будто сама навела ее на такие мысли - ее-то я выбрала еще до рождения. С Каськой было иначе. Практических проблем масса: третий фокс, да еще с ее-то характером, ни в доме, ни на улице, ни в поездках спокойствия не прибавит. Муж резко против, сама я далеко не "за", сын нейтрален, но окончательно замкнуть ее на себя не хочет. А она умудрялась не понравиться никому из тех, кто приходил за щенками. Как и чем она восстанавливала против себя потенциальных покупателей, даже я не понимаю.
Так мы и сражались с судьбой несколько месяцев. Только потом, после многих нелегких размышлений и разговоров, мы решили: если не уйдет до полугода, так тому и быть. И она осталась.
Мне думается, можно отдать собаку и после полугода, но это в том случае, если она знает, что в доме заводчика только лишь дожидается своих настоящих хозяев. Другие мои щенки, засидевшиеся по разным причинам, всегда так и жили на отшибе, образовав в старинном глубоком кресле свой "хуторок". Здесь же, исключительно по Каськиной инициативе, все шло по-другому. Она никоим образом не желала сидеть в сторонке, все, что происходило в доме, в нашей общей с собаками жизни, живо ее касалось. И усиливалась ее активность самим складом ее характера, неодолимой потребностью действовать и быть нам нужной.
Противу своих обычаев, я держалась довольно долго и стойко. Разумеется, она вовсе не была заброшена, им всем доставались и ласка, и лакомства, и внимание, и уход. Всем поровну. Но ей-то хотелось, чтоб не поровну! А я сознательно обрывала, блокировала ту незримую связь, которую она так старалась установить. У нее не было даже обычного для всех наших собак набора кличек, то ласковых, то строгих, для разных случаев жизни. Ведь каждое из имен и у людей, и у собак создает еще одну нить, еще одну связь, еще одно новое качество. Я-то думала, это имя у нее такое, что клички не придумываются. Нет, не в том было дело. Это мне они были не нужны.
Помню, как намного позже, когда она была уже взрослой, я, сидя в кресле, в шутку обратилась к собакам: "Эй, михрютки мои!" И первой ко мне подскочила счастливая, улыбающаяся Кайса: можно? Можно, я буду твоей Михрюткой?! Но и это смешное имечко к ней, так сказать, не приклеилось.
До полугода Каська, как и положено малому ребенку, творила, что хотела, пользуясь абсолютной детской неприкосновенностью у старших собак, измываясь над племянниками и котом, не обращая ровным счетом никакого внимания на все наши воспитательные мероприятия. При всей ее тяге к нам любые наши попытки научить ее уму-разуму, по ее понятиям, попросту не имели к ней никакого отношения. Она была, пожалуй, самым ярким из всех виденных мною воплощений святого принципа собачьей и древнеиндийской педагогики: малый ребенок - царь и бог! Зато подросток вмиг становится "прислугой за все". С Кайсой это произошло так же до преувеличения, до гротеска явственно, как ярко, без полутонов, было все в ней и в ее жизни.
Первой принялась воспитывать Каську ее старшая сестра, которая, как и заведено у собак, исполняла роль Пестуньи, несмотря на то, что сама недавно стала матерью. И началось это дня за три до того, как несносному ребенку исполнилось полгода, - Джинка впервые отняла у Кайсы розданную всем "на зубок" морковку. Правда, назавтра же случилось и другое: Джи, с удовольствием учившая младшенькую драться, моментально отступилась от нее, стоило той - тоже впервые! плюхнуться на спину, брюшком кверху, и замереть в классической щенячьей позе повиновения. Очень может быть, что щенку, выросшему в родимой стае, до тех пор незачем было специально демонстрировать взрослым свою детскую слабость, а теперь настало время тщательно, как того требуют законы вида, соблюдать все предусмотренные собачьей этикой ритуалы.
С этого дня Каськина жизнь в корне переменилась. Ее стала строго наказывать за любую провинность любящая родная мать. От сестры Каська предпочитала по первому же рыку спрятаться под сервант, где никто и никогда детишек не преследовал и можно было отсидеться, пока не остынет справедливый гнев старших. Старшие собаки добывали провинившегося сорванца откуда угодно - из-под книжного шкафа, из-под кресла, не говоря уже о кухонном столе, - но от того, кто удрал под сервант, отступались все. В нашем доме этим всегда пользовались самые отпетые хулиганы, особенно Каська и ее племянник Ларс, а через много лет это убежище открыл для себя их общий сын, неугомонный Барт.
Каська, бесшабашная самоуверенная Каська, стала растерянно поджиматься, принимая классическую позу покорности при тех же окриках, на какие раньше отвечала бодрым помахиванием хвоста. И сразу стало как-то стыдно прикрикнуть на нее за провинности. А если учесть ее полную к этим временам распущенность, то я лишилась последних средств воспитательного воздействия. От взаимной любви, помогающей хозяину и собаке не огорчать друг друга, я сама отказалась, а быть строгой с той, которую шпыняла вся стая, я уже не могла.
