Как стать успешной стервой, которой все завидуют - Кабанова Елена Александровна (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Но согласитесь: подобная деликатность поведения и в давнем, и в недавнем прошлом, а также и в наши дни подвергается радостным экспериментам со стороны среднестатистического российского индивида — че, шляпа? Погулять вышел? Я те погуляю! Возражать вздумал? Я те повозражаю! Ты че, еще говорить можешь? Я те поговорю! Неудивительно, если один из них убьет другого. Причем необязательно в роли пострадавшего окажется носитель шляпы. Любое живое существо имеет привычку мимикрировать под среду. Нет физических данных — носи электрошокер. Нельзя электрошокер — носи гранатомет. Да, до взаимного уважения массы пока не доросли. Разве что отдельные типы в шляпах, выжившие после встречи с народом один на один, но не держащие зла. Правда, встретить такого человека трудно, потому что его сразу же заживо берут на небеса, как Илью-пророка. Приходится иметь дело с тем, что остается на земле.
Откуда, спрашивается, в массах берется столь необъяснимый способ заводить новых друзей? Да все оттуда же, из нашего исторического прошлого и судьбоносного настоящего. Народ российский (впрочем, как и народы республиканские) на протяжении многих веков занимается исключительно выживанием. А для успешного выживания губителен плюрализм и вообще всякое снисхождение к незнакомому. Ежели чужакам без меры потакать — те, не дай Бог, туточки останутся и уходить не захотят. И девок, и луга, и пашни, и рабочие места — все к рукам приберут. А мы-то, местные, куда подадимся? Так что брызнь отседова, чучмо! Издеся я хозяин! Эта невежливая манера обращения с гостем называется «биохейвиоризм». То есть буквально «биологическое поведение»: всякий «пришлец нежданный» может оказаться твоим соперником. Значит, надобно его прогнать, пока не начал приставать к нашим самкам и претендовать на наши бананы, тьфу, репу — в общем, не положил глаз на все, что в огороде. А разглядывать и восхищаться: «Ах, какой он любопытный, нестандартный образчик человеческой породы! Может быть, он нас развлечет?» — это могут только те, кто уже давно живет благополучно и цивилизованно, так что даже успел подустать от ровных, ясных, не омраченных потрясениями дней.
В новое тысячелетие Россия вступила с полным набором социальных прослоек, вставших дыбом от последних социальных реформ. Уже не только люмпен-пролетариат, но и культурная (вроде бы) интеллигенция, и финансово благополучная (как бы) элита смотрит вокруг ощерившись: а не идет ли чужак? А не треба ли ему в глаз вдарить, чтоб не шмонался где ни попадя? Ксенофобия принимает повальный характер, как и полагается интересным временам. А вы говорите «плюрализм»! Впрочем, это не вы говорите, это я говорю.
Итак, ксенофобия мешает нам вглядеться в новое (или в новатора) с интересом. Из-за этой психологической преграды мы постепенно теряем способность рассматривать, изучать, размышлять. И потому стараемся заменить мыслительные процессы переживательными, а суждения — эмоциями. Тем более, что «интеллектуально поистериковать» на Руси любил не только горячий парень Чацкий. Мы тоже так умеем. Умеем и любим. Одни из нас любят верить, другие — критиковать, третьи — сокрушаться, четвертые — почитать. И каждому умелые господа идеологи подберут подходящее занятие, идею, стандарт поведения. Главное, поменьше атипичных проявлений. Выдадим всему сущему типичную форму! Даже пневмонии. Сейчас, наверное, не только в России, но и во всем мире наступает черед самого парадоксального— под стать временам — воззвания. Что-нибудь типа «Личности, не толпитесь!».
В социальных механизмах участвуют люди-винтики, люди-гайки, люди-рычаги и люди-прокладки. И все-таки стандарты поведения и образцы мышления, которые общество предлагает «всем законопослушным гражданам», когда-то создавались людьми, вылезшими из клетки стереотипов и все устроившими по-своему. Если бы не существовало тех самых «моральных Гудини», мы бы не то что из каменного века — мы бы из одноклеточной формы жизни не выросли. Такие люди либо «принципиально беспринципны», либо создают собственные принципы, не чета прежним. По крайней мере самовыражение этой человеческой породе удается на славу. Хотя личная жизнь — не всегда.
И все-таки роль «Гудини» в развитии мировой цивилизации трудно переоценить. Они — двигатель прогресса, притом, что не всегда прогресс движется в ту сторону, в которую тычут указующим перстом «разрушители принципов». Оно и не удивительно: вечно их «персты» тычут вразнобой, а куда — не уследишь. И в какую степь ломанет масса, определяет не лидер, и даже, в конечном итоге, не авангард, а арьергард или вообще обоз с маркитантками. Но от авангарда все равно польза есть. Попробую показать эту систему в действии.
Начнем с распространенного заблуждения: якобы тот, кто идею родил, тот ее и раскручивает. Неправда ваша. Законные родители идеи — оригиналы и новаторы — не бывают лидерами. Их положение куда скромнее — это чаще всего аутсайдеры. Они предлагают обществу нечто невиданное — свои интеллектуальные находки, философские взгляды, ученые труды, ноу-хау. И руководят чаще всего только собой, и то не всегда. Чтобы «охватить» идеей массы, требуются лидеры и пророки. Вот они-то и используют мысль, рожденную интеллектуалом-аутсайдером, на благо страны или целого мира, а больше всего на благо себя: создают группы, сообщества, секты и клубы по интересам. Здесь формируется авангард — из последователей, сторонников, поклонников и эпигонов. Авангард направляется туда, куда Макар телят не гонял. А масса реагирует, если идея окажется своевременной — то есть, если большинство представителей общества уже достало существующее положение дел. Тут вспыхнувшая энтузиазмом масса примыкает к авангарду, напирает сзади и наконец подминает под себя и первопроходцев, и пророков. Может и насмерть затоптать, чтобы впоследствии поставить памятник особо выдающимся и проводить ежегодные фестивали имени задавленных во имя светлого будущего.
Последователей, как видите, ждет жалкая участь, еще хуже, чем судьба лидеров-пророков. И сказок о них не расскажут, и песен о них не споют. Эпигоны — либо рабочая сила для продвижения чужих принципов, когда те входят в моду и становятся актуальными; либо жертвы «кризисной эпохи», когда общество вырастает из «детских штанишек» и с поспешностью перелезает в новые, подростковые.
Еще забавнее выглядит не период подъема, а период заката идеи. Мода проходит, и люди, верные устаревшим принципам, донельзя обуживают свои возможности. Они заранее ставят себе «нерушимые преграды»: коммерцией заниматься недостойно, Запад развращает российскую духовность, СПИД поражает только безнравственных личностей, береги честь смолоду и до брачной ночи, высокие блондинки поголовно дуры ногастые… Да мало ли какие глупости приходят в голову, и так не слишком заполненную мозгами? Когда свое мнение отсутствует, легко запасть на слоган — четкую, нехитрую формулу, в которой от перемены слагаемых сумма не меняется. Но в то же время сама мысль, что окружающий мир устроен сложнее, чем четыре действия арифметики, почему-то в черепную коробку не помещается. А ведь достаточно спросить себя не «Сколько будет дважды два?», а «Дважды два чего? Две женщины и двое мужчин? Две барабанные палочки и две губных гармошки? Две бутылки водки и два сантехника-абстинента?» — и сразу станет ясно: вселенная — не настолько абстрактная субстанция, чтобы ее можно было уложить в единую систему принципов. Точные науки, кстати, того же мнения.
Но наука оттого и развивается непрерывно, что имеет один принцип: во всем сомневаться и все проверять. А безоговорочное следование стереотипам закрепляет в мозгу «абстрактно-механическую» манеру поведения и мышления. Кажется: подставить данные в формулу — и готов прогноз. Можно смело решать задачу и совсем не учитывать разные мелкие детали. Именно такой образ жизни — отсекающий мелкие детали — чреват крупными неприятностями, вернее, крушениями. Человек сам ведет себя к неизбежной катастрофе. Он уже не может адаптироваться к новому. Притом еще создание мира показало: все старое дает дорогу новому, самоуничтожаясь и исчезая практически без следа. То же происходит и с живыми людьми, которые не смогли найти для себя «экологической ниши» в «бравом новом мире». Уж очень он бравый, агрессивный, непочтительный. Ситуация конфликта старого с новым обостряется донельзя, когда в стране наступает кризис — культурный, политический, экономический. Но в первую очередь — социальный. Потому что общественная структура меняет не только методы работы — что-что, а приемчики вроде протекционизма, бюрократизма, шантажа, конкуренции и т. п. сохранятся в первозданном виде — итак, общественное переустройство касается главным образом основ. То есть стереотипов, системы ценностей, моральных норм. И то, что казалось незыблемым дворцом, чудесным образом превращается в зыбкую трясину. Всемирный потоп, ей-Богу.
