Злоключения добродетели - Браиловская Элина (книги полностью бесплатно .txt) 📗
После ухода Октавии начались бесконечные замены. Сначала появилась маленькая двенадцатилетняя крестьяночка, хорошенькая и свеженькая, которой, однако, было далеко до своей предшественницы. Через два года я стала долгожительницей. Флоретта и Корнелия по очереди ушли в отставку, поклявшись, как и Омфала, дать о себе знать, но обе, как и она, не сдержали слова. Вскоре привели новеньких. Флоретту заменили пятнадцатилетней толстощекой пышкой из Дижона, не имеющей других достоинств, кроме своей свежести; Корнелию – девушкой своеобразной красоты из Отёна, происходившей из весьма приличной семьи. Эта шестнадцатилетняя прелестница, к счастью для меня, пленила сердце Антонина. Лишившись особых милостей этого развратника, я вскоре заметила, что постепенно теряю влияние и на остальных. Непредсказуемость действий злодеев внушала мне страх за дальнейшую судьбу. Я предчувствовала скорую отставку и имела слишком много оснований опасаться, что эта злополучная отставка может стать смертным приговором. Как тут было не тревожиться? Хотя стоило ли в моем униженном состоянии так цепляться за жизнь, не разумнее ли было уйти из нее и тем самым избавиться от мучений? Эти мысли успокаивали меня и помогали смиренно ждать решения своей участи, не прибегая ни к каким уловкам, чтобы упрочить свое положение у монахов. Со мной стали обращаться еще хуже: ежеминутно изводили придирками, не было дня, чтобы меня не наказывали. Я ждала объявления приговора и, возможно, была уже на пороге его исполнения, когда Провидение, которому наскучило испытывать меня таким образом, предпочло вырвать меня из этой бездны, чтобы вскоре ввергнуть в новую. Не стану торопить события и начну с рассказа о том, как нас всех наконец освободили от издевательств бесчестных развратников.
Надо же было так случиться, чтобы и в этих обстоятельствах, как и во всех событиях моей жизни, я столкнулась с очередным примером вознагражденного порока. Видно, было предначертано свыше, чтобы на моих глазах те, кто меня мучил, угнетал, порабощал, беспрестанно получали подарки от судьбы за свои злодеяния. Провидение словно нарочно всякий раз искушало меня, демонстрируя бессилие и ненужность добродетели. Один зловещий урок ничему меня не научил. Впрочем, если даже мне суждено пасть от меча, нависшего над моей головой, я все равно останусь верна высоким идеалам, живущим в моем сердце.
Как-то утром в нашей комнате неожиданно появился Антонин и объявил, что преподобный отец Рафаэль, родственник и протеже римского папы, назначен по воле его святейшества генералом ордена Святого Франциска.
«Меня же, дети мои, – добавил Антонин, – переводят в Лион на должность настоятеля. Вместо нас сегодня сюда прибудут два новых отца, мы с ними незнакомы. Может, они отправят вас домой, может, захотят задержать в монастыре. Но, какой бы ни была ваша дальнейшая участь, советую для вашего же блага и в знак уважения к двум собратьям, которых мы здесь оставляем, не разглашать некоторые наши обычаи и не рассказывать о том, что не укладывалось бы в рамки приличий».
Столь приятная новость нас так обрадовала, что мы с готовностью согласились исполнить все прихоти развратника, пожелавшего попрощаться со всеми четырьмя. Ожидаемый конец мучений позволил стерпеть его последние издевательства без жалоб, мы ни в чем не стали отказывать Антонину, и он вышел от нас довольный, чтобы навсегда с нами расстаться.
В два часа, как обычно, нам подали обед. В комнату вошел Клемент в сопровождении двух пожилых монахов почтенного вида.
«Сознайтесь, друг мой, – обратился один из них к Клементу, – что царившее в этом доме распутство ужасно, и удивительно, что Небеса так долго это терпели».
Клемент смиренно признал свою вину, однако оправдывался тем, что ни он, ни его собратья не вносили никаких новшеств в монастырский устав, они лишь поддерживали уже сложившуюся в этой обители традицию, доставшуюся им от предшественников.
«Предположим, – перебил его тот же монах, который, видимо, был новым настоятелем, – предположим, это так, тогда надо поскорее ликвидировать этот очаг разврата. Подумать только, какой скандал может разразиться в случае огласки и в светских, и в религиозных кругах».
И святой отец спросил нас, как мы представляем свою дальнейшую жизнь. Каждая ответила, что желала бы вернуться в родные места или в свою семью.
«Так тому и быть, дети мои, – сказал монах, – каждой из вас будет выделена сумма на дорожные расходы, однако вы должны выполнить следующие условия: уходить будете по одной, пешком, с интервалом в два дня и никогда не разгласите того, что происходило в этой обители».
Мы уверяли, что будем молчать. Но настоятель не довольствовался нашими обещаниями: он подвел нас к святыням и заставил присягнуть у подножия алтаря, что мы навеки сохраним в тайне то, с чем столкнулись в монастыре. Я, как и остальные, совершила этот обряд, и если сейчас нарушаю свое слово, рассказывая вам все, сударыня, то изменяю лишь букве, а не духу этой клятвы. Ведь цель этого добренького святоши – уберечь репутацию монастыря и пресечь жалобы. Раскрывая перед вами правду обо всех похождениях в тихой обители, я твердо уверена, что не причиню никаких неудобств ордену этих святых отшельников.
Мои подруги отбыли раньше меня, а поскольку нам было строго запрещено назначать друг другу встречи, и мы уходили в разное время, то так никогда больше и не увиделись.
Мне выдали два луидора на дорогу до Гренобля, вернули одежду, в которой я прибыла в монастырь, и я с удивлением обнаружила в целости и сохранности еще восемь луидоров. Итак, я была обрадована и полна воодушевления, покидая навеки это ненавистное пристанище порока столь неожиданно легким способом. Я углубилась в лесную чащу и очутилась на дороге в Осер на том самом месте, где три года назад приняла нелепое решение самой броситься в омут. Итак, через несколько недель мне исполнится двадцать пять лет. Первым моим побуждением было преклонить колени и просить прощения у Всевышнего за свои невольные прегрешения, – а мне было в чем покаяться. И я истово молилась и каялась с тем большим рвением еще и потому, что не могла делать этого пред оскверненными алтарями гнусного дома, который с радостью покинула. Слезы сожаления текли из моих глаз. Когда, три года назад, охваченная благочестивым порывом, столь жестоко обманутым, я свернула с той же самой дороги, я была чиста и непорочна – какими же неблаговидными поступками запятнана я сейчас! От этих грустных размышлений спасало лишь радостное ощущение свободы, и я продолжала свой путь. Чтобы не испытывать более ваше терпение, сударыня, я буду останавливаться только на событиях, преподавших мне важные уроки или в корне изменивших ход моей жизни.
Я провела несколько дней в Лионе. Как-то случайно я заглянула в одну иностранную газету, принадлежащую хозяйке дома, где я остановилась. Каково же было мое удивление, когда я прочитала там, что еще один злодей получил высокое одобрение, один из главных виновников моих бед. Роден, гнусный негодяй, столь безжалостно покаравший меня за то, что я оградила его от совершения убийства, покинувший Францию, где он наверняка осквернил себя не одним злодеянием, недавно, по сообщению этой газеты, был назначен, и с огромным жалованьем, придворным хирургом короля Швеции. Пусть он благоденствует, этот мерзавец, пусть, раз так угодно Провидению, а ты, жалкое отверженное создание, страдай в одиночку, терпи и не жалуйся, ибо свыше предначертано, что горе и терзания – неизбежный удел добродетели!
Через три дня я покинула Лион, мне не терпелось поскорее оказаться в Дофине: моя безумная надежда на то, что в этой провинции мне наконец улыбнется счастье, все еще не оставляла меня. Как и всегда, я путешествовала пешком, в моей дорожной сумке была лишь пара рубашек и косынок. Я успела удалиться от Лиона на расстояние около двух лье, когда ко мне подошла старушка и с самым жалостливым видом попросила милостыню. Я не знала в этом мире никакой другой радости, кроме оказания услуг и благодеяний ближнему, и, со свойственным мне состраданием, достала кошелек, чтобы вытащить оттуда несколько монет для нищенки. Однако эта презренная женщина оказалась куда проворнее меня, хотя с первого взгляда казалась старой и дряхлой. Она ловко выхватила мой кошелек и сильным ударом в живот сбила меня с ног. Когда я поднялась, воровка успела отбежать шагов на сто; кроме того, рядом с нею показались четверо ее пособников, которые делали угрожающие жесты в мою сторону, так что догонять мошенницу было бесполезно.
