Женщины в любви - Лоуренс Дэвид Герберт (книги онлайн полные TXT) 📗

– Да…

Джеральд с любопытством изучал лицо Биркина.

– Хочешь, поехали вместе, – предложил он.

– А ты разве не в первом классе? – поинтересовался Биркин.

– Терпеть не могу тамошнюю публику, – ответил Джеральд. – Третий будет в самый раз. Там есть вагон-ресторан, можно будет выпить чаю.

Мужчины стали рассматривать вокзальные часы, поскольку тем для разговора больше не находилось.

– Что пишут в газете? – спросил Биркин.

Джеральд быстро взглянул на собеседника.

– Даже смешно, что они тут печатают, – сказал он. – Вот две передовицы, – он показал на «Дейли Телеграф», – в них нет ничего, кроме обычной газетной болтовни.

Он мельком просмотрел статьи.

– Потом есть еще небольшое – как бы его назвать… – эссе, что ли, рядом с передовицами. Оно утверждает, что среди нас должен появиться человек, который наполнит жизнь новым смыслом, откроет нам новые истины, научит нас относиться к жизни по-новому. В противном случае через несколько лет наша жизнь разобьется на мелкие кусочки, а страна ляжет в руинах…

– Полагаю, это очередная газетная чушь, – сказал Биркин.

– Нет, похоже, автор говорит искренне и причем сам в этом верит, – ответил Джеральд.

– Дай-ка мне, – попросил Биркин, протягивая руку за газетой.

Подошел поезд, они прошли в вагон-ресторан и сели друг против друга за маленький столик возле окна. Биркин просмотрел газету, затем взглянул на Джеральда, который дожидался, пока тот закончит.

– Мне кажется, он действительно думает искренне, – сказал он, – правда, если он вообще о чем-нибудь думает.

– Так ты считаешь, что дела обстоят именно так? Ты правда считаешь, что нам нужны новые убеждения?

Биркин пожал плечами.

– Мне кажется, что люди, которые утверждают, что им нужна новая религия, принимают это новое самыми последними. Им действительно нужна новизна. Но досконально изучить жизнь, на которую мы сами себя обрекли, и отказаться от нее, – вот этого мы не сделаем никогда. Человек должен всей душой жаждать отринуть старое, только в этом случае сможет появиться что-то новое – это истинно даже в масштабах одной личности.

Джеральд неотрывно смотрел на него.

– Ты считаешь, что нам нужно разорвать все ниточки, что связывают нас с этой жизнью, и просто взять и расправить крылья? – спросил он.

– С этой жизнью – да. Нам нужно полностью ее разрушить или же она задушит нас, как старая кожа душит выросший из нее организм. Потому что больше растягиваться она уже не сможет.

В глазах Джеральда зажглась загадочная легкая улыбка, хладнокровная и заинтересованно-удивленная.

– И с чего же, по-твоему, нужно начинать? Ты считаешь, что следует перестроить весь общественный порядок? – спросил он.

Маленькая, напряженная морщинка прорезала лоб Биркина. Ему тоже не терпелось продолжить разговор.

– Я вообще ничего не считаю, – ответил он. – Если нам и правда захочется лучшей доли, то придется уничтожать старые порядки. А до тех пор всякие предложения – это лишь скучная забава для людей с большим самомнением.

Легкая улыбка в глазах Джеральда постепенно угасла, и он поинтересовался, пристально смотря на Биркина ледяным взглядом:

– Ты правда думаешь, что все настолько плохо?

– Абсолютно.

Улыбка появилась вновь.

– И в чем ты усмотрел признаки краха?

– Во всем, – ответил Биркин. – Мы все время отчаянно лжем. Одно из наших умений – лгать самим себе. У нас есть идеал совершенного мира – мира понятного, лишенного путаницы и самодостаточного. И, руководствуясь этим идеалом, мы наполняем его грязью; жизнь превращается в уродливый труд, люди – в копошащихся в грязи насекомых, только для того чтобы твои шахтеры могли поставить в свою гостиную пианино и чтобы в твоем современном доме был дворецкий, а в гараже автомобиль. А в масштабах нации наша гордость – это «Ритц» и «Эмпайр», Габи Деслиз [8] и воскресные газеты. Это же просто чудовищно.

После такой тирады Джеральду потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

– Ты хочешь заставить нас отказаться от домов и вернуться к природе? – спросил он.

– Я вообще не хочу никого заставлять. Люди вольны делать только то, что им хочется… и на что они способны. Если бы они были способны на что-нибудь другое, они бы и были совершенно другими.

Джеральд вновь задумался. Он не собирался обижать Биркина.

– А ты не думаешь, что это, как ты сказал, пианино этого самого шахтера является символом искренности, символом подлинного желания привнести в шахтерские будни возвышенное?

– Возвышенное? – воскликнул Биркин. – Да уж. Удивительно, на какие высоты вознесет их это роскошное пианино! Насколько же оно поднимет его в глазах соседей-шахтеров! Его отражение увеличится в глазах соседей, как увеличилась фигура того путника в Брокенских горах, с помощью пианино он вырастет на несколько футов, и будет самодовольно этому радоваться. Он живет ради этого брокенского эффекта, ради своего отражения в глазах других людей. Как и ты. Если ты – важный человек в глазах человечества, то ты важный человек и в своих собственных глазах. Вот поэтому-то ты так усердствуешь в своих шахтах. Если ты производишь уголь, на котором в день готовят пять тысяч обедов, то ты становишься в пять тысяч раз важнее, чем если бы ты готовил ужин только для себя одного.

– Думаю, ты прав, – рассмеялся Джеральд.

– Разве ты не видишь, – продолжал Биркин, – что помогать своему соседу готовить пищу – это то же самое, что есть ее самому? «Я ем, ты ешь, он ест, вы едите, они едят» – а дальше что? Нужно ли каждому спрягать глагол до конца? С меня довольно и первого лица единственного числа.

– Приходится начинать с материальных ценностей, – сказал Джеральд.

Однако Биркин проигнорировал его слова.

– Должны же мы ради чего-то жить, мы ведь не скот, которому вполне хватает пощипать травки на лугу, – сказал Джеральд.

– Вот расскажи мне, – продолжал Биркин, – ради чего ты живешь?

На лице Джеральда появилось озадаченное выражение.

– Ради чего я живу? – переспросил он. – Думаю, я живу ради работы, ради того, чтобы что-то создавать, поскольку у меня есть свое предназначение. Кроме того, я живу, потому что мне дана жизнь.

– А из чего складывается твоя работа? Ежедневно извлекать из земли как можно больше тонн угля. Когда мы добудем нужное количество угля, когда у нас будет обитая бархатом мебель, и пианино, когда мы приготовим и употребим рагу из кролика, когда мы согреемся и набьем животы, когда мы наслушаемся, как юная красавица играет на пианино, – что будет тогда? Что будет после того, как все эти материальные ценности выполнят свою роль прекрасной отправной точки?

Джеральд улыбнулся словам и саркастическому юмору своего собеседника. Однако в то же время они пробудили в нем серьезные мысли.

– Так далеко мы еще не зашли, – ответил он. – Еще очень много людей ждут своего кролика и огня, на котором будут его жарить.

– То есть, пока ты добываешь уголь, мне придется охотиться на кролика? – подшучивая над Джеральдом, спросил Биркин.

– Совершенно верно, – ответил Джеральд.

Биркин изучал его прищуренным взглядом. Он заметил, что Джеральд великолепно умеет превращаться как в добродушно-бесчувственного, так и в необычайно злорадного субъекта – и все это таилось под располагающей к себе внешностью владельца компании.

– Джеральд, – сказал он, – иногда я тебя просто ненавижу.

– Я знаю, – ответил Джеральд. – И почему же?

Биркин задумался, и на несколько минут его лицо стало непроницаемым.

– Мне хотелось бы знать, сознаешь ли ты разумом свою ненависть ко мне, – наконец сказал он. – Ты когда-нибудь сознательно ощущал отвращение ко мне – ненавидел ли меня непонятно за что? В моей жизни бывают странные мгновения, когда я просто смертельно ненавижу тебя.

Джеральд несколько опешил, даже немного смутился. Он не вполне понимал, что от него хочет услышать его собеседник.