О всех созданиях – больших и малых - Хэрриот Джеймс (полные книги txt) 📗
Мое положение было даже хуже, потому что я вырос из своего костюма, и, когда мне наконец удалось справиться с воротничком, предстояло еще втиснуться в смокинг, который беспощадно резал под мышками. Я только-только завершил парадный туалет и попытался осторожно вздохнуть, как затрещал телефон.
Звонил молодой полицейский, с которым я разговаривал на рыночной площади.
– Мастер Хэрриот, этот пес сейчас у нас. Ну тот, который выпрашивал подачки, помните?
– Ах так? Значит, кому-то удалось его поймать?
Он ответил не сразу.
– Да не совсем. Патрульный нашел его на обочине в миле от города и привез сюда. Попал под машину.
Я сказал об этом Зигфриду. Он посмотрел на часы.
– Вот всегда так, верно, Джеймс? Именно в тот момент, когда мы соберемся куда-нибудь. – Он задумался. – Загляните туда и проверьте, что с ним, а я вас подожду. На бал нам лучше приехать вдвоем.
По дороге до полицейского участка я от всего сердца надеялся, что работа окажется несложной. Этот охотничий бал значил для моего патрона так много: там соберутся все окрестные любители лошадей, и, хотя он почти не танцевал, ему достаточно будет разговоров за рюмкой с родственными душами. Кроме того, он утверждал, что светское общение с владельцами пациентов полезно для практики.
Конуры находились в глубине заднего двора. Мой знакомый полицейский проводил меня туда и отпер одну из дверей. Каштановый песик неподвижно лежал под единственной электрической лампочкой, но, когда я нагнулся и погладил густую шерсть, его хвост задвигался по соломенной подстилке.
– Во всяком случае, у него хватило сил поздороваться, – сказал я.
Полицейский кивнул:
– Да, очень ласковый.
Сперва я просто оглядел его, чтобы не причинять ему напрасной боли, пока не выясню, насколько он покалечен. Впрочем, и такого осмотра было для начала достаточно: многочисленные кровоточащие ссадины и царапины, задняя нога неестественно вывернута, как бывает только при переломе, губы в крови.
Кровь могла сочиться из разбитых зубов, и я осторожно приподнял мордочку, чтобы осмотреть их. Он лежал на правом боку, и когда я повернул его голову, меня словно кто-то хлестнул по лицу.
Правый глаз выскочил из орбиты и торчал над скулой, словно безобразный нарост – большой, влажно поблескивающий шар. Белая выпуклость склеры заслоняла ресницы.
Мне показалось, что я просидел на корточках очень долго – настолько ошеломило меня это страшное зрелище. Секунда шла за секундой, а я смотрел на песика, и он смотрел на меня – доверчиво ласковым карим глазом слева, бессмысленно и злобно жутким глазом справа…
Очнуться меня заставил голос полицейского:
– До чего же его изуродовало!
– Да… да… Конечно, на него наехала машина и, судя по всем этим ранам, некоторое время волокла по асфальту.
– Ну так что же, мистер Хэрриот?
Смысл его вопроса был понятен. Разумнее всего было бы положить конец страданиям этого бесприютного, никому не нужного существа. Страшно искалеченная ничья собака. Быстрая инъекция большой дозы снотворного – и все его беды кончатся, а я смогу поехать на бал.
Однако вслух полицейский ничего подобного не сказал: возможно, как и я, он перехватил доверчивый взгляд уцелевшего кроткого глаза.
Я быстро выпрямился:
– Можно мне воспользоваться вашим телефоном?
В трубке раздался нетерпеливый голос Зигфрида:
– Джеймс, какого черта? Уже половина десятого! Либо ехать сейчас же, либо вообще можно не ехать! Бродячая собака с тяжелыми повреждениями. В чем, собственно, проблема?
– Да, конечно, Зигфрид. И я очень сожалею, что задерживаю вас. Но я не могу прийти ни к какому выводу. Вот если бы вы приехали и сказали свое мнение.
Молчание. Потом долгий вздох.
– Ну хорошо, Джеймс. Через пять минут я буду там.
Его появление в участке произвело небольшой фурор. Даже в рабочей одежде Зигфрид умудрялся выглядеть аристократом, а уж чисто выбритый, после ванны, в верблюжьем пиджаке, ослепительно белой рубашке и черном галстуке, он и вовсе мог сойти за герцога. Все, кто был в участке, почтительно уставились на него.
– Вот сюда, сэр! – сказал мой молодой полицейский и повел его на задний двор.
Зигфрид молча осматривал песика, не дотрагиваясь до него, как и я. Затем он бережно приподнял мордочку и увидел чудовищный глаз.
– Боже мой! – почти прошептал он, но при звуке его голоса пушистый хвост заерзал по полу.
Несколько секунд Зигфрид напряженно всматривался в изуродованную мордочку, а хвост все шуршал и шуршал соломой.
Наконец мой патрон выпрямился и пробормотал:
– Заберем его к себе.
В операционной мы дали песику наркоз и, когда он уснул, смогли наконец осмотреть его как следует. Затем Зигфрид сунул стетоскоп в карман своего халата и оперся ладонями о стол.
– Выпадение глаза, перелом бедра, многочисленные глубокие порезы, сломанные когти. Работы здесь хватит до полуночи, Джеймс.
Я промолчал.
Зигфрид развязал черный галстук, отстегнул запонку, сдернул крахмальный воротничок и повесил его на кронштейн хирургической лампы.
– Фу-у-у! Так-то лучше, – пробормотал он и начал раскладывать шовный материал.
Я поглядел на него через стол.
– Но, охотничий бал?
– А ну его в болото! – ответил Зигфрид. – Давайте работать.
Работали мы долго. Я повесил свой воротничок рядом с зигфридовским, и мы занялись глазом. Я знаю, нами обоими владело одно чувство: сначала разделаться с этим ужасом, а уж потом перейти к остальному.
Я смазал глазное яблоко, оттянул веки, и Зигфрид аккуратно ввел его назад в глазницу. Когда страшный шар исчез и на виду осталась только радужная оболочка, я испустил вздох облегчения.
Зигфрид удовлетворенно усмехнулся.
– Ну вот, опять глаз как глаз, – сказал он, схватил офтальмоскоп и заглянул в зрачок. – И обошлось без серьезных повреждений, так что есть шанс, что все будет в порядке. Но мы все-таки на несколько дней зашьем веки – во избежание всяких случайностей.
Сломанные концы большой берцовой кости разошлись, и нам пришлось долго повозиться, прежде чем мы сумели совместить их и наложить гипс. Теперь предстояло зашить бесчисленные раны и порезы.
Эту работу мы поделили, и теперь тишину в операционной нарушало только позвякивание ножниц, когда кто-нибудь из нас обстригал каштановую шерсть вокруг очередного повреждения. Я, как и Зигфрид, знал, что работаем мы наверняка бесплатно, но тягостной была совсем другая мысль: а вдруг после таких усилий нам все-таки придется его усыпить? Он по-прежнему находился в ведении полиции, и, если в течение десяти дней его никто не востребует, он будет подлежать уничтожению как бродячее животное. Но если его бывшим хозяевам он небезразличен, то почему они уже не наводили справки, в полиции?..
Когда мы все закончили и вымыли инструменты, время перевалило далека за полночь. Зигфрид бросил последнюю иглу на поднос и поглядел на спящего песика.
– По-моему, снотворное перестает действовать. Давайте-ка уложим его у огня и выпьем, пока он будет просыпаться.
Мы унесли песика на одеяле в гостиную, а там уложили на коврике перед камином, в котором ярко пылал уголь. Мой патрон протянул длинную руку к стеклянному шкафчику над каминной полкой, достал бутылку и две рюмки. Без воротничков и пиджаков – лишь одни крахмальные манишки и брюки от вечернего костюма напоминали о бале, на котором нам так и не довелось побывать, – мы удобно расположились в креслах по сторонам камина, а между нами мирно посапывал наш пациент.
Теперь он выглядел куда приятнее. Правда, веки одного глаза стягивал защитный шов, а задняя нога в гипсе торчала неестественно прямо, но вид у него был чистенький, прямо-таки ухоженный. Казалось, его ждет заботливый хозяин… Но только казалось.
Шел второй час ночи и содержимое бутылки заметно поубавилось, когда каштановая голова приподнялась.
Зигфрид наклонился, потрогал ухо, и тут же хвост захлопал по коврику, а розовый язык нежно лизнул его пальцы.
