О всех созданиях – больших и малых - Хэрриот Джеймс (полные книги txt) 📗
– Прямо хоть лавочку открывай! – засмеялся я.
– Хр-р-ры-ымп! – откликнулся мистер Соуден.
– А-а-апчхи! – поддержал его Джордж.
Я выкинул последние плоды, снова вымыл руки и начал шить. Это самая долгая и однообразная часть руменотомии. Напряжение и волнение, связанные с постановкой диагноза и операцией, уже позади, и наступает этап, наиболее подходящий для неторопливой беседы, обмена анекдотами или других способов скоротать время.
Но здесь, в кружке слабого желтого света, где на мои ноги из окружающего мрака налетали сквозняки, а по спине нет-нет да и скатывались ледяные струйки дождя, как-то не хотелось болтать о том о сем, тем более что оба мои помощника, истомленные своими недугами, тоже не были расположены поддерживать шутливый разговор.
Я уже накладывал швы на кожу, когда в носу невыносимо защекотало и мне пришлось оставить иглу и выпрямиться.
– А-а-апчхи! – Я потер носом по плечу.
– И его проняло, – пробормотал Джордж с мрачным удовлетворением.
– Да, начинает хлюпать, – согласился мистер Соуден, явно повеселев.
Меня это не слишком расстроило: я давно смирился с мыслью, что теперь уж обязательно слягу. Даже без непрерывной бомбардировки вирусами справа и слева я слишком долго мерз без пиджака, чтобы это могло сойти мне с рук. Дальнейшая моя судьба меня теперь не тревожила, и когда, наложив последний шов, я помог теленку спуститься с операционного стола, то ощутил бескорыстную радость: он уже не стонал, а поглядывал по сторонам, словно вернувшись после долгого отсутствия. Бодрым его нельзя было назвать, но я знал, что боль утихла и гибель ему больше не грозит.
– Уложите его получше, мистер Соуден, – сказал я, ополаскивая инструменты в ведре. – И для тепла заверните в пару мешков. Я заеду через полмесяца снять швы.
Эти полмесяца тянулись нескончаемо долго. Простуда, не обманув моих ожиданий, разыгралась вовсю и перешла в неизбежную мокротуху с таким кашлем, что я, пожалуй, посрамил бы даже мистера Соудена.
Он никогда не был склонен к восторженным излияниям, но все же, снимая швы, я подумал, что он мог бы выглядеть и повеселее, ведь теленок был полон сил и мне пришлось довольно долго гоняться за ним по сараю.
Хотя в груди у меня жгло, упоительное сознание успеха служило хорошей поддержкой.
– Ну что же, – объявил я, – он совсем молодец и обещает стать отличным бычком.
Фермер угрюмо пожал плечами:
– Стать-то, может, и станет. Да только ни к чему было затевать все это.
– Ни к чему?
– Ага. Я тут кое-кому рассказал, как было дело, и все до единого говорят, что резать его можно было только сдуру. Дал бы я ему пинту льняного масла, как собирался, и конец.
– Мистер Соуден, уверяю вас…
– А теперь вот плати по счету бог знает сколько! – Он поглубже засунул руки в карманы.
– Поверьте, это вполне себя оправдало.
– Как бы не так! – Он повернулся, чтобы уйти, но потом поглядел на меня через плечо. – Лучше бы вы не приезжали!
47
В одном отношении люди похожи на животных. Нет, не "звериным нутром". Да и есть ли это нутро у самих животных? Я имею в виду удивительное индивидуальное разнообразие. Многие считают, что все мои сельские пациенты характером похожи друг на друга как две капли воды, но коровы, свиньи, овцы и лошади бывают угрюмыми и добродушными, капризными и кроткими, злобными и привязчивыми.
Вот, например, свинья по кличке Гертруда… но, прежде чем перейти к ней, мне придется начать с мистера Барджа.
Был он представителем фирмы тонкого органического синтеза "Каргилл и сыновья", основанной в 1850 году, и достиг столь почтенного возраста, что, казалось, служил в ней со дня ее основания.
Как-то в морозный день на исходе зимы я пошел открыть дверь и увидел перед собой мистера Барджа. Он приподнял черную фетровую шляпу над редкими прядями серебряных волос, и по его розовому лицу разлилась благожелательнейшая улыбка. Он всегда обходился со мной, как с любимым сыном, и мне это льстило, потому что он был истинным воплощением солидности и респектабельности.
– Мистер Хэрриот! – проворковал он и слегка поклонился. Поклон был исполнен неизъяснимого достоинства и необыкновенно гармонировал с темным сюртуком, полосатыми брюками и лакированной кожаной папкой.
– Добро пожаловать, мистер Бардж, – сказал я, широко распахивая дверь, и проводил его в столовую.
Он всегда являлся после полудня и оставался обедать. Зигфрид при всей своей неукротимости с мистером Барджем держался весьма почтительно – собственно говоря, его визиты были проникнуты какой-то официальной торжественностью.
Современный представитель фармацевтической компании вихрем влетает в дом, выпаливает два-три слова об уровне антибиотиков и стероидов в крови, упоминает оптовую скидку, бросает на письменный стол несколько проспектов и упархивает. Мне вчуже жаль этих молодых людей, потому что все они, за редкими исключениями, продают одно и то же.
А вот мистер Бардж, как и все его современники, возил с собой толстый каталог редкостных медикаментов, и каждый был патентованной собственностью только его фирмы и никакой другой.
Зигфрид отодвинул стул во главе стола.
– Прошу вас, мистер Бардж.
– Вы очень любезны. – Старец слегка наклонил голову и сел.
Как обычно, за обедом о делах не упоминалось, и лишь за кофе мистер Бардж небрежно положил на стол свой каталог, словно только сейчас случайно про него вспомнил.
Мы с Зигфридом погрузились в его страницы, смакуя тот аромат колдовства, который ветер науки вымел теперь из сфер нашей профессии. Отрывался мой патрон только для того, чтобы сделать заказ:
– Нам, пожалуй, потребуются две дюжины банок электуария, мистер Бардж.
– Весьма вам благодарен. – Старец открыл записную книжку в кожаном переплете и сделал запись серебряным карандашиком.
– И жаропонижающие микстуры у нас на исходе, не так ли, Джеймс? – Зигфрид посмотрел на меня. – Да, нам будет нужен гросс <Старая мера счета, двенадцать дюжин каких-либо однородных предметов> , будьте так добры.
– Чрезвычайно вам благодарен, – прошелестел мистер Бардж и снова пустил в ход карандашик.
Мой патрон продолжал листать каталог и перечислять свои просьбы. Бутыль эфира, бутыль формалина, кастрационные решетки, тройной бром, березовый деготь – все то, чем мы больше не пользуемся, а мистер Бардж торжественно произносил "от души благодарю вас" или "примите мою благодарность" и черкал серебряным карандашиком.
Наконец Зигфрид откинулся на спинку стула.
– Ну что же, мистер Бардж, вот как будто и все. Если, конечно, у вас нет чего-нибудь новенького.
– Кое-что, мой дорогой мистер Фарнон, у нас есть. – Глаза над розовыми щечками лукаво заблестели. – Могу предложить наш последний препарат "усмирин", превосходное успокоительное средство.
Мы с Зигфридом навострили уши: ветеринары живо интересуются успокоительными средствами. Все, что делает наших пациентов более кроткими, всегда заслуживает внимания. Мистер Бардж произнес панегирик уникальным свойствам "усмирина", и мы начали задавать вопросы.
– А свиноматки с извращенным материнским инстинктом? – поинтересовался я. – Те, которые набрасываются на собственных поросят… На них он, вероятно, не действует?
– Мой дорогой и юный друг! – Мистер Бардж одарил меня сострадательной улыбкой, словно епископ, выговаривающий молодому и неопытному священнику. – "Усмирин" специально рассчитан на это состояние. Одна инъекция опоросившейся свинье, и вы не будете знать никаких забот.
– Чудесно! – сказал я. – А на собак, которые плохо переносят поездки в автомобилях, он действует?
Благородные черты почтенного старца озарило тихое торжество.
– Еще одно классическое показание, мистер Хэрриот. "Усмирин" в таблетках выпускается специально для этой цели.
– Превосходно! – Зигфрид допил кофе и встал из-за стола. – В таком случае пришлите нам достаточный запас. А теперь, мистер Бардж, извините нас: нам пора отправляться по вызовам. Благодарю, что вы заехали.
