О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Естественно, такие потенциально опасные пациенты не позволят что-нибудь с собой сделать, если не принять необходимых мер заранее.
В этом и заключалась моя задача. Из моих рук пациент должен был выйти спящим, готовым для ножа, и мне частенько казалось, что самая трудная часть операции заключалась именно в этом. Пока животное не засыпало окончательно, я все время оставался в напряжении, чему немало способствовал Зигфрид. Он стоял у меня над душой, говорил под руку, что хлороформа я перелил – или не долил, – и просто не мог дождаться, когда анестезия сработает. Он то и дело твердил: «Но он же не ляжет, Джеймс!» И сразу же: «А вам не кажется, что следовало бы прихватить ремнем переднюю ногу?»
Даже и сейчас тридцать лет спустя, когда я пользуюсь такими внутривенными средствами, как тиопентон, он своей манеры не оставил. Нетерпеливо притоптывает, пока я наполняю шприц, и тычет длинным указательным пальцем через мое плечо в яремный желобок. «На вашем месте, Джеймс, я уколол бы вот сюда!»
В то утро я нерешительно помедлил – мой партнер рядом, бутылка с хлороформом у меня в кармане, намордник болтается в моей руке. Как было бы чудесно, подумал я, чтобы вот сейчас в виде исключения он не вмешивался! В конце концов я проработал с ним почти три года, так неужели я не сумею тактично ему намекнуть?
Я откашлялся.
– Зигфрид, я вот подумал… Может быть, вы где-нибудь посидите минуту-другую, пока я его усыплю?
– Что-что?
– По-моему, имело бы смысл, чтобы вы предоставили это мне. У него столько людей возле самой морды… а я не хотел бы, чтобы он заволновался. Так почему бы вам не передохнуть немного? Едва он ляжет, я вам крикну.
– Дорогой мой, как скажете, – Зигфрид умиротворяюще поднял руку. – Действительно, зачем я тут топчусь? Я ведь никогда в вашу работу не вмешиваюсь, как вам прекрасно известно! – Он повернулся, крепко держа поднос под мышкой, и широким шагом направился туда, где остановил свой «лендровер». Пройдя эти пятьдесят ярдов, он обогнул машину, сел на траву и прислонился к багажнику. Теперь он меня не видел.
Сразу воцарился мир. Я осознал, что солнышко ласково греет мне лоб, а на деревьях за оградой звенят птичьи трели. Неторопливо закрепив намордник на уздечке, я достал стеклянную мензурку.
Слава богу, можно не торопиться. Начну с небольшой дозы, чтобы он свыкся с запахом и не пугался.
– Медленно ведите его по кругу, – приказал я Рыжему с Мигалкой, наливая прозрачную жидкость на губку. – Я буду давать ему понемножку, спешить некуда. Но повод держите крепко, вдруг он забуянит.
Впрочем, я мог бы не беспокоиться – конь шагал по кругу спокойно, без каких-либо признаков страха, и каждую минуту я подливал на губку новую дозу хлороформа. Через некоторое время шаги его замедлились, он начал пьяно пошатываться, а я радостно наблюдал эту картину. Вот так и надо их усыплять! Еще несколько капель – и все. Я отмерил пол-унции и направился к коню. Его голова сонно закивала.
– Ну, вот ты и готов, старина, – проворковал я, и тут словно бомба взорвалась.
– Он не ляжет, Джеймс, вы же видите! – Громовой раскат донесся со стороны машины, я повернулся к ней в полной растерянности, увидел возникающую из-за капота голову и услышал начало второго раската: – Да прихватите же ремнем…
Но тут конь споткнулся и тихо улегся на траву, по которой уже огромными прыжками несся Зигфрид, сжимая в руке скальпель.
– Садитесь ему на голову! – вопил он на ходу. – Чего вы ждете? Он же сейчас вскочит! Веревку, веревку на заднюю ногу! Несите сюда мой поднос! И горячую воду! – Запыхавшись, он остановился над распростертым на траве конем и рявкнул на Рыжего: – Да пошевеливайтесь! Вам говорят. Поживее!
Рыжий рванул с места неуклюжим галопом и врезался в Мигалку, тащившего ведро. После чего они начали вырывать друг у друга веревку, но в результате все-таки кое-как обвязали путо.
– Ногу оттяните вперед! – скомандовал мой партнер, наклоняясь, и тут же взревел: – Да не тычьте мне в глаза копытом, кому говорят! Ну и люди, вам только кур гонять!
Я тихо нагибался над головой коня, упираясь коленом в шею. Держать его было не нужно. Он крепко спал, и веки его даже ни разу не вздрогнули, пока Зигфрид работал с обычной своей молниеносной точностью. Несколько секунд тишины, нарушаемой только позвякиванием инструментов о поднос, и вот уже мой коллега смотрит на меня через спину коня.
– Снимайте намордник, Джеймс.
По-моему, мне еще не доводилось видеть такой простой операции. К тому времени, когда мы кончили споласкивать инструменты в ведре, гнедой уже поднялся на ноги и мирно пощипывал траву.
– Блистательная анестезия, Джеймс, – сказал Зигфрид, вытирая эмаскулятор. – В самую меру. И какое великолепное животное!
Мы убрали свое снаряжение в багажник и уже собирались сесть в машину, когда Уолт Барнетт двинулся в нашу сторону. Он поглядел на Зигфрида через капот.
– Ковырнули и все, – буркнул он, звонко хлопнув чековой книжкой по капоту. – Сколько запросите?
В его словах слышался надменный вызов, и перед натиском этой грубой силы, этой звериной самоуверенности почти любой, кто собирался бы сказать «гинея», быстро передумал бы и пробормотал бы: «Фунт».
– Человеческим языком вас спрашивают, – повторил он. – Сколько с меня?
– А, да, – небрежно уронил Зигфрид. – Десять.
Мясистая ладонь тяжело легла на чековую книжку. Уолт Барнетт тупо уставился на моего коллегу.
– Чего-о?
– Десять, – повторил Зигфрид.
– Десять фунтов?.. – Глаза мистера Барнетта открылись до предела.
– Именно, – сказал Зигфрид. – Совершенно верно. Десять фунтов. – Он солнечно улыбнулся.
Воцарилось молчание. Они сверлили друг друга взглядами через капот. Секунда проходила за секундой, птичье пение и шум весеннего леса, казалось, становились все громче и громче, а двое над капотом хранили полную неподвижность. Мистер Барнетт свирепо хмурился, тяжелое, в грубых складках лицо набрякло кровью. Я покосился на худой волевой профиль моего партнера. Его губы еще хранили следы небрежной улыбки, но в глубине серого, повернутого ко мне глаза разгорался опасный огонек.
Я готов был уже взвизгнуть от нестерпимого напряжения, но тут грузная туша зашевелилась. Уолт Барнетт наклонил голову и принялся царапать в чековой книжке. Его рука так тряслась, что чек, когда он протянул его Зигфриду, затрепыхался, словно под сильным ветром.
– Вот! – прохрипел великан.
– Благодарю вас! – Зигфрид пробежал чек глазами и небрежно сунул его в боковой карман. – Отличная стоит погода, мистер Барнетт, настоящая майская, не так ли? Всем нам на пользу, мне кажется.
Уолт Барнетт буркнул что-то невнятное и повернулся. Садясь в машину, я следил, как лоснящаяся синяя спина медленно движется к дому.
– Ну, во всяком случае, больше он к нам обращаться не станет! – заметил я.
Зигфрид включил мотор, и мы покатили по дороге.
– Совершенно верно, Джеймс. А если мы осмелимся еще раз свернуть на эту аллею, он встретит нас с дробовиком в руках. Но я ничего против не имею. Полагаю, как-нибудь уж я сумею дотянуть до конца своих дней без общества мистера Барнетта.
Наш путь лежал через деревушку Болдон, и Зигфрид затормозил перед небольшим трактиром, выкрашенным в желтую краску, с деревянной вывеской, гласившей «Скрещенные ключи», и большой черной собакой, уютно свернувшейся на солнечном крыльце.
Мой партнер взглянул на часы.
– Четверть первого. Уже открыто. Приятно будет выпить чего-нибудь холодненького. А к тому же я, по-моему, тут еще никогда не бывал.
После яркого света так хорошо было войти в сумрачный зал, где лишь узкие лучики пробивались между занавесками и ложились на каменный пол, потрескавшиеся дубовые столы и широкую скамью у большого очага.
– Доброго утра, почтенный хозяин, – пробасил мой партнер, направляясь к стойке. Он пребывал в самом герцогском своем настроении, и я пожалел, что у него нет в руке трости с серебряным набалдашником, чтобы постучать по ближайшему столу.
