О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс (книги онлайн полностью .TXT) 📗
А Тоби тощал и тощал.
Я перепробовал все: успокаивал желудок, менял диеты, прибегал даже к шарлатанским снадобьям. Диммоков я без конца допрашивал об особенностях рвоты – через сколько времени после еды? Какие промежутки между спазмами? Ответы были самые разные – иногда сразу же, а иногда и через несколько часов. Света нигде не брезжило.
Вероятно, прошло недель восемь – Тоби было уже четыре месяца, когда я вновь с тоской в сердце оглядел собрание Диммоков. Их посещения ввергали меня в черную меланхолию. Ничего хорошего я не ждал и на этот раз, когда открыл дверь приемной и позволил толпе увлечь себя в смотровую. Последним туда втиснулся папка, когда уже Нелли поставила щенка на стол.
На душе у меня стало совсем скверно. Ведь Тоби все-таки рос и теперь представлял собой жуткую карикатуру на кокер-спаниеля: длинный, шелковистые уши свисали с черепа, еле обтянутого шкуркой, бахрома на ногах только подчеркивала их слабость и худобу. А я-то считал Нелли худенькой! Рядом со своим любимцем она выглядела толстушкой. И он был не просто тощим: он все время чуть дрожал, стоя с выгнутой спиной на гладкой поверхности стола, а мордочка его не выражала ничего, кроме тупой покорности судьбе и полной утраты всякого интереса к жизни.
Девочка погладила гармошку ребер, и прозрачные голубые глаза взглянули на меня чуть косо сквозь стекла в стальной оправе. От ее улыбки мне стало физически больно. Она выглядела спокойной. Вероятно, она не отдавала себе отчета во всей тяжести положения, но в любом случае у меня не доставало духа сказать ей, что ее собачка медленно умирает.
Я устало протер глаза.
– А что он ел сегодня?
Нелли ответила сама:
– Немножко хлебца с молочком.
– И давно? – спросил я, но прежде чем кто-нибудь успел ответить, Тоби вдруг кашлянул, и полупереваренное содержимое его желудка, описав изящную дугу, упало на расстоянии шага от стола.
Я гневно обернулся к миссис Диммок.
– Его всегда тошнит так?
– Почти всегда. Так вот прямо и летит изо рта.
– Почему же вы сразу мне не сказали?
Бедная женщина совершенно растерялась.
– Да… сама не знаю… откуда же мне…
Я поднял ладонь.
– Ничего, миссис Диммок, неважно.
Сам то я столько времени без толку прописывал бедному щенку то одно, то другое, и ведь за все эти недели ни единый Диммок или Паундер не произнес по моему адресу ни единого слова критики или упрека, так какое же право у меня предъявлять к ним претензии?
Главное же, я теперь, наконец-то, понял, что с Тоби. Поздновато, но понял!
Если современные мои коллеги, читая это, сочтут, что в поисках диагноза я проявил тупость, редкую и для меня, в свое оправдание скажу одно: даже в весьма немногих руководствах тех дней, вообще упоминавших стеноз привратника (сужение выхода из желудка в двенадцатиперстную кишку), никакого лечения не предлагалось.
Но не может же быть, думал я лихорадочно, чтобы никто в Англии еще не опередил руководства! Должны же быть ветеринары, которые делают такие операции… А если должны, то я одного из них знаю!
Пробившись сквозь толпу, я кинулся по коридору к телефону.
– Гранвилл?
– Джим! – оглушительный вопль неподдельной радости. – Как поживаете, малыш?
– Хорошо, спасибо, а вы?
– Аб-со-лют-но тип-топ, старина. Лучше не бывает.
– Граввилл, мне бы хотелось привезти к вам четырехмесячного спаниеля. У него стеноз привратника.
– Вот прелесть!
– Боюсь, он совсем истощен. Одни только кости остались.
– Дивно! Дивно!
– И все потому, что я больше месяца не мог разобраться.
– Ну и хорошо!
– А владельцы очень бедны. Боюсь, заплатить они ничего не смогут.
– Расчудесно!
Я нерешительно помолчал.
– Гранвилл… а вы… э… вам уже приходилось оперировать по этому поводу?
– Вчера пять сделал.
– Что-о-о?
Басистый смешок.
– Шучу-шучу, старина, но успокойтесь: делал я такие операции. И не без удовольствия.
– Замечательно! – я взглянул на часы. – Сейчас половина десятого. Я договорюсь, чтобы Зигфрид подменил меня до конца утреннего приема, и буду у вас около одиннадцати.
Когда я приехал, Гранвилл был на вызове, и я маялся у него в приемной, пока во двор с дорогостоящим нежным урчанием не вкатил «бентли». Из окна я узрел поблескивающую над баранкой еще одну несравненную трубку, а затем и мой коллега в элегантнейшем костюме в узкую полоску, придававшем ему сходство с директором Английского банка, прошествовал к боковой двери.
– Рад вас видеть, Джим! – воскликнул он, стискивая мою руку. Затем, прежде чем снять пиджак, извлек изо рта трубку, оглядел ее с некоторой тревогой, потер желтой тряпочкой и бережно убрал в ящик.
Еще десять минут, и я уже стоял под лампой в операционной, наклонясь над распростертым тельцем Тоби, а Гранвилл – совершенно другой Гранвилл Беннетт – с яростной сосредоточенностью работал в брюшке щенка.
– Видите, как расширен желудок? – бормотал он. – Классический симптом. – Зажав пилорический отдел, он нацелил скальпель. – Вот я прохожу серозную оболочку. – Быстрый решительный надрез. – Иссекаю мышечные волокна… глубже… еще глубже… еще чуточку… Ну, вот видите – слизистая оболочка выпятилась в разрез. Так… так… именно. Вот то, что следует получить.
Я прищурился на тоненькую трубочку, заключавшую причину долгих страданий Тоби.
– И это все?
– Все, малыш. – Он отступил от стола с широкой улыбкой. – Препятствие убрано, и можете заключать пари, что эта фитюлька сразу начнет набирать вес.
– Но это же чудо, Гранвилл! Я вам так благодарен…
– Чепуха, Джим, одно сплошное удовольствие. А следующую-то теперь и сами сделаете, а? – Он хохотнул, схватил иглу и с невероятной быстротой сшил брюшные мышцы и кожу.
В следующую субботу на рыночной площади я увидел шагающую по булыжнику процессию. В первый момент, глядя на это скопление детей и взрослых, я решил было, что младшие классы отправились на прогулку в сопровождении родителей, но потом разглядел, что это просто Диммоки и Паундеры идут за покупками.
Увидев меня, они изменили направление, и я утонул в живой волне.
– Да вы на него только поглядите, мистер! Ест почище лошади! Он скоро жиреть начнет, мистер! – наперебой кричали они.
Нелли вела Тоби на поводке, и, нагнувшись, я глазам своим не поверил, так он изменился за считанные дни. Нет, он был еще очень истощен, но выражение безнадежности исчезло с его мордочки, он с любопытством озирался и готов был затеять возню. Теперь, чтобы совсем поправиться, ему требовалось только время.
Его маленькая хозяйка все поглаживала и поглаживала каштановую спинку.
– Ты своей собачкой очень гордишься, верно, Нелли? – сказал я, и кроткие косящие глаза обратились на меня.
Она улыбнулась своей трогательной улыбкой.
– Он же совсем мой!
31
Можно было подумать, что я любуюсь собственными коровами! Такая гордость охватила меня, когда я вошел в новенький коровник и оглядел ряды рыжих и серебристых спин.
– Фрэнк! – сказал я. – Выглядят они замечательно. Даже не верится, что они те же самые!
Фрэнк Меткаф улыбнулся.
– Я ведь то же подумал. Как скотина меняется, если ее устроить по-настоящему!
Коровы праздновали новоселье. Раньше я видел их только в старом коровнике, типичном тогда для йоркширских холмов: построенном век, если не два, назад, с булыжным полом в выбоинах, где скапливались лужи навозной жижи и мочи, с гнилыми деревянными перегородками, с окошечками—амбразурами, словно ему предстояло выдерживать осаду за осадой. Мне вспомнилось, как Фрэнк сидел там на табурете для доения, почти невидимый в сумраке, а с низкого потолка над ним свисали густые фестоны паутины.
Там эти десять коров выглядели тем, чем были: разнопородными буренками, дававшими средние надои, – но теперь они обрели достоинство и стиль.
– Ради этого стоило надрываться, как надрывались вы, – сказал я, и молодой фермер в ответ кивнул и улыбнулся. Улыбка получилась мрачноватой, словно он за мгновение вновь пережил часы, недели, месяцы тяжелейшего труда, которые он отдал этому коровнику. Потому что Фрэнк Меткаф построил его сам. Ряды аккуратных бетонных стойл, чистый ровный пол, беленые цементные стены, большие окна – все это было создано его руками.
