О всех созданиях – больших и малых - Хэрриот Джеймс (полные книги txt) 📗
Маленький оборвыш сиял от восторга. Он буквально приплясывал в коридоре, а я от глубины души надеялся, что больше его и Принца не увижу.
Это произошло в пятницу вечером, а в понедельник вся история уже отодвинулась в прошлое, в категорию приятных воспоминаний. Но тут в приемную вошел Уэс, ведя на поводке Принца. Я сидел за письменным столом и заполнял еженедельник.
– Что случилось, Уэс? – спросил я, поднимая голову.
– Его дергает.
Я не пошел с ним в смотровую, а тут же сел на пол и стал вглядываться в щенка. Сначала я ничего не обнаружил, но потом заметил, что голова у него чуть-чуть подрагивает. Я положил ладонь ему между ушами и выждал. Да, вот оно: очень легкое, не непрерывное подергивание височных мышц, которого я так опасался.
– Боюсь, у него хорея, Уэс, – сказал я.
– А это что?
– Помнишь, я тебе говорил. Иногда ее называют пляской святого Витта. Я надеялся, что у него она не начнется.
Мальчик неожиданно стал очень маленьким, очень беззащитным. Он стоял понурившись и вертел в пальцах новый поводок. Заговорить ему было так трудно, что он даже закрыл глаза.
– Он что, умрет?
– Иногда собаки выздоравливают от хореи, Уэс. – Но я не сказал ему, что сам видел только один такой случай. – У меня есть таблетки, которые могут ему помочь. Сейчас я тебе их дам.
Я отсыпал ему горсть таблеток с мышьяком, которые давал той единственной вылеченной мной собаке. Я даже не был уверен, что ей помогли именно они. Но никакого другого средства все равно не было. Следующие две недели хорея у Принца протекала точно по учебнику. Все, чего я так боялся, происходило с беспощадной последовательностью. Подергивание распространилось с головы на конечности, потом при ходьбе он начал вилять задом.
Уэсли чуть ли не каждый день приводил его ко мне, и я что-то делал, одновременно стараясь показать, что положение безнадежно. Но мальчик упрямо не отступал. Он с еще большей энергией разносил газеты, брался за любую работу и обязательно мне платил, хотя я не хотел брать денег. Потом он пришел один.
– Принца я не привел, – пробормотал он. – Он ходить не может. Вы бы не съездили посмотреть его?
Мы сели в машину. Было воскресенье, и, как всегда, к трем часам улицы обезлюдели. Уэс провел меня через мощеный булыжником двор и открыл дверь. В нос ударил душный запах. Сельский ветеринар быстро отучается от брезгливости, и все-таки меня затошнило. Миссис Бинкс, неряшливая толстуха в каком-то бесформенном балахоне, с сигаретой во рту читала журнал, положив его на кухонном столе между грудами грязных тарелок, и только тряхнула папильотками, когда мы вошли.
На кушетке под окном храпел ее муж, от которого разило пивом. Раковину, тоже заваленную грязной посудой, покрывал какой-то отвратительный зеленый налет. На полу валялись газеты, одежда и разный непонятный хлам, и над всем этим в полную мощь гремело радио.
Чистой и новой здесь была только собачья корзинка в углу. Я прошел туда и нагнулся над щенком. Принц бессильно вытянулся, его исхудавшее тело непрерывно дергалось. Ввалившиеся глаза, вновь залитые гноем, безучастно смотрели прямо перед собой.
– Уэс, – сказал я, – его лучше усыпить.
Он ничего не ответил, а ревущее радио заглушало мои слова, когда я попытался объяснить. Я повернулся к его матери:
– Вы не могли бы выключить радио?
Она кивнула сыну, он подошел к приемнику и повернул ручку. В наступившей тишине я сказал Уэсли:
– Поверь мне, ничего другого не остается. Нельзя же допустить, чтобы он вот так мучился, пока не умрет.
Мальчик даже не посмотрел на меня, его взгляд был устремлен на щенка. Потом он поднес руку к лицу, и я услышал тихий шепот:
– Ладно…
Я побежал в машину за нембуталом.
– Не бойся, ему совсем не будет больно, – сказал я, наполняя шприц. И действительно, щенок только глубоко вздохнул. Потом он вытянулся, и роковая дрожь утихла навсегда. Я положил шприц в карман.
– Я его заберу, Уэс?
Он поглядел на меня непонимающими глазами, во тут вмешалась его мать:
– Забирайте, забирайте его! Я с самого начала не хотела эту дрянь в дом пускать! – И она снова погрузилась в свой журнал.
Я быстро поднял обмякшее тельце и вышел. Уэс вышел следом за мной и смотрел, как я бережно кладу Принца в багажник на мой черный сложенный халат. Когда я захлопнул крышку, он прижал кулаки к глазам и весь затрясся от рыданий. Я обнял его за плечи, и, пока он плакал, прижавшись ко мне, я подумал, что, наверное, ему еще никогда не доводилось плакать вот так – как плачут дети, когда их есть кому утешать.
Но вскоре он отодвинулся и размазал слезы по грязным щекам.
– Ты вернешься домой, Уэс? – спросил я.
Он замигал и взглянул на меня с прежним хмурым выражением.
– Не-а, – ответил он, повернулся и зашагал через улицу. Я смотрел, как он, не оглянувшись, перелез через ограду и побрел по лугу к реке.
И мне почудилось, что я вижу, как он возвращается к своему прежнему существованию. С тех пор он уже не разносил газет и никому не помогал в огороде. Меня он больше не допекал, но поведение его становилось все более ожесточенным. Он поджигал сараи, был арестован за кражу, а в тринадцать лет начал угонять автомобили.
В конце концов его отправили в специальную школу, и он навсегда исчез из наших краев. Никто не знал, что с ним сталось, и почти все забыли его. Среди тех, кто не забыл, был наш полицейский.
– Этот парнишка, Уэсли Бинкс, Помните? – как-то сказал он мне задумчиво. – Второго такого закоренелого я еще не встречал. По-моему, он в жизни никого и ничего не любил. Ни единого живого существа.
– Я понимаю вас, – ответил я. – Но вы не вполне правы. Было одно живое существо…
36
Тристан не пожал бы лавров ни на одном кулинарном конкурсе. Конечно, я был избалован – сначала миссис Холл, а потом Хелен. В Скелдейл-Хаусе мы ели по-царски, за исключением редчайших случаев, как, например, в тот единственный раз, когда Тристан был временно возведен в повара.
Все началось как-то утром за завтраком (я тогда еще был не женат). Мы с Тристаном заняли наши места за обеденным столом красного дерева; влетел Зигфрид, невнятно поздоровался с нами и налил себе кофе. В какой-то странной рассеянности он намазал маслом ломтик жареного хлеба, подцепил вилкой кусочек жареной грудинки, начал задумчиво его пережевывать и вдруг хлопнул ладонью по столу с этаким треском, чти я подпрыгнул.
– Вот-вот! – крикнул он.
– Что вот-вот? – осведомился я.
Зигфрид положил нож и вилку и назидательно погрозил мне пальцем.
– Довольно-таки глупо. Я сижу, ломаю голову, как же быть, а выход – вот он.
– Да что случилось?
– Миссис Холл! – ответил он. – Она только что предупредила меня, что едет ухаживать за больной сестрой. Вернется примерно через неделю, и я все думал, кому пока поручить хозяйство.
– Понятно!
– И тут меня осенило! – Он отрезал кусок яичницы. – Этим займется Тристан.
– А? – Его брат удивленно оторвал взгляд от своей "Дейли миррор". – Я?
– Да, ты! Ты только и знаешь, что задницу просиживать, Можешь и поработать немножко. Тебе это будет полезно.
Тристан настороженно поглядел на брата:
– В каком смысле – поработать?
– Поддерживать в доме порядок, – ответил Зигфрид. – Я не требую ничего особенного: будешь заниматься уборкой и, конечно, готовить.
– Готовить?
– Вот именно. – Зигфрид сурово поглядел на него. – Ты ведь способен приготовить обед?
– Ну… э… да. Я могу приготовить сосиски с пюре.
– Ну вот и прекрасно. – Зигфрид удовлетворенно кивнул,– И никаких трудностей. Джеймс, будьте добры, передайте тушеные помидоры.
Я молча подал ему салатницу. Собственно, все это время я слушал вполуха и размышлял о своем. Перед самым завтраком мне позвонил Кен Биллингс, один из лучших наших клиентов, и его слова все еще отдавались у меня в голове: "Мистер Хэрриот, теленок, которого вы вчера смотрели, издох. Третий за неделю. Просто ум за разум заходит. Вы бы приехали сейчас, поглядели бы еще разок, какая может быть причина".
