Дайте кошке слово - Романова Наталья Игоревна (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
В процессе эволюции науки одни парадигмы сменялись другими. Сменялись как раз вот из-за этих самых исключений. Ибо исключение может быть исключением (по своему определению), когда оно действительно исключение. Но когда этих исключений становится все больше и больше, то, хотят этого ученые — приверженцы старой парадигмы или не хотят, они, эти исключения, превращаются в правила, которые и рождают новую парадигму.
Так одна всеобъемлющая теория сменяется другой всеобъемлющей теорией, включающей в себя все исключения предыдущей теории, превращая их в правила.
К сожалению, явление инсайта пока еще исключение.
Когда открыли рефлексы, всем показалось, что открыли тот самый «атом», который мечтал найти Леб, чтобы с его помощью объяснить «все». Но по-видимому, рефлексом не только нельзя объяснить все, но рефлекс, оказавшись на какое-то время единственно доступным и видимым механизмом общения живого существа с окружающей средой, скрыл от нас все остальные его механизмы. Дело было не только в том, что все начали объяснять рефлексами, но что все возможно было объяснить ими.
И вот кульминация: американские ученые Аллен и Беатриса Гартнеры (1966) научили амслену (язык глухонемых людей в Америке) самку шимпанзе, которая впоследствии сама стала обучать этому языку других обезьян. Но в свете господствующей во всем мире теории рефлексов, для того чтобы этот факт занял поистине достойное ему место, Гартнерам пришлось долгие годы заниматься схоластическими, лингвистическими спорами, придумывать сотни специальных опытов для доказательства, что их обезьяны действительно разговаривают, а не действуют под влиянием выработанного у них рефлекса на жесты учителя, что их обезьяны не тупо подражают своему учителю, а действуют осмысленно, будучи им обучены, как могут быть обучены дети.
Однако давно уже пора действовать не только по принципу: докажите, что «понимает», но и по принципу: докажите, что «не понимает»; при этом действовать не только с позиций: раз схватила за резинку, когда зажегся свет, значит, рефлекс, значит, не понимает, но наконец принять во внимание тот неотъемлемый факт, что образование рефлекса (так же, как и у людей) еще не опровергает непонимания. Мы ведь тоже многое можем делать рефлекторно, при этом прекрасно сознавая, что мы делаем.
Действие рефлекса очень сильно. Действие выработанного рефлекса так сильно, что часто закрывает собой, затушевывает действие разума. Ученые же, имея налицо рефлекс, все списывают на его счет. Таковы, например, рассуждения о дельфинах американского ученого Фореста Гленна Вуда, выступившего против доктора медицины Джона Лилли. Джон Лилли, может быть, и перегнул палку, утверждая, что дельфины разговаривают по-английски, но, наблюдая за дельфинами, он стремился вырвать их из мрака рефлексов, в которых все потонуло.
Способность к пониманию, разумность у животных разная, поэтому для того, чтобы каждый раз не скатываться к объяснению всего путем рефлексов, надо четко разделить, чем «заведуют» они, а что привилегия инсайта (проблеска разума — озарения). Чтобы вновь и вновь не читать в книгах такую фразу: «Я бы мог сказать, что животные думают, если бы не знал, что суть всего — рефлексы» (Ж.-А. Фабр. «Жизнь насекомых» и Бауэр «Книга о слонах»).
Инстинкты, рефлексы, разум. Все это имеет место у всех.
Последнее почти у всех, но в разной степени. Задача науки — вскрыть методы, отделяющие одно от другого, выявить сущность происходящего.
Еще в 1955 году профессор Московского государственного университета Леонид Викторович Крушинский провел серию опытов. Дело было не в серии, дело было в методике.
Крушинский, как и многие, даже далекие от науки люди, общаясь с животными, столкнулся с несоответствием прочно укоренившегося мнения, будто все суть рефлексы с ясно наблюдаемым фактом: животные понимают. Не все, конечно, и не всегда, но понимают.
Наблюдения Крушинского над разумными действиями некоторых животных в природе привели его к опытам. Они не могли его не привести к этому, ибо одно наблюдение фактов — ничто, особенно в период главенствования теории, противоречащей этим фактам. Нужны были доказательства. Нужна была такая же простая схема, как: «мясо — слюна», «лампочка — слюна», покорившая всех своей чрезвычайной, прямо-таки «математической» простотой; нужна была такая же простая схема, которая бы своей простотой и наглядностью могла соперничать с предыдущей.
И такую схему Крушинский нашел: «мясо — тоннель», куда скрывается мясо, и снова — «мясо». Вся схема. Животное видит, куда ушла его пища (в тоннель), бежит снаружи тоннеля (непрозрачного коридора) и ждет: сейчас пища появится.
Разумно? Да. Но проявляют такую разумность не все животные, а лишь самые «умные». Остальные тоже могут догадаться, куда исчезло «мясо» и где его ждать, но догадаться не сразу, не с первой попытки, а после обучения, или вообще не догадаться. Конечно же, таких слов: «догадаться» или «не догадаться» — Крушинский не употребляет. Опыт поставлен ученым, выступившим против теории, ставшей парадигмой. Здесь надо быть до предела точным.
Вместо обычных слов «догадаться» и «не догадаться» употребляется научный термин — экстраполяция. Животных разделяют на тех, кто способен «экстраполировать (предугадывать) ситуацию», в данном случае направление движения уходящей «в небытие» кормушки с кормом, и на тех, кто не обладают такой способностью, топчутся на месте или уходят прочь.
Изучению разной степени способности решения элементарных логических задач начинают подвергаться представители всех классов животных. Составляются таблицы. В классе млекопитающих наверху оказываются псовые (волки, красные лисы, собаки), внизу — мыши. Кошки, конечно же, глупее собак: они не так быстро решают эту задачу — куда исчезает мясо и куда надо за ним бежать.
В своих работах Крушинский опирается на новые исследования нейрофизиологов, определяя зависимость «экстраполирующего эффекта» от уровня усложнения структур мозга.
Все брошено на борьбу с парадигмой. Именно с ней, не с рефлексами, не с условно-рефлекторной деятельностью, а именно с ней, всесильной парадигмой. Ибо опыты Крушинского вовсе не опровергают ни наличия рефлексов, ни их огромного значения для всего живого и для формирования поведения, эти опыты направлены лишь на то, чтобы пробить брешь в огульном, всепоглощающем разгуле условно-рефлекторной парадигмы.
Девять лет потребовалось Крушинскому, чтобы вышло второе издание его книги «Биологические основы рассудочной деятельности» (М., 1986). Но теперь эта работа члена-корреспондента Леонида Викторовича Крушинского наконец получает достойное признание. До этого она как бы была и не была. Она была, но мало что изменяла. Изменило время. Парадигма, как живое существо, вероятно, имеет свой возраст (еще бы! Идет смена поколений, смена взглядов). Накопились факты, их такое количество, этих фактов «разумности животных», этих инсайтов, что от них уже никуда не уйдешь.
Кроме того, во втором издании Крушинский опубликовал новые опыты, открыл удивительное явление, которое он назвал парадоксом высшей нервно-психической деятельности у животных. Парадокс заключается в том, что наиболее умные особи (помните того жука или моего Котю), решая логическую задачу с первого предъявления, истратив при этом массу энергии, «срываются» и перестают вообще что-либо «понимать», то есть становятся попросту «дураками», в то время как не очень умные, средние по способности индивиды, которые не решают задач с первого предъявления, а решают их совсем другим путем — рефлекторным, особой энергии при этом не тратят и в «дураков» не превращаются, а так и остаются «средними». Поистине парадоксальное явление! Позволяющее отделить рассудочную деятельность от условно-рефлекторной. Но более того, Крушинский опытным путем, удаляя отдельные участки мозга, отдельные скопления нейронов, устанавливает, что условно-рефлекторная деятельность и рассудочная связаны с разными отделами мозга.
Таким образом, Крушинский не только установил, что животные способны к решению элементарных логических задач, что они обладают элементарной рассудочной деятельностью, но и доказал, что эта деятельность отлична от условно-рефлекторной как по своей природе, так и по месту локализации в головном мозге.
