Собачьи истории - Хэрриот Джеймс (книги бесплатно .TXT) 📗
Дожевывая, он отошел к серванту, чем-то позвякивая, и в моей руке очутилась тяжелая хрустальная стопка, на три четверти заполненная неразбавленным виски. Сказать я ничего не мог, потому что как раз рискнул и затолкал в рот луковицу. Тут мне в ноздри ударили спиртные пары, я поперхнулся и, с трудом пригубив виски, уставился на Гранвилла слезящимися глазами. А он уже придвигал ко мне миску и, когда я покачал головой, поглядел на нее с мягким огорчением.
– Странно, что они вам не нравятся! Я всегда считал, что Зоя маринует лук как никто.
– Да нет же, Гранвилл! Очень вкусно. Просто я еще не доел ту.
Но он ничего не сказал и устремил на миску взгляд, полный кроткой грусти. Я понял, что выхода нет. И взял вторую луковицу.
Чрезвычайно довольный, Гранвилл снова унесся на кухню. Теперь он притащил поднос, на котором покоился огромный кусок ростбифа в окружении хлеба, масла и горчицы.
– По-моему, Джим, бутербродик с ростбифом будет в самый раз, – приговаривал он, водя ножом по оселку. Но вдруг заметил, что виски в моей стопке убыло только наполовину, и скомандовал с некоторым раздражением: – Да пейте же, пейте! Чего вы ждете?
Благостным взором проследив, как я допиваю стопку, он тут же снова ее наполнил. – Так-то лучше. Возьмите-ка еще луковку.
Я вытянул ноги и откинулся на спинку, пытаясь угомонить разбушевавшуюся стихию внутри себя. Мой желудок превратился в озеро раскаленной лавы. Она вздымалась и бурлила у края кратера, встречая каждый кусочек луковицы, каждый глоточек виски угрожающим всплеском. Я посмотрел на Гранвилла, и мне стало дурно: он деловито кромсал ростбиф на дюймовые ломти, шлепал на каждый ложку горчицы и вкладывал его между ломтями хлеба. Груда росла, и он довольно напевал, иногда бросая в рот еще луковицу.
– Ну вот, юноша, уминайте на здоровье! – Он придвинул ко мне тарелку с целой пирамидой своих внушительных творений и с блаженным вздохом опустился в кресло напротив, придвигая к себе свою тарелку. Откусив чуть не половину сандвича, он продолжал с набитым ртом: – Знаете, Джим, люблю вот так перекусить немножко. Зоя, если уходит, всегда оставляет для меня что-нибудь. – Вторая половина последовала за первой. – И вот что: не мне, конечно, говорить, но ведь чертовски вкусные получились, а?
– О да! – Расправив плечи, я откусил, проглотил и затаил дыхание, пока еще одно совершенно лишнее инородное тело погружалось в кипящую лаву.
Хлопнула входная дверь.
– А вот и Зоя! – сказал Гранвилл и привстал, но тут в комнату вперевалку вошел непотребно жирный стаффордширский бультерьер и без приглашения вспрыгнул к нему на колени. – Фебунчик, детка, иди к папочке! Мамуля вас гулятеньки водила?
За бультерьером вбежал йоркшир-терьер, и Гранвилл с неменьшим восторгом возопил:
– Виктория, ух ты, Виктория!
Виктория явно принадлежала к породе улыбчивых собак. Оспаривать место на хозяйских коленях она не стала, а удовлетворилась тем, что села рядом, каждые несколько секунд радостно скаля зубы.
Мукам вопреки я улыбнулся. Развеялся еще один миф – будто специалисты по мелким животным сами собак не терпят. Беннет исходил нежностью. Уж одно то, как он назвал Фебу «Фебунчик», выдавало его с головой.
Я услышал легкие шаги, приближающиеся к двери, и повернул голову. Я знал, кого я сейчас увижу – типичную преданную жену, отличную хозяйку, не слишком следящую за собой, но умеющую создать мужу уют. У таких динамичных мужчин чаще всего бывают именно такие жены – услужливые рабыни, вполне довольные своим жребием. И я не сомневался, что увижу перед собой невзрачную маленькую хаусфрау. И чуть не уронил колоссальный сандвич. Зоя Беннет оказалась редкой красавицей, а к тому же вся светилась теплой жизнерадостностью. Вряд ли нашелся бы мужчина, который не поспешил бы посмотреть на нее еще раз: волна мягких каштановых волос, зеленовато-серые ласковые глаза, твидовый костюм, элегантно облегающий стройную, тоненькую – а где надо и округлую – фигурку. Но главное – какой-то внутренний ясный свет. Мне внезапно стало стыдно, что я хуже, чем мог бы быть, – или, во всяком случае, выгляжу намного хуже. Внезапно я осознал, что мои башмаки нечищены, что моя старая куртка и вельветовые брюки тут более чем неуместны. Я ведь не тратил время на переодевание и повез Дину в чем был, а моя рабочая одежда сильно отличалась от той, которую носил Гранвилл, но не мог же я ездить по фермам в таком костюме, как он!
– Любовь моя! Любовь моя! – весело завопил Гранвилл, когда жена нагнулась и нежно его поцеловала. – Разреши представить тебе Джима Хэрриота из Дарроуби.
Красивые глаза посмотрели в мою сторону.
– Рада познакомиться с вами, мистер Хэрриот!
И действительно, казалось, что она рада мне не меньше своего мужа, и вновь я устыдился своего непрезентабельного вида. Если бы хоть волосы у меня не были растрепаны, если бы я хоть не чувствовал, что вот-вот взорвусь и разлечусь на тысячи кусков.
– Я собираюсь выпить чаю, мистер Хэрриот. Не хотите ли чашечку?
– Нет-нет! Нет, благодарю вас. Только не сейчас, спасибо, нет-нет! – Я вжался в спинку кресла.
– Ах да, я вижу, Гранвилл уже угостил вас своими бутербродиками! – Она засмеялась и ушла на кухню.
Вернулась она со свертком, который протянула мужу.
– Милый, я сегодня ездила по магазинам. И нашла твои любимые рубашки.
– Радость моя! Какая ты заботливая! – Он сорвал оберточную бумагу, точно нетерпеливый мальчишка, и извлек на свет три элегантные рубашки в целлофановых пакетах. – Замечательные рубашки, моя прелесть. Ты меня совсем избаловала. – Он посмотрел на меня. – Джим, это удивительные рубашки! Возьмите одну! – И он бросил мне на колени целлофановый пакет.
– Нет, право же, я не могу… – бормотал я, в изумлении глядя на пакет.
– Можете, можете! Она ваша.
– Но, Гранвилл, рубашка? Это же слишком…
– Так ведь рубашка очень хорошая! – В его голосе зазвучала обида, и я сдался.
Оба они были так искренне любезны! Зоя села со своей чашкой чая справа от меня, поддерживая непринужденный разговор. Гранвилл улыбался мне из глубины кресла. Он уже доел последний сандвич и опять принялся за луковицы. Соседство привлекательной женщины – вещь очень приятная, но есть в нем и обратная сторона. В теплой комнате мои вельветовые брюки уже щедро распространяли аромат скотных дворов, где проводили значительную часть своего существования. И хотя сам я люблю это благоухание, с такой элегантной обстановкой оно сочеталось не слишком удачно. И хуже того: стоило в разговоре наступить паузе, как становились слышны побулькиванья и музыкальное урчание, гремевшие теперь у меня в животе. Самому мне прежде лишь раз довелось услышать подобные звуки – у коровы с тяжелейшим смещением сычуга. Но моя собеседница тактично изобразила глухоту, даже когда у меня вырвалось позорное рыгание, которое заставило жирного бультерьера испуганно приподняться. А мне опять не удалось удержаться, и в окнах даже стекла зазвенели. Я понял, что пора откланяться.
Да и в любом случае в собеседники я не слишком годился. Пиво взяло свое, и я больше молчал, сияя глупой ухмылкой. А Гранвилл выглядел совершенно так же, как в момент нашей встречи: все такой же спокойный, благодушный, полный самообладания. Меня это совсем доконало.
И я распрощался, судорожно прижимая локтем пакет с рубашкой и чувствуя, как карман мне оттягивает жестянка табака.
Когда я вернулся в клинику к Дине, она подняла голову и сонно посмотрела на меня. Все было в полном, в удивительном порядке. Цвет слизистых нормальный, пульс – хороший. Искусство и быстрая работа моего коллеги во многом предотвратили послеоперационный шок, чему способствовала и капельница.
Я опустился на колени и погладил ее по ушам.
– А знаете, Гранвилл, по-моему, она выкарабкается.
Великолепная трубка над моей головой опустилась в утвердительном кивке.
– Разумеется, малыш. А как же иначе?
И он не ошибся. Гистерэктомия прямо-таки омолодила Дину, и она на радость своей хозяйке прожила еще много лет.
