Проверка поведения, ее теоретические основы и ее практическое выполнение - Менцель Рудольф (бесплатные серии книг txt) 📗
Или мы следуем выводам индивидуально-психологической школы Alfred Adlers, тогда решение проблемы будет следующим: Каждый индивидуум, входящий в общество подобных себе живых существ, в исключительно высокой степени зависит от отношения его соплеменников к нему. Признание со стороны общества означает высочайшее мыслимое чувство радости, презрение — тяжелейшее чувство печали.
Ощущение уверенного и уважаемого положения в обществе себе подобных живых организмов является движущим принципом существования, имеющим жизненное значение для каждого социально организованного существа. Стремление к уверенному положению в рамках своего сообщества играет под эгидой «инстинкта значимости» доминирующую роль в индивидуально-психологическом учении. Стремление значимости может привести отдельный индивидуум ко всевозможным действиям, изначально не лежащих в области его жизненных законов, и это может выражаться в самоуничтожающих, саморазрушающих явлениях болезненного вырождения индивидуума. Даже болезни могут возникать на почве ложно развивающегося стремления значимости и быть роковыми для отдельного существа. Если мы это, приведенное здесь вкратце, примем к сведению, то легко понять, что стремление значимости представляет собой психологическую инстинктивную силу, которая, пожалуй, в состоянии противодействовать инстинкту самосохранения. Точно также, как в стремление удовлетворить чувство голода может быть сильнее инстинкта самосохранения, так и желание к удовлетворению стремления значимости, соответственно, страх потери уважения, ущемления потребности значимости может полностью или частично парализовать инстинкт самосохранения. Это стремление, таким образом, в состоянии побуждать индивидуум к действиям, которые полезны обществу (которому принадлежит это отдельное существо), но очень опасны для него, если даже не смертельны. С этой точки зрения сразу ясно, что существо принимает на себя опасность в интересах других. То есть, соответствуя нашему выше приведенному определению, ведет себя бесстрашно.
В конечном результате совершенно безразлично, какую из этих точек зрения разделяет естествоиспытатель (Мы считаем, что оба фактора в различных оттенках действенны, это часто зависит только от позиции наблюдателя, рассматривается ли стремление значимости или биологический закон стаи, как побуждение к бесстрашному поведению).
Одно остается постоянным: социальная организация стадных животных действует инстинктивно или осознанно (тогда, конечно, в обход стремления значимости) определяющее на отдельное существо. Это воздействие приводит к убеждениям и действиям, которые мы в различно выраженных оттенках выделяем в комплекс бесстрашия. Одно ясно из прошлого. Бесстрашие, так, как его знает человек — социально определенное явление, полученное из наблюдений общественно живущих существ: в первую очередь из самонаблюдения стадного животного «человека». Очень очевидна социальная зависимость комплекса бесстрашия, если мы противопоставим Кантовскому определению толкование проблем бесстрашия Спинозой (Ethik III Teil 51. Lthrsatz, Anm.) Поэтому получается, что когда мы сравниваем одного человека о другим, они отличаются друг от друга только по состоянию нервного напряжения, то одного мы называем не пугливым, другого трусоватым, а остальных еще как-то по другому. Так, например, я того назову не пугливый, который не обращает внимания на зло, которое бы я считал нужным бояться. И, если я, кроме того, вижу, что его страстное желание (сделать плохо тому, кого он ненавидит и хорошо тому, кого он любит) не подавляется страхом от зла, из-за которого я многое не делаю, — то я его назову смелым. Кроме того, тот мне будет казаться боязливым, который боится зла, которое я не считаю нужным бояться. Если, к тому же, я вижу, что его страстное желание подавляется злом, которое меня не пугает, то я скажу, что он трусливый. И так оценивает каждый. Это, пожалуй, окончательная формулировка понятия бесстрашия с позиции наблюдающего человека, показывает с кристальной ясностью построение мысленных рассуждении Спинозы, социальную обусловленность понятия бесстрашия. Отсюда следует, что заключение о более или менее бесстрашном поведении мыслимо лишь в сравнении с поведением однотипного существа в тех же условиях. Уже эта обусловленность предполагает социальные связи. Кроме того ясно, что любовь и ненависть — это к тому же формы выражения душевного отношения членов стаи друг к другу. Таким образом, понятие бесстрашия по представлению Спинозы социально обусловлено по двум направлениям.
И только лишь включение индивидуума в вышестоящую биологическую совокупность (стая, рой и т. п.) делает возможным понятие бесстрашия. Для одиночек имеются лишь различные формы выражения инстинкта самосохранения.
Наш хороший друг, который не признает социальную обусловленность проблем бесстрашия, в письменной дискуссии по этой теме сделал нам следующие упреки: «Бесстрашие стадного животного это второсортное бесстрашие. Как раз поведение только за себя стоящего, то есть одиночки, особенно этически ценна, например, так, как самопожертвование солдата, который сражается и погибает под всеобщим криком «ура» в линии обороны, в нравственном значении несравненно ниже героизма отдельного патрульного, который никем не наблюдаемый и никем не поощряемый выполняет до последнего дыхания свой долг». Этот упрек, на первый взгляд, кажется очень оправдан. Но при этом не учитывается принципиальная стайная обусловленность социально живущего существа. Отдельный патрульный — это не одиночка, а член отряда. Он жертвует собой в интересах общества, так как это чувство общества уже так высоко развито и так глубоко сидит в его собственном «Я», что он вынужден делать все необходимое на благо общества, к которому он принадлежит. Людей с высоко развитым чувством общества мы оцениваем очень высоко. Такие люди являются — здесь намеренно используется резкое, кажущееся, очень характерное слово — исключительно высоко развитыми стадными животными. Исходя из этой позиции так же неверно утверждение, что патрульный погибает в одиночестве, вдалеке от своего отряда. Живой социальный организм всегда присутствует там, где находится принадлежащая ему живая часть. Одинокий патрульный, (чтобы остаться на этом примере; мы могли, кроме солдатской жизни, найти еще более ценные примеры) носит свой отряд в своей «я» или, если выразиться образно, в своем ранце. Так же нельзя заявлять, что пчела, отлетевшая от улья, которая не смотря на это собирает мед или пыльцу, действует одиноко и вдалеке от своего сообщества. Жизненное пространство пчелиной семьи определяется дальностью полета пчел. Отдельная пчела несет в себе «дух пчелиного улья» (материнская линия), она должна иметь некоторое подобное чувство: «Где нахожусь я, там находится пчелиный улей». Разобранное здесь понимание бесстрашия, зависящее от общественного сознания и общественного закона, выражено ясным образом в великолепной надгробной надписи Леонида и его трехсот. В немецком, к сожалению несовершенном, переводе она звучит так: «Путник, придя в Спарту, сообщи там, что видел нас, лежащих, выполнивших закон Родины!»
Чтобы еще раз коротко все суммировать: бесстрашие — это понятие, взятое из коллективной жизни. Из комплекса понятий «бесстрашия» исключаются все те случаи, в которых бесстрашное действие заключается в том, что из двух изолированных зол на основе правильного соображения или инстинктивно выбирается наименьшее. Такие действия — это не что иное, как проявления индивидуального инстинкта самосохранения.
Таким образом, на основе вышесказанного мы убеждены, измененное нами Кантовское определение бесстрашия можно рассматривать как конечный результат наших размышлений. Бесстрашие — это такое душевное состояние, благодаря которому существо, живущее по закону коллективизма, осознанно принимает на себя опасность.
