Советская военная разведка. Как работала самая могущественная и самая закрытая разведывательная орга - Суворов Виктор
И вот семья молодого дипломата снимает шикарную квартиру в весьма престижном районе города.
Вопрос первый: как определить, подслушивает нас контрразведка или нет?
Ломать голову над этим вопросом не следует. Надо запомнить раз и навсегда: подслушивает.
Исходя из этого простого предположения надо строить отношения в семье. О возможной прослушке офицер разведки должен был помнить еще до того, как прибыл во вражеский стан, до того, как поступил в Военно-дипломатическую академию, и даже до того, как обзавелся семьей. То, что тебя подслушивают, надо было понять давно, еще в тот самый момент, когда впервые мелькнуло подозрение: кажется, ко мне присматриваются. Сообразив это, надо было вести себя соответствующим образом.
Потом, расписавшись в книге записей актов гражданского состояния, следовало предупредить молодую жену: за нами смотрят, нас слушают. На это — если жена была из того же круга — следовал ответ: и я тебя о том же хотела предупредить.
Чужие уши в семейной спальне — штука хорошая. Если отношения в паре не сложились, таких супругов, наслушавшись скандалов, отсеивали. Да они и так были обречены на развод.
Если же оба супруга понимали, куда их занесло, то, как правило, заключали тайный сговор: давай никогда не ссориться! А если что, давай не будем орать друг на друга, а дождемся следующего дня, выйдем в лес, убедимся, что слежки нет, и там вдоволь накричимся и поругаемся от души.
Следующий день тоже мог выдаться трудным, возможность поорать друг на друга тоже могла не представиться. Потому напрашивалось простое решение: завести один день в неделю, когда есть возможность вырваться из города, и там, на природе, вспомнить обо всем, что накопилось за неделю, высказать все разом, излить всю накопившуюся злость.
Выезжала такая пара раз в неделю за город с единственной целью: от души поругаться за все семь дней, но во время этих выездов оба обычно смеялись, понимая, что злоба давно выветрилась, что причины для скандалов были пустяковыми.
Зря, выходит, за город ехали. И решали: больше никогда, никогда, никогда не ругаться. А если что — через неделю на этом же месте. Шло время, острая потребность выяснять отношения раз в неделю сменялась мягкой необходимостью делать это раз в две недели. Потом — раз в полгода. В конце концов такая потребность полностью исчезала.
Будь моя воля, я бы во все спальни мира микрофоны поставил. И объявил бы: граждане, все ваши скандалы будут транслироваться на весь квартал с указанием имен, фамилий и адресов. Если хотите этого избежать, откладывайте скандалы на потом, через какое-то время выезжайте на природу, деритесь и орите друг на друга там, где никто не видит и не слышит. Но повторяю: не сейчас, а неделей позже.
Так вот, микрофоны в спальне будущих шпионов укрепляли их брак. Пара либо очень быстро распадалась, либо привыкала откладывать скандалы до лучших времен, а потом и вообще обходилась без них.
Одно нехорошо: если спальня прослушивается, то как же быть с делами чисто личными, со скрипом, вздохами и прочими звуками?
С этим вопросом девочка совсем молоденькая, только что расписавшаяся в верности на всю жизнь, обращалась к своему супругу, который был чуть старшее ее. Поразмыслив, он отвечал, что сдерживать себя не нужно. Пусть те, кто слушает, знают, что любовь в этой семье крепкая, продолжительная и регулярная.
Поэтому, оказавшись за рубежами нашей любимой Родины, пара военных разведчиков уже умела воздерживаться от скандалов и ругани в стенах своего дома, равно как и от разговоров на запрещенные темы, и имела в этом вопросе как минимум три-четыре года практики. Потому никакая прослушка этой паре не была страшна: слушайте, гады, скрип, вздохи, стоны и вопли. Слушайте и завидуйте!
4
Итак, микрофонов контрразведки советские военные разведчики не боялись; следующей напастью была слежка, или наружное наблюдение («мышка-наружка»). Она могла быть демонстративной, тайной и комбинированной.
Демонстративная слежка должна была давить на психику. Вышел из дома, сел в машину, тут же за тобой пара серых машин выруливает. Идешь по улице, они в затылок дышат. Повернул за угол, а он уже тебя ждет, его впереди по твоему маршруту выбросили, стоит с газеткой и нагло улыбается тебе прямо в лицо. Заворачиваешь за угол, а там еще двое. И трое — следом. Или машина тебя обгоняет, из нее выскакивает какой-то хмырь, ждет, пока ты мимо пройдешь, и следом пристраиваются.
А тайную слежку не видно. Вот не видно, и все!
Самая пакостная слежка — комбинированная. Открыто сидят на хвосте час, два, три. День, второй, третий. Потом вроде отваливают. Самое время расслабиться. Только этого они и ждут. Отвалила только демонстрирующая бригада, а тайная где-то рядом.
Правила поведения под слежкой простые. Не показывай вида, что их замечаешь. Не реагируй на них. Ребята они хитрые, иногда стараются установить человеческие отношения, мол, у тебя работа, и у нас работа. Сидишь поздно вечером в пивной, и они сидят. И на часы показывают: эй, мол, мужик, хватит уже, шел бы домой, и нам смену пора заканчивать, из-за тебя до полночи тут торчим.
Это провокация. На это реагировать нельзя. Никак.
Ни в коем случае нельзя показывать свое умение проверяться на наличие слежки. Как только они поймут, что ты обучен выявлять тайную слежку, контроль за тобой будет усилен.
Ну и, понятно, нельзя отрываться. Отрыв запрещен! Попытка отрываться от слежки будет ею учтена. Попытка отрыва подобна попытке побега из тюрьмы. В наших родных советских тюрьмах каждому, кто на это решался, прямо поперек обложки личного дела рисовали красную полосу. По диагонали. Вертухаю не надо было даже личное дело открывать, чтобы сообразить: этот зэк склонен к побегу.
Красная полоса сильно усложняла зэку жизнь. Так и разведчик, однажды замеченный в попытке отрываться от слежки, попадал в какие-то особые списки. Попытка эта выходила ему боком: наблюдение за ним резко усиливали.
5
Для выявления слежки заранее подбирались специальные маршруты. ГРУ требовало, чтобы каждый такой маршрут занимал не менее четырех часов. На маршруте должно быть несколько заранее определенных точек проверки. Каждый разведчик, находясь где угодно, постоянно оценивал улицы, переулки, дворы, пустыри, развалины, магазины, гостиницы, базары, рестораны и все остальное с точки зрения пригодности этих мест для проверки: захожу в этот торговый комплекс с этого входа, поднимаюсь на лифте (кто-то из на-ружки должен войти со мной, иначе на четвертом этаже они меня потеряют), заворачивают вон за тот угол…
Каждый такой маршрут, словно диссертацию, надо было защитить у заместителя резидента. Он выступал в качестве оппонента — злобного оппонента: а как ты на этом месте будешь проверяться? Да невозможно там провериться! Да это место все разведки мира знают!
Зам резидента браковал предложенные места проверки, вместо забракованных подавай ему новые. Дважды одно и то же место использовать было нельзя, и он уличал тебя: да ты же в январе позапрошлого года это место использовал! Ты кого обмануть хотел?
Маршрутов требовалось много, и все они должны быть легендированы: не просто так ты по городу болтаешься, а с какой-то целью. И для тех, кто за тобой следит, эта цель должна быть убедительной.
Самыми сложными были маршруты с контрнаблюдением. Один человек шел по маршруту, а несколько других были заранее выставлены в точках проверки. С ними заранее обговорены все действия и точное время появления. Тот, кто проверяется, идет по улице, сворачивает в переулок, который лесенкой спускается совсем к другой улице. Лестница эта отсекает машины наружного наблюдения. Чтобы выскочить на другую улицу, машинам надо сделать огромный крюк. Дабы не упустить нашего парнишку, кто-то из следящих должен пойти за ним следом. Парнишка идет, не оборачиваясь, но из окна соседней кафешки за ним и за улицей наблюдает другой наш разведчик, сидящий за столиком с газеткой и чашечкой дымящегося ароматного напитка.
