Фронтовое милосердие - Смирнов Ефим Иванович (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Только строгое проведение в жизнь всех перечисленных мероприятий позволяет заниматься лечебным делом, рассчитывать на возвращение в строй более 70 % раненых. Поэтому штаты ЭГ фронтовых тыловых районов должны быть несколько больше, чем глубокого тыла.
В тылу страны на июль 1942 года было развернуто 656000 коек. Из них занятых 474000, свободных — 182000. Эта коечная сеть находится в оперативном подчинении ГВСУ и является действительно маневренным фондом. Она заполняется ранеными и больными только по указанию ГВСУ. Однако и тут маневр имел ограничения. На территории Закавказского фронта было развернуто 73 626 коек, из них свободных 36 629. Госпитали, дислоцированные в ближайших к границе районах, нужно было держать почти свободными. Это составляло 15000 коек. На территории Забайкальского фронта мы учитывали 25 000 коек, из них свободных 14000. Но ввиду большой отдаленности и возможных боевых действий на восточном театре занимать их было нельзя. Следовательно, 29 000 коек не могли приниматься во внимание. Таким образом, из 182 000 свободных коек оставалось 153 000. Минимальный коэффициент естественной незагрузки для госпиталей тыла страны определялся 10–15 % всех развернутых коек. Они находились в тысячах госпиталей, расположенных на большой территории и отстоявших друг от друга на большие расстояния. Это составляло 65 600–98 400 коек по отношению к 656 000 развернутых коек. Следовательно, фактически в тылу страны можно было заполнять только 54000–87000 коек, и они составляли единственный надежный резерв ГВСУ. Но это ничтожно малое количество коек.
Для Великой Отечественной войны были характерны внезапные большие передвижения войск. С запада ли на восток или с востока на запад, они всегда сопровождались передислокацией госпиталей. За год войны в среднем передислоцировалось около 500 000 коек. Это перемещение всегда сопровождалось выводом госпиталей из рабочего состояния на 1–2 месяца.
ГВСУ, учитывая опыт годовой работы медико-санитарных учреждений, армейского, фронтового тыловых районов и тыла страны, а также острую необходимость экономии людских контингентов и материальных ресурсов, готово было внести такие штатно-организационные изменения, которые позволили бы сократить около 13 тысяч должностей военнослужащих и 19 тысяч вольнонаемных. В интересах скорейшей победы над врагом ГВСУ просило не делать никаких изменений в штатно-организационной структуре медицинской службы, деятельность которой создает один из основных источников резервов для действующей армии. Процент же военнослужащих медицинской службы от численности всей действующей армии очень и очень невелик.
Все это в общих чертах мною было дважды высказано на совещаниях у А. И. Микояна и дважды шло обсуждение этих посылок. Но, увы, наши доводы не были приняты во внимание.
24 июля я решился написать И. В. Сталину записку с просьбой не принимать предложений Е. А. Щаденко. Больше того, в ней я, по существу, вступил в конфликт со своим убеждением и сделал предложение сократить госпитали на 224 тысячи коек, в том числе 54150 коек, подлежащих формированию в соответствии с апрельским (1942 года) постановлением ГКО. Однако и эта моя просьба осталась без внимания.
Как видно, два обстоятельства сыграли в этом деле решающую роль.
Первое — это острая нужда в людских резервах. Шли тяжелые бои на Юго-Западном направлении. Нужно было формировать новые соединения и объединения, срочно пополнять те из них, которые выводились в тыл после тяжелых боев и больших потерь в людях и технике. Я отдавал себе в этом отчет. Но был убежден в том, что резервы нужно изыскивать не столько в штатах медицинских учреждений, сколько в образцовой постановке лечебно-эвакуационного и противоэпидемического обеспечения многомиллионной действующей армии. Это мешало мне осознать, что временами создаются такие ситуации, когда обеспечение пополнениями войск в минимально короткий срок играет решающую роль. Однако, зная, какие боевые и небоевые санитарные потери несла армия, я считал, что дополнительный процент возвращения воинов в строй служит надежной гарантией поддержания на должном уровне постоянного источника пополнения действующих войск, учитывая, что один процент — это десятки тысяч солдат и офицеров, вернее, более 140000 человек.
Второе — я оказался в одиночестве. Его легко было объяснить защитой узковедомственных интересов. Трудно было допустить, что все, кроме меня, шли не в ногу, особенно если учесть, что среди ближайших помощников Е. А. Щаденко были люди, окончившие не только Военную академию имени М. В. Фрунзе, но и Академию Генерального штаба.
Предложения Е. А. Щаденко были приняты 23 июля 1942 года. Я очень переживал это.
В конце июля 1942 года правое крыло Западного и левое крыло Калининского фронтов предприняли Ржевско-Сычевскую наступательную операцию. Я незамедлительно выехал на Калининский фронт. Операция проводилась с целью предотвратить переброску противником войск с Центрального на Юго-Западное направление и имела большое значение. Прошедшие дожди порядком увлажнили почву. В землянке командующего артиллерией Калининского фронта генерал-майора артиллерии Н. М. Хлебникова, который любезно предоставил мне ночлег, пол был залит водой почти на четверть метра. Наблюдательный пункт генерала Д. Д. Лелюшенко располагался на вышке, устроенной в заболоченной местности. Передвижение по делам службы я совершал верхом на коне.
Бои шли напряженные, немцы упорно сопротивлялись. Потери были большие. Вместе с начальником медицинской службы фронта А. И. Бурназяном я ознакомился с работой одного из ПМП в 78-й стрелковой дивизии. Наше стремление ознакомиться с работой батальонного медицинского пункта не увенчалось успехом. Начальник медицинской службы полка Г. Б. Пакуло трижды приносил нам красноармейскую форму, но ни я, ни А. И. Бурназян не смогли ее надеть — она была мала. После этого мы решили посидеть на вершине холма и понаблюдать за воздушным боем. Господство в воздухе было на стороне немцев. Они непрерывно вели воздушную разведку и часто бомбили расположения наших учреждений и скопления транспорта. Меня восхищали здесь спокойствие и непрерывная работа медицинского персонала, среди которого большинство составляли женщины. Своим хладнокровием они успокаивающе действовали даже на некоторых мужчин, не обладавших достаточным мужеством, столь необходимым на войне.
В одном из медсанбатов, который я посетил, передо мною предстала картина палаточного городка, где между палатками кое-где стояли носилки с ранеными. Здесь же находилось много здоровых и легкораненых красноармейцев. Обычай помогать людям в беде достоин подражания. Перевязка раненого товарища на поле боя — важное и нужное дело. Но когда здоровые бойцы покидают боевые позиции, чтобы проводить раненого до медицинского пункта, — это уже ненормальное явление. Легкораненые частично были с чистыми, только что наложенными повязками, но у многих повязки были не первой свежести, грязные, в запекшейся крови.
На мой вопрос, где командир медсанбата, один из работников отделения легкораненых указал рукой на одну из палаток: там, мол, он вместе с начмедармом. Я вошел в палатку, в центре которой на чурбаке сидел ко мне спиной человек и что-то писал. Перед ним стоял небольшого роста командир в хорошо пригнанной гимнастерке. Увидев меня, он сказал об этом начмедарму. Тот быстро поднялся, повернулся ко мне и сделал попытку о чем-то доложить. Но я прервал его, спросив, что он делает. Оказалось, пишет акт о состоянии дел в медсанбате. Я вынужден был сказать ему, что он не подготовлен к исполнению обязанностей начмедарма, что его долг — отвечать за работу подчиненных учреждений, устранять и исправлять на месте замеченные недостатки, а не заниматься только инспектированием и писанием актов под копирку.
— Обратитесь к начальнику медицинской службы фронта за новым назначением, — приказал я ему.
Это был один из трех случаев за всю войну, когда я прибегнул к такой крайней мере, какой является отстранение руководителя от занимаемой должности.
