Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
В своем объяснении с делегацией немецких социалистов вождь пошел еще дальше и поведал им закулисную историю событий. По его словам, власть в Кронштадте захватили предательским путем меньшевики и эсеры, эти самые предатели договорились с крупной буржуазией и выдвинули для обмана масс демагогические лозунги вроде «За Советы без коммунистов!» Именно поэтому белогвардейцы и силы международного финансового капитала поддержали мятежный Кронштадт. И именно «необходимо было немедленно освободить эту морскую крепость и очистить ее от контрреволюционной заразы (эту «контрреволюционную заразу» в 1917 году Троцкий назвал «красой и гордостью русской революции»), чтобы сорвать подготовленное выступление войск западных интервентов».
Конечно, известная доля истины в словах Ленина была, и контрреволюция приложила свою руку к мятежу. Но главным было все же не это. «Годами большевистская цензура, — на весь мир заявил бежавший в Финляндию председатель Временного революционного комитета Петриченко, — скрывала от нас, пока мы были на фронтах или в море, события, происходившие дома... Когда Гражданская война кончилась и мы стали приезжать домой в отпуск, родители нас спрашивали, почему мы воевали за угнетателей».
Но все это была надводная часть айсберга. Как говорили уже тогда некоторые «посвященные», у кронштадтского мятежа были совсем другие причины. И одним из его организаторов наряду с «белыми генералами и французской контрразведкой» был... Зиновьев. Именно он мог способствовать плохому снабжению продовольствием крепости для провоцирования на выступление, и именно он за несколько дней до восстания опубликовал в «Петроградской правде» статью «Достукались», в которой обвинил кронштадтский гарнизон в контрреволюции.
Зачем все это было надо? Только для того, чтобы удалить с партийного съезда Троцкого и не дать ему завоевать новые высоты в той жестокой схватке за власть, которая предполагалась на X съезде. Что ж, ему, если оно так и было на самом деле, блестяще удалось...
Одним из главных вопросов, которые обсуждались на съезде, стал вопрос об экономической политике государства. Крестьянские войны, забастовки рабочих и вспыхнувший накануне X съезда Кронштадтский мятеж заставили Ленина взглянуть на развитие экономики совсем другими глазами, не мечтателя, а руководителя огромной страны, три четверти населения который были те самые крестьяне, которых лупили и грабили почем зря.
И прежде чем говорить о нэпе, надо вспомнить, что же представляло собой ко времени его введения сельское хозяйство. К сожалению, во многих книгах о Сталине больше рассказывается о его неимоверной хитрости или великих достоинствах (в зависимости от автора), но нигде не дается хотя бы приблизительная характеристика состояния сельского хозяйства, за исключением общих фраз. А ведь именно в этом самом состоянии и крылись причины всей дальнейшей политики Сталина. И, не разобравшись в тех процессах, которые протекали в российской деревне, вряд ли можно понять и то, что, в конце концов, подвигло Сталина на коллективизацию, введение которой точно так же, как и многое другое, было предопределено отнюдь не личными качествами вождя, а реальной исторической обстановкой.
К лету 1918 года против аграрной политики большевиков выступали только сотрудничавшие с ними левые эсеры. Им не нравились ни те методы, какими действовали изымавшие продовольствие на селе рабочие отряды, ни создание, в противовес земельным (в которых они играли заглавную роль), комитетов бедноты, ни тенденция к организации крупных хозяйств в конфискованных у помещиков имениях.
Однако после разгрома левых эсеров уже никто не мешал большевикам проводить свои варварские эксперименты, которые Ленин оправдывал единственно возможным способом. «Своеобразный «военный коммунизм», — говорил он, — состоял в том, что мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьянина продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих. Брали большей частью в долг, за бумажные деньги. Иначе победить помещиков и капиталистов в разоренной мелкокрестьянской стране, мы не могли».
Да, теоретически все это было правильно, а вот что касается практики... Подобная политика давления на деревню вела к сокрытию запасов и нежеланию засевать больше земли. Поэтому 30 октября 1918 года и был введен натуральный налог. Вся беда была в том, что он не только не стал заменой продразверстки, но и вообще был забыт.
В том же году Ленин попытался сделать ставку в деревне на беднейшее крестьянство. Вместе с Марксом и Энгельсом Ленин тоже был уверен, что основным условием социализма является организация крупного производства как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. И именно бедняки должны были преуспеть в развитии крупного земледелия, поскольку казались вождю безразличными к крестьянской собственности и потенциально выступающими за коллективное хозяйствование. Для чего и стали создаваться совхозы и сельскохозяйственные коммуны, на стимулирование которых Совнарком выделил огромные по тем временам суммы.
Впервые о социалистическом строительстве в деревне Ленин заговорил на I Всероссийском съезде земельных отделов, комитетов бедноты и коммун в декабре 1918 года. Напомнив, что усилиями всего крестьянства явилось «сметение и уничтожение помещичьей власти», он заявил, что «она (революция. — Прим. авт.) еще не трогала более сильного, более современного врага всех трудящихся — капитала».
Да, говорил он, комитеты бедноты прекрасно справились со своей задачей и раскололи деревню, которая «перестала быть единой». И именно это достижение, по словам Ленина, перевело «нашу революцию полностью на те социалистические рельсы, на которых рабочий класс городов твердо и решительно хотел ее поставить в Октябре». Что, в свою очередь, неизбежно влекло за собой «переход от мелких единоличных крестьянских хозяйств к общественной обработке земли».
Конечно, это было легче сказать, чем сделать, и Ленин предупреждал, что переход от мелкого единоличного крестьянского хозяйства к общей обработке земли может быть создан «только длительным трудом». И с его подачи съезд посчитал главной задачей земельной политики «последовательное и неуклонное проведение широкой организации земледельческих коммун, советских коммунистических хозяйств и общественной обработки земли».
На II Всероссийском съезде профсоюзов в январе 1919 года было заявлено, что «вопрос с пропитанием городов можно решить только за счет создания крупных производственных объединений в деревне». А еще через несколько дней декрет ВЦИК провозгласил «переход от единоличных форм землепользования к товарищеским». При этом «на все формы единоличного землепользования предлагалось смотреть как на отживающие свое», а «в основу землеустройства должно быть положено стремление создать единое производственное хозяйство, снабжающее Советскую Республику наибольшим количеством хозяйственных благ при наименьшей затрате народного труда».
Но, увы, все эти благие пожелания так и остались на бумаге: на деле коллективные хозяйства оказались настолько неэффективными, что ни о каком «снабжении хозяйственными благами» не могло быть и речи. Даже самые бедные крестьяне слабо поддерживали эту идею, а энтузиазм тех, кто все же шел в коммуну, очень быстро остывал. И, таким образом, большевики потерпели полный крах в своей аграрной политике.
Да, они «раскололи» деревню, но их главная опора — бедняки — составляли всего 40% от всех крестьян (10% — кулаки и 50% — середняки). К тому же комбеды, во главе которых в большинстве своем стояли мало что понимавшие в сельском хозяйстве большевики, находились в жесткой оппозиции с советами, чаще всего беспартийными по своему составу. В деревне сложилось двоевластие, и большевики поспешили ввести потерявшие свой независимый статус комбеды в советы.
Проиграв первую схватку, Ленин сделал ставку на середняка, что вместе с роспуском комбедов говорило о некотором смягчении политики «военного коммунизма». Это и выразилось в нахождении некоторых компромиссов с теми, кого совсем еще недавно однозначно считали «мелкобуржуазными элементами деревни». «Трудовому крестьянину надо помочь, — учил теперь Ленин, — среднего не обидеть, богатого принудить...»
