От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века - Яковлев Александр Николаевич (прочитать книгу .TXT) 📗

Всего через две недели после появления очерка Смита журнал «Нью-Йоркер» напечатал «Размышления» самого Кеннана: два письма, написанных им неназванным друзьям, одно — русскому, другое — американцу. Контраст между этими недавними письмами и «кеннановским заключением 1950 года» разителен. Теперь, на 80-м году жизни, Кеннан обратился с призывом дать национальный самоотчет, с тем чтобы помочь двум сверхдержавам «избежать катастрофы». Он призывает своего русского друга быть осторожным с «психологией осажденных в крепости», которая, по Кеннану, всегда извращала советское восприятие действительности и оказывала дурное влияние на советскую внутреннюю и внешнюю политику. Американца он убеждает пересмотреть свой взгляд на СССР как на «врага» и с подозрением отнестись к американским средствам массовой информации в связи с тем, что они изображают СССР с его «наиболее страшных, безрассудных и антигуманных сторон».

Как показывают эти письма и статья Смита, Кеннан после пяти десятилетий службы до сих пор пользуется весом, по крайней мере в определенных кругах. Эти две вещи, неимоверно далекие друг от друга по своим позициям, также напоминают нам о противоречии, преследовавшем Кеннана на протяжении значительной части его карьеры. Проблема, как указывает Бартон Геллман в предисловии к своей книге «Споря с Кеннаном», в том, что существуют два Джорджа Ф. Кеннана. В 40-е и 50-е годы существовал Кеннан из статьи Смита — дипломат-практик и боец «холодной войны», который, говоря словами Геллмана, «трубил тревогу против русских и разрабатывал стратегию „сдерживания“. Ближе к настоящему, с конца 70-х годов, появился Кеннан „Нью-Йоркера“ — миролюбивый историк дипломатии, чьи труды состоят главным образом из старых рассказов, преподнесенных как современные уроки, и проповедей против ядерного оружия.

«…Этот последний из предостерегающих рассказов Кеннана о губительных результатах бездумных военных игр заставляет вспомнить „загадку Кеннана“: почему получилось так, что труды раннего Кеннана, сторонника „холодной войны“, продолжали пользоваться влиянием в Вашингтоне на протяжении 40 лет, тогда как поздний Кеннан, мыслящий миролюбец, почти напрочь был исключен из процесса выработки политики? Конечно, потому что Кеннан… неоднозначен в своих симпатиях; творцы нашей политики убеждены в своей правоте. Он скорее озабочен сохранением мира; они — тем, как выиграть войну».

Перед политической наукой возникает много незнакомых доселе проблем. Надо было объяснить суть происшедшего. Надо было привыкать, приспосабливаться к «глобальной иронии» и растущему недоверию, охватившим даже правителей «дружественных» государств. Надо было вырабатывать новые линии поведения по отношению к Советскому Союзу, да и к другим странам.

Если взглянуть на работы Ч. Боулса, изданные после 1957 года, то в них можно отчетливо увидеть не только реакцию на важнейшее событие современности, но и понимание необходимости сформулировать новые доктрины, соответствующие новым реальностям. Боулс признает, что достижения СССР развенчали так настойчиво пропагандируемые «преимущества» капитализма американского образца в глазах народов мира и особенно развивающихся стран. Он пишет, что политика США не смогла ни приобрести уважение народов мира, ни создать неприступную военную оборону, ни обеспечить справедливый и прочный мир. Поэтому США остро нуждаются, по его мнению, в новом подходе, в откровенном и честном анализе «отношений с миром».

Что же он предлагает? Он по-прежнему отрицает войну как средство решения спорных вопросов. Выступает за устранение жесткости «холодной войны» и создание «шаг за шагом основ для прочного мира». Вроде бы все правильно. И все же Боулса продолжает гипнотизировать политика силы. Он пишет, что успехи Советского Союза не должны вести к «безоговорочной капитуляции» США, а поэтому необходимо иметь мощные вооруженные силы. Иначе, запугивает Боулс, мы окажемся «рано или поздно живущими в мире, где будут господствовать Советы» [621]. Честного анализа отношений с миром не получилось.

В работе «Программа на 1961 год» Боулс как бы суммирует свои взгляды на политику США. Не без основания ее можно отнести к тем работам, которые начали идеологическую подготовку «курса Кеннеди». Боулс признает, что американский народ устал и больше чего бы то ни было другого он хочет мира и спокойствия. Народ США не желает, чтобы его дети маршировали на войну, а города были разрушены.

Политика, которую проводит правительство, «бесцельна и противоречива». Коммунисты говорили о мире и дружбе, мы же настоятельно повторяли уставшему миру избитые лозунги «холодной войны». В результате «русские завоевали всеобщее признание за свое стремление покончить с „холодной войной“ [622]. Автор критикует «узкое понимание» успехов Советского Союза лишь как военных или экономических. Это вызов нашей вере, нашему образованию, нашим ценностям, нашей технологии, нашей экономической системе, нашей жизнеспособности и нашей способности общаться не только друг с другом, но и со всем человечеством.

Новая обстановка требовала новых аргументов. Устав от критики, пометавшись из стороны в сторону в поисках доктрин, учитывающих реальности мировой обстановки, многие политологи вернулись к старому, уже обкатанному тезису: Советский Союз ждет случая, чтобы напасть на США. Все вернулось на круги своя. После второй мировой войны, оказывается, только американская атомная бомба удержала Советский Союз от нападения на США. А вот, мол, после 1957 года, пишет У. Ростоу, Советы предприняли новое наступление на «свободный мир», начали «ядерный шантаж», с тем чтобы понудить Запад к отступлению. При этом Ростоу заявляет, что коммунисты ради достижения «мирового господства» готовы на все, вплоть «до прямого нападения» на США [623]. Какой же отсюда вывод? Его дает другой апостол войны, С. Поссони. Такая позиция Советского Союза может «навязать американцам стратегию превентивного, или упреждающего, удара» [624]. Поэтому остается хотя и чреватый войной, но единственный путь — милитаризация и гонка вооружений. О чем бы ни говорили американские идеологи, вывод один: милитаризация. Хоть война, хоть мир, а вооружаться нужно беспрерывно.

Много доктрин выдвинули американские идеологи после 1957 года. Проникнутых страхом и раздражением. Аналитических и воинственно-крикливых. Но, пожалуй, всем им присуща озабоченность за положение США в мире в условиях, сложившихся после запуска первого спутника Земли. Вильямс, например, в книге «Трагедия американской дипломатии» признает «глубокий кризис» политики США. Автор обвиняет послевоенные правительства в том, что их действиями была создана гнетущая обстановка страха и ожидания военной катастрофы. Базируя свою политику на идее «крестового похода против коммунизма», внешняя политика США «закрыла дверь любым результатам, кроме „холодной войны“ [625]. А. Этзиони в работе «Трудный путь к миру» рассказывает о том, как однажды американский летчик-истребитель, выпустив снаряды, развил такую скорость самолета, что обогнал собственные снаряды и был сбит ими. «Часто кажется, что мы (американцы) следуем по стопам этого летчика» [626].

Некоторые авторы выражают обоснованное беспокойство относительно того, что американцы имеют явно превратное представление о политике правительства. В книге «Государство войны» отмечается, например, что действительная картина агрессивного милитаризма резко расходится с мнением среднего американца о своей стране, которая кажется ему жаждущей только мира. А факты говорят об иллюзорности подобного представления, они показывают, что государство войны должно найти свое окончательное выражение в войне. Всему миру известно, продолжает автор этой книги, что американский империализм стремится переделать мир «по своему образу и подобию» [627]. Все это, с тревогой отмечается в книге У. Ледерера «Нация баранов», может привести к печальному финалу национальной драмы: американцы превратятся в баранов, не знающих, что их ведут на убой. Но может произойти и другое. Как писал последний оставшийся в живых из братьев Кеннеди — Эдвард, многие из американцев, потеряв веру в собственную систему, придут к заключению, что она «не стоит того, чтобы ее спасать» [628].