Очерки, фельетоны, статьи, выступления - Шолохов Михаил Александрович (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
В Москве живет около 1200 писателей. Положим, это — естественно: Москва — столица, крупнейший культурный и промышленный центр страны. Но неестественно то, что, живя в столице, писатели и здесь ухитряются стоять в стороне от жизни. В простоте душевной я полагал, что мои собратья-москвичи, задумав новые произведения, общаются с рабочими крупнейших промышленных предприятий, интересуются производством того или иного завода, жизнью, нуждами и чаяниями рабочих. Нет! Живут в лесу и леса не видят.
Кто из писателей вошел как друг и близкий человек в какую-нибудь рабочую семью или семью инженера, новатора производства, партийного работника завода? Считанные единицы. Иначе Журбиных открыли бы в Москве значительно раньше, чем Кочетов в Ленинграде. Живут мои братья-писатели чужаками на отшибе и поодиночке, как старые деревенские бобыли. С грустью узнал я о том, что нет писателя-друга ни в рабочем коллективе завода «Серп и молот», ни на заводе имени Сталина, ни на «Динамо», ни на «Красном пролетарии». Я счастлив буду, если ошибусь, но, думается мне, что такую же картину мы увидим и на «Фрезере», и на «Трехгорке», и на «Калибре», и на шарикоподшипниковом заводе и на других предприятиях Москвы.
Правда, писатели бывают на больших предприятиях в качестве гостей, а вернее, гастролеров, и, к общему нашему стыду, иногда не стесняются получать за свои выступления соответствующее денежное вознаграждение из рабочей кассы. С каких же это пор общественная работа стала у нас платным делом? Некоторые писатели получают мзду даже за выступления в военных академиях. Пора положить конец этому безобразию! Пора внушить дельцам от литературы, что между эстрадным тенором, который голосом добывает себе дневное пропитание, и писателем должна существовать какая-то разница! Это нетерпимо вообще, и в особенности нетерпимо тогда, когда к заводской или иной кассе тянется рука писателя-коммуниста.
Почему же 1200 писателей живут в Москве? Почему их и трактором не оторвешь от насиженных мест? На этот вопрос мне трудно ответить. Может быть, вы сами попытаетесь найти решение этой загадки? Знаю, однако, что такая расстановка творческих сил неправильна и ничем не оправдана. К сожалению, такое же положение мы наблюдаем и в Ленинграде, и в Киеве, и в Минске, и в Алма-Ате, и во всех областных и краевых центрах. Всюду писатели живут в городах, а вот писателя — жителя рабочего поселка или деревни вы почти нигде не увидите.
Вы ждете новых книг, товарищи? А я хочу вас спросить: от кого? От тех, кто не знает толком ни колхозников, ни рабочего? От тех, кто отсиживается и отлеживается? Но ведь давным-давно известно, что под лежачий камень и вода не течет. Нет и не будет в ближайшее время добротных, полновесных книг, если положение в литературе не изменится самым коренным образом, а изменить его может только партия. Но об этом после.
Мне хотелось бы сказать несколько слов по поводу выступления т. Гафурова, вернее, той части его выступления, где он касается литературы. Тов. Гафуров прав, когда он говорит об отставании литературы. Но т. Гафуров не прав, когда это отставание объясняет спадом творческой активности. Не в этом дело.
Определенное отставание литературы от жизни вполне закономерно, потому что серьезная литература — не кинохроника, и создание больших полотен требует, как говорил Лев Толстой, не только изнурительного труда, но и очень длительного времени.
Известно ли т. Гафурову, что Алексей Толстой писал свой роман «Хождение по мукам» двадцать два года, а роман «Петр Первый» писал пятнадцать лет и так и не успел закончить?
Таких примеров можно привести множество, и все это, наверное, т. Гафурову известно. Но я уверен, что ему не известна хорошая, но соленая украинская поговорка: «Скоро робят — слепых родят». И к этому есть множество примеров, когда скороспелые произведения, родившись из-под пера писателей слепыми или подслеповатыми, так и не увидели широких масс читателей.
Наш советский читатель простит нам медлительность, но никогда не простит плохой, серой книги!
В жизни, как и вы, т. Гафуров, я предпочитаю самолет арбе, ну, а в литературе я предпочитаю другое: лучше уж ехать на арбе с полезной для народа тяжелой кладью, нежели лететь на самолете с легоньким несессером в руках, с напилочками для ногтей, с разнокалиберными щеточками и прочими фатовскими принадлежностями личного обихода. К слову сказать, и в выступлениях на литературные темы зачастую бывает полезнее идти тяжеловатой и медлительной поступью, чем порхать этаким легковесным и легкодумным мотыльком.
Не обижайтесь, дорогой товарищ Гафуров, и простите мне, возможно, излишнюю полемическую запальчивость. Но ведь я тоже, как и вы, южанин и привык спорить темпераментно, а не плестись в хвосте у противника. Вы говорили о творческом горении. Ну, знаете ли, эту штуку градусником не измеришь, а вот полемическая температура у нас с вами одинаковая, несмотря на то, что вы — таджик, а я русский. Вы — читатель, я — писатель, и мы здесь с вами наглядно продемонстрировали, как пылко вы меня любите и какой огромной взаимностью я вам отвечаю. А вы еще говорите об отсутствии взаимности у писателей к читателям. Какое там отсутствие, когда нас водой не разольешь! Что ж, надеюсь, мы квиты с вами, товарищ Гафуров? Ну, вот и хорошо!
Нет книг за последнее время, таких книг, которые завоевали бы сердца и любовь широчайших читательских масс. Кто же в этом виноват? Разумеется, прежде всего — сами писатели, но повинны в этом и партийные организации, призванные заниматься вопросами культуры, да и читатели не в стороне, а в бороне, в бороне ответственности за нынешнее состояние литературы, потому что литература, как известно, не только внутреннее дело самих писателей, но и общенародное, и прежде всего — партийное дело.
Партия не раз поправляла Союз писателей за идеологические срывы на отдельных участках литературной борьбы, и мы всегда чувствовали ее твердую, направляющую руку. Спасибо ей за это!
Но вот как все мы просмотрели то, что значительное число писателей давно уже находится не у дел, живет в отрыве от жизни, — это уму непостижимо! Вспомните, когда некоторые из наших тридцатитысячников — председатели колхозов, директора МТС — попробовали жить на старых местах работы, а в колхозы и МТС только наезжать, в стране началась целая кампания: об этом неоднократно писала «Правда», была поднята на ноги вся печать. Таких руководителей, которые пробовали жить в стороне от основного места своей работы, сурово осуждала вся наша общественность. А вот писатели годами, десятилетиями живут в отрыве от своего литературного производства, и никто им и слова не молвит, как будто так и надо, как будто для бойца второй эшелон — не временное местопребывание, а нечто вроде постоянного, оседлого местожительства.
