Другие цвета (сборник) - Памук Орхан (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗

Когда отец вернулся, брат баловался с рычагом коробки передач. Мы вернулись в Нишанташи, опять оставив машину перед мечетью. Проходя мимо лавки Аладдина, отец сказал:

— Давайте я вам что-нибудь куплю! Только не просите опять серию «Знаменитые люди»!

— Папа, ну пожалуйста! — начали возмущаться мы.

В лавке Аладдина отец купил нам по десять жвачек из серии «Знаменитые люди». Мы дошли до нашего дома, и в лифте мне от волнения захотелось писать. Дома было жарко, а мама еще не вернулась. Торопливо разрывая обертки и кидая их на пол, мы стали разворачивать жвачки. В результате:

Мне достались два Февзи Чакмака-паши, один Шарло, Гюрешчи (Борец) Хамит Каплан, Ганди, Моцарт, де Голль, два Ататюрка и одна Грета Гарбо под номером 21, которой не было у моего брата. Так у меня оказалось ровно сто семьдесят три вкладыша из серии «Знаменитые люди», но мне не хватало еще двадцати семи, чтобы собрать всю серию. Братцу достались четыре маршала Февзи Чакмак-паши, пять Ататюрков и один Эдисон. Мы кинули в рот по жвачке и начали читать текст на оборотах вкладышей.

Мой брат уже собрал сто шестьдесят пять вкладышей.

— Поиграем в «вверх-вниз»? — спросил он.

— Нет.

— Дашь мне одну Грету Гарбо в обмен на двенадцать Февзи Чакмаков? — спросил он. — Тогда у тебя будет ровно сто восемьдесят четыре вкладыша.

— Нет.

— Но у тебя ведь две Греты Гарбо.

Я ничего не ответил.

— Когда завтра в школе будут делать прививки, тебе будет страшно, — сказал он. — Но ко мне не подходи, хорошо?

— Не подойду.

Мы молча поужинали. Когда мы прослушали передачу «Мир спорта» и узнали, что матч закончился со счетом два-два, мама пришла к нам в комнату, чтобы уложить нас спать. Брат собирал сумку; я побежал в гостиную. Отец смотрел из окна на улицу.

— Папа, я завтра не хочу идти в школу, — сказал я.

— Ну как же так!

— Завтра будут прививки делать, — пожаловался я. — У меня поднимется температура, а потом я начну задыхаться. Мама знает.

Отец молча смотрел на меня. Я сбегал и принес из ящика бумагу с ручкой.

— Мама знает? — спросил он, положив бумагу на том Кьеркегора, которого он постоянно читал, но никогда не мог дочитать до конца. — Ты пойдешь в школу, но прививку тебе делать не будут, — сказал он. — Я напишу записку.

И он поставил подпись. Я подул на чернила, сложил записку и сразу положил в карман. Вернувшись в комнату, я убрал записку в сумку и, забравшись в кровать, начал подпрыгивать.

— Хватит беситься! — сказала мама. — Спи уже.

Это произошло в школе, сразу после обеда. Весь класс, выстроившись по двое, спускался в вонючую столовую, чтобы сделать прививку. Кто-то плакал, кто-то застыл в немом оцепенении. Когда я почувствовал запах йода, сердце мое забилось сильнее. Я вышел из шеренги и подошел к учителю, стоявшему у лестницы. Класс шумно протопал мимо нас.

— Да, — сказал учитель. — Что случилось?

Я вытащил из кармана записку отца и протянул ее учителю. Он прочитал ее с недовольным видом.

— Но ведь твой отец не врач, — сказал он и, немного подумав, добавил: — Иди наверх. И жди в классе 2-А.

Наверху, в классе 2-А, сидели еще шесть-семь «освобожденных» мальчиков, как и я. Один из них со страхом смотрел на улицу. Из коридора доносился нескончаемый плач, какой-то толстяк в очках, щелкая семечки, читал Кинову. Дверь открылась, вошел помощник директора, тощий, изможденный Сейфи-бей.

— Может быть, некоторые из вас и в самом деле больны, тогда им не следует делать прививку, — сказал он. — Но я говорю о тех, кто добился освобождения от прививки обманным путем. Скоро вы станете взрослыми, будете служить стране, а может, отдадите за нее жизнь… Те, кто сегодня струсил и не стал делать прививку, завтра, вполне вероятно, станут предателями родины. Стыдитесь!

Наступило долгое молчание. Я посмотрел на портрет Ататюрка, и на глаза навернулись слезы.

Потом мы, стараясь не попадаться никому на глаза, вернулись в классы. Те, кому сделали прививку, возвращались в класс с хмурыми лицами, у некоторых были засучены рукава, некоторые плакали.

— Те, кто живет близко, могут идти домой, — сказал учитель. — Те, кого встречают, останутся до конца занятий. Завтра занятий не будет.

Класс радостно зашумел. Выходя из школы, ребята закатывали рукава и показывали намазанный йодом след от прививки охраннику Хлими-эфенди.

Выйдя из школы, я побежал домой. Перед мясной лавкой Карабета запряженная лошадью телега перегородила дорогу, и я перебежал на другую, на нашу сторону. Я пробежал мимо лавки торговца мануфактурой Хайри и цветочного магазина Салиха. Дверь открыл привратник Хазым-эфенди.

— Почему ты здесь, один, и в это время? — спросил он.

— Нам делали прививку, поэтому отпустили домой, — сказал я.

— А где твой брат? Ты сам вернулся?

— Я сам перешел через трамвайные пути. Завтра мы не учимся.

— Мамы дома нет, — сказал он. — Иди наверх, к бабушке.

— Я заболел, — сказал я. — Хочу домой. Открой дверь.

Он снял со стены ключ, и мы вошли в лифт. Пока мы поднимались наверх, лифт наполнился дымом его сигареты, который щипал мне глаза. Он открыл дверь в квартиру. «Не балуйся с выключателями и розетками!» — сказал он, закрыл дверь и ушел.

Дома никого не было, но я все равно закричал: «Дома есть кто-нибудь, эй? Нет никого?» Я бросил сумку, открыл ящик стола брата и начал рассматривать его коллекцию билетов в кино, которые он мне никогда не показывал. Потом я взял тетрадь, в которую он наклеивал вырезанные из газеты фотографии футбольных матчей, но вдруг услышал, как открывается входная дверь, и испугался. По звуку шагов я понял, что пришел отец. Я аккуратно сложил билеты и тетрадь брата в ящик, так чтобы он не заметил, что их кто-то брал.

Отец вошел в спальню и открыл шкаф.

— Ты дома? — спросил он.

— Нет, я в Париже! — ответил я, как говорили в школе.

— Ты не пошел сегодня в школу?

— Сегодня нам делали прививки.

— А брат где? — спросил он. — Хорошо, иди к себе в комнату и сиди тихо, договорились?

Я пошел к себе. Прижавшись лбом к стеклу, я стал смотреть на улицу. По звукам, доносившимся из комнаты, я понял, что отец взял из шкафа один из чемоданов, вернулся к себе в комнату и начал вытаскивать из шкафа пиджаки и брюки; я понял это по стуку вешалок. Потом он открыл ящики с бельем и через какое-то время закрыл. Я слышал, как он складывает вещи в чемодан. Затем он сходил в ванную. Затянул ремни чемоданов, закрыл замки. Вошел в комнату и подошел ко мне.

— Что ты делаешь?

— Смотрю в окно.

— Иди-ка сюда, — сказал он.

Он взял меня на руки, и мы долго смотрели вместе из окна. Верхушки высоких кипарисов, росших между нашим домом и соседним, медленно покачивались от ветра. Мне нравилось, как от отца пахнет.

— Я уезжаю, далеко, — сказал он и поцеловал меня. — Маме ничего не говори. Я потом сам скажу.

— На самолете?

— Да, — ответил он. — В Париж. Никому ничего не говори. — Он вытащил из кармана две с половиной лиры и дал мне. — И об этом тоже никому не говори, — сказал он и поцеловал меня. — И о том, что видел меня…

Я сразу положил деньги в карман. Когда отец поставил меня на пол и взял чемодан, я сказал: «Папа, не уезжай». Он еще раз поцеловал меня и ушел.

Я смотрел ему вслед из окна. Он шел прямо к лавке Аладдина, а потом остановил проезжавшее мимо такси. Прежде чем сесть, он посмотрел на дом и помахал мне. Я тоже помахал ему, и он уехал.

Я долго смотрел на пустую улицу. Проехали трамвай и телега водовоза. Я позвонил в звонок и позвал Хазыма-эфенди.

— Это ты? — спросил он. — Не балуйся со звонком.

— Возьми две с половиной лиры, иди в лавку Аладдина и купи мне десять жвачек из серии «Знаменитые люди». А пятьдесят курушей принеси обратно, — попросил я.