Нюрнбергский эпилог - Полторак Аркадий Иосифович (книги бесплатно читать без txt) 📗
Геринг и сам не мог не понимать этого, хотя часто расходился с обвинителями и судьями в оценке фактов и событий. Он говорит об «окончательном разрешении» еврейского вопроса, а обвинители называют это уничтожением невинных людей. Он толкует об «особом обращении» с военнопленными, а обвинители квалифицируют это как массовые убийства. Он клянется, что ничем не угрожал Чехословакии, но ему напомнили его же собственные слова, адресованные некогда чехословацкому президенту: «Было бы чрезвычайно неприятно подвергать бомбардировке прекрасный город Прагу...»
А эти бесчисленные документы о грабеже оккупированных территорий, о самых банальных кражах картин? Фу, как все плохо! Особенно когда судьи напоминают показания свидетеля Кернера, который утверждал, что он, Геринг, — «последний крупный деятель периода Ренессанса», «последний великий человек эпохи Возрождения». Надо же было этому Кернеру так грубо льстить!..
С первых дней суда Геринг пытался представить себя человеком, для которого клятва в верности и дружбе — закон жизни.
— Я считаю, — говорил он на процессе, — что нужно быть верным в силу присяги не только в хорошие времена. Намного труднее оставаться верным в тяжелое время.
Но как раз последнее оказалось для Геринга просто невозможным. В тяжелые апрельские дни 1945 года, когда обреченный Гитлер сидел в бункере имперской канцелярии, его «верный паладин» тайком бежал от него. Более того, он пытался лишить Гитлера власти, захватить ее в свои руки. А едва оказавшись в плену у американцев, Геринг торопится сообщить об «узколобости фюрера», награждает его и другими нелестными эпитетами.
Шпеер в Нюрнберге объяснил все это в весьма несложных выражениях:
— Почему, вы думаете, не было Геринга в Берлине рядом с его возлюбленным фюрером? Потому, что там стало очень опасно... То же самое произошло с Гиммлером. Но никто из них не подумал пощадить народ от этого безумия. Они все оказались трусами в час кризиса...
Трусость? Да, и с таким клеймом пришлось примириться Герингу. Когда-то он считался «храбрым летчиком», но велика ли храбрость бомбить незащищенные мирные города! В 1923 году ему довелось участвовать в мюнхенском путче, однако сразу после провала этого путча он спешит за границу, предоставляя своим друзьям сидеть в тюрьме. Потом Геринг ратовал за войну, а сам отсиживался в глубоком тылу, в Каринхалле, подсчитывая стоимость награбленных картин. Наконец, оказавшись на скамье подсудимых, похвалялся, что обвинителям нелегко будет справиться с ним, и опять оскандалился: обещал всю ответственность взять на себя, но, как только дело дошло до этого, постарался свалить ее на других.
— А ты? Ты не взял на себя ни малейшей ответственности ни за что. Ты только произносишь напыщенные речи. Позор!
Так подытожил фон Папен поведение Геринга на процессе. От соседей по скамье подсудимых Геринг не мог скрыть своей нервозности. Под перекрестным допросом он дрожал как осиновый лист, не выпускал из рук куска картона, на котором сам для себя написал красным карандашом команды: с одной стороны — «Говорить медленнее, делать паузы», с другой — «Спокойно, держаться на уровне».
Но «уровень» катастрофически падал с каждым новым вопросом обвинителя, с каждым новым обличительным документом. Это был «уровень» лжеца и провокатора, ханжи и лицемера.
Хорошо известна характеристика, которую Карл Маркс дал в свое время Тьеру: «Мастер мелких государственных плутней, артист в вероломстве и предательстве, набивший руку в банальных подвохах, низких уловках и гнусном коварстве... Всегда готовый произвести революцию, как только слетит с занимаемого места, и затопить ее в крови, как только захватит власть в свои руки; напичканный классовыми предрассудками вместо идей, вместо сердца наделенный тщеславием, такой же грязный в частной жизни, как и в жизни общественной, он даже... разыгрывая роль французского Суллы, не может удержаться, чтобы не подчеркнуть мерзости своих деяний своим жалким важничаньем».
Как много общего в этой бессмертной характеристике Тьера с личностью Германа Геринга, хотя, конечно, Марксовы эпитеты могли бы отразить лишь некоторые стороны многообразной преступной карьеры нациста № 2.
Разоблачая преступления душителя Парижской коммуны, Маркс пишет: «Чтобы найти что-либо похожее на поведение Тьера и его палачей, надо вернуться к временам Суллы и римских триумвиратов».
Чтобы найти что-либо похожее на поведение Геринга, возвращаться некуда.
1 октября 1946 года в нюрнбергском Дворце юстиции объявлялся приговор Международного трибунала.
Большая его часть была оглашена в присутствии всех подсудимых. Затем председательствующий объявил перерыв, и их вывели. После перерыва вводили каждого в отдельности, и он стоя выслушивал формулу своей виновности и меру определенного ему наказания.
Первым появился Герман Геринг. В зале напряженная тишина. Лорд юстиции Лоуренс спокойно и твердо произносит:
— Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам Обвинительного заключения и приговаривает...
В этот момент Геринг сам вдруг начинает что-то говорить, размахивает руками. Лорд Лоуренс пытался продолжать, но Геринг жестикулирует еще отчаяннее, снимает наушники и дает знак, что ничего не слышит. Оказывается, испортилась система переводов. По залу забегали техники. Неисправность тут же была устранена, и Геринг явственно услышал:
— ...приговаривает к смертной казни через повешение.
Несколько мгновений он оставался недвижимым.
Это был тот самый приговор, который давно казался ему неизбежным. Геринг готовил себя к нему все эти месяцы, неотступно думал о нем в бесконечные дни и ночи. И все же, когда приговор прозвучал, он показался почему-то невероятным, невозможным, нереальным. Само слово «смерть», такое привычное в повседневном обиходе деловых будней Геринга, давно уже примелькавшееся и почти стершееся от частого употребления, — само это слово наполнилось вдруг новым, немыслимо страшным содержанием, мгновенно вырвавшим его из жизни и унесшим в какую-то ужасающую пустоту.
