Полное собрание сочинений. Том 4. 1898 — апрель 1901 - Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Ни в одной стране нет такого обилия законов, как в России. У нас на все есть законы. Есть и особый устав о содержании под стражею, в котором обстоятельно расписано, что задержание законно только в особых помещениях, подчиненных особому надзору. Закон, как видите, соблюдается: при полиции есть особая «арестантская». Но до арестантской «принято» «вталкивать» в «солдатскую». И хотя роль солдатской, как настоящего застенка, вполне ясна из данных всего процесса, тем не менее судебная власть и не подумала остановить свое внимание на этом явлении. Не от прокуроров же, в самом деле, ждать разоблачения безобразий нашего полицейского самовластья и борьбы с ним!
Мы коснулись вопроса о свидетелях в подобных делах. В лучшем случае свидетелями могут быть только люди, находящиеся в руках полиции; стороннему человеку лишь при совершенно исключительных условиях удастся наблюдать полицейское «учение» в части. А на тех свидетелей, которые в руках полиции, возможно полицейское воздействие. Было оно и в данном деле. Свидетель Фролов, находившийся во время убийства в арестантской, на предварительном следствии показал сначала, что Воздухова били и полицейские и околоточный; потом снял оговор с околоточного Панова; на суде же заявил, что никто из полиции Воздухова не бил, что его наущали показать против полиции Семахин и Баринов (другие арестанты, бывшие главными свидетелями обвинения), что полиция его не наущала и не подучивала. Свидетели Фадеев и Антонова показали, что никто в солдатской до Воздухова и пальцем не дотрагивался: там все сидели смирно и тихо, и никакой ссоры не было.
Как видите, явление опять самое обычное. И судебная власть отнеслась к нему опять-таки с привычным равнодушием. Есть закон, карающий за ложное показание пред судом довольно строго; возбуждение преследования против этих двоих лжесвидетелей пролило бы еще побольше света на полицейское бесчинство, от которого почти совершенно беззащитны те, кто имеет несчастье попадать в полицейские лапы (а несчастье это случается регулярно и постоянно с сотнями тысяч «простого» народа), – но суд думает только о применении статьи такой-то, а вовсе не об этой беззащитности. И эта деталь процесса, как и все остальные, показывает ясно, какая это всеохватывающая и крепкая сеть, какая это застарелая язва, для избавления от которой нужно избавление от всей системы полного самовластия полиции и полной бесправности народа.
Лет тридцать пять тому назад с одним известным русским писателем, Φ. Μ. Решетниковым, случилась неприятная история. Отправился он в С.-Петербурге в дворянское собрание, ошибочно воображая, что там дают концерт. Городовые не пустили его и прикрикнули: «Куда ты лезешь? кто ты такой?» – «Мастеровой!» – грубо отвечал рассердившийся Ф. М. Решетников. Результатом такого ответа – рассказывает Гл. Успенский – было то, что Решетников ночевал в части, откуда вышел избитый, без денег и кольца. «Довожу об этом до сведения вашего превосходительства, – писал Решетников в прошении с. – петербургскому обер-полицмейстеру. – Я ничего не ищу. Я только об одном осмеливаюсь утруждать вас, чтобы пристава, квартальные, их подчаски и городовые не били парод… Этому народу и так придется много получить всякой всячины» {120}.
Скромное желание, которым так давно уже осмеливался утруждать русский писатель начальника столичной полиции, осталось и по сие время невыполненным, и остается невыполнимым при наших политических порядках. Но в настоящее время взоры всякого честного человека, измученного созерцанием зверства и насилия, привлекает к себе новое могучее движение в народе, собирающее силы, чтобы смести с лица русской земли всякое зверство и осуществить лучшие идеалы человечества. За последние десятилетия ненависть к полиции во много раз возросла и окрепла в массах простого парода. Развитие городской жизни, рост промышленности, распространение грамотности, все это заронило и в темные массы стремление к лучшей жизни и сознание человеческого достоинства, а полиция осталась такой же самоуправной и зверской. К ее зверству прибавилась только большая утонченность сыска и травля нового, самого страшного врага: всего, что несет в народные массы луч сознания своих прав и веру в свои силы. Оплодотворенная таким сознанием и такой верой, народная ненависть найдет себе выход не в дикой мести, а в борьбе за свободу.
II. Зачем ускорять превратность времен?
Интересный проект приняло Орловское губернское дворянское собрание, и еще интереснее были прения по поводу этого проекта.
Суть дела вот в чем. Губернский предводитель дворянства, М. А. Стахович, внес доклад, предлагая заключить договор с финансовым ведомством о предоставлении орловским дворянам должностей сборщиков. При введении винной монополии открывается в губернии 40 должностей сборщиков денег с казенных винных лавок. Вознаграждение сборщикам – 2 180 руб. в год (900 руб. жалованья, 600 руб. разъездных и 680 руб. на стражника). Так вот хорошо бы дворянам эти места занять, а для этого составить артель и войти в договор с казной. Вместо требуемого залога (3–5 тысяч) делать вычеты первое время по 300 руб. в год с каждого сборщика и составить из этих денег дворянский капитал в обеспечение питейного ведомства.
Проект, как видите, отличается несомненной практичностью и доказывает, что наше высшее сословие в совершенстве обладает чутьем насчет того, где бы можно урвать казенного пирога. Но именно эта практичность и показалась многим благородным помещикам чрезмерной, неприличной, недостойной дворянина. Разгорелись прения, которые с особенной ясностью обнаружили три точки зрения на вопрос.
Первая – точка зрения практицизма. Кормиться надо, сословие нуждается…. все же заработок…. не отказать же бедным дворянам в помощи? Да и притом ведь сборщики могут содействовать отрезвлению народа! Вторая точка зрения – романтиков. Служить по питейной части, чуть-чуть повыше целовальников, в подчинении у простых управляющих складами, «часто лиц низших сословий»!? – и полились горячие речи о великом призвании дворянства. Мы намерены остановиться именно на этих речах, но сначала укажем третью точку зрения – мужей государственных. С одной стороны, нельзя не сознаться, что как будто и зазорно, но с другой стороны, надо признаться, что выгодно. Можно однако и капитал приобрести и невинность соблюсти: управляющий акцизными сборами может назначать и без залогов, и те же 40 дворян могут получить места по ходатайству губернского предводителя дворянства – без всякой артели и договора, а то ведь, пожалуй, «министр внутренних дел остановит постановление в ограждение правильности общего государственного строя». Это мудрое мнение, вероятно, восторжествовало бы, если бы предводитель дворянства не сделал два существенно важных заявления: во-1-х, что договор уже представлялся в совет министра финансов, который признал его возможным и в принципе согласился на него. А, во-2-х, что «добыть эти места путем одного только ходатайства губернского предводителя дворянства нельзя». И доклад был принят.
Бедные романтики! Они потерпели поражение. А как они красиво говорили.
«До сих пор дворянство выставляло только руководителей. Доклад же предлагает образовать какую-то артель. Соответствует ли это прошлому, настоящему и будущему дворянства? По закону о сборщиках в случае обнаруженной растраты со стороны сидельца, дворянин должен стать за стойку. Лучше умереть, чем занять такую должность!»
Фу ты, господи, сколько в человеке благородства! Лучше умереть, чем торговать водкой! Вот торговать хлебом – это благородное занятие, особенно в неурожайные годы, когда можно нажиться на счет голодающих. А еще более благородное занятие – ростовщичествовать хлебом, ссужать его зимой голодным крестьянам под летнюю работу и рассчитывать эту работу втрое дешевле против вольных цен. Именно в той центрально-черноземной полосе, к которой принадлежит Орловская губерния, наши помещики с особенным усердием всегда занимались и занимаются этим благороднейшим видом ростовщичества. Ну, а для того, чтобы хорошенько отделить благородное ростовщичество от неблагородного, надо, конечно, как можно громче кричать о недостойном дворянина занятии целовальника.
