Борис Ельцин: от рассвета до заката - Коржаков Александр (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Тут я вспомнил — на днях действительно покупал. Пришлось врать, что курево предназначалось для друзей. Хотя сам покуривал.
А летом вместе с нами отдыхала мать в деревне. Я с деревенскими ребятами играл в карты на сеновале и курил папироски. Деревенские матери доложили:
— Сашка вместе со всеми водку пьет, картежничает и курит.
Хотя водку я тогда еще не пробовал. И вот подошел к дому вместе с ребятами, а мать при всех приказывает:
— Дыхни!
Дыхнул. Она мне сразу же хлестнула по физиономии. Это было единственный раз в жизни. Но пощечину я запомнил навсегда. Тогда я на мать сильно рассердился, но впоследствии был ей благодарен. Она в прямом смысле слова отбила тягу к курению.
В армии же почти все курили — и солдаты, и офицеры. А некурящих практически насильно заставляли курить. Как? Например, все драят кубрик или кто-то моет «очки» (туалеты), кто-то раковины, кафельные полы. Драить полагалось жесткой щеткой и хозяйственным мылом. И для того чтобы обратить в свою веру некурящую молодежь старший по уборке объявлял:
— Перекур. А некурящие продолжают работать.
Сначала было много некурящих, потом же дошло до того, что все перекуривают, а я один продолжаю мыть. Нарочно измывались. Но я твердо про себя решил: назло не закурю и никто меня не переломит.
Потом отсутствие этой вредной привычки пригодилось — Борис Николаевич тоже не курил, не выносил и табачного дыма.
В конце службы я начал сильно тосковать по дому — приходил в каптерку, ложился на бекешу и смотрел в бинокль. Из нашей каптерки был виден только кусочек стены дома на Пресне, где жили мои родители, где прошли детство и юность. К тому же приближалась свадьба.
С Ириной мы полюбили друг друга не с первого взгляда. Однажды с одноклассниками, уже после окончания школы, встречали Новый год у кого-то на квартире. Собралось человек двенадцать. Мне приятель и говорит:
— Обрати внимание на Ирину. Она мои ухаживания отвергает, может, у тебя получится.
Пригласил ее танцевать. Затем стал провожать до дома едва ли не каждый день. Ирина жила на Волоколамском шоссе, далеко от центра. Иногда приходилось возвращаться пешком — транспорт уже не ходил, а на такси денег не хватало. И мать, и Ирина волновались — как я доберусь. Поэтому мы с Ириной иногда старались закончить наши свидания пораньше, чтобы я успел на трамвай.
Любовь и дружба сохранились до самой армии. Когда были проводы, Ирина расплакалась. Видеть ее слезы, честно говоря, было приятно. А потом стали писать друг другу трогательные письма. Ирина до сих пор мои хранит.
Во время увольнений мы встречались. Как-то наш полк впервые в своей истории занял первое место в спартакиаде 9-го управления КГБ. Мне за вклад в победу дали десятидневный отпуск.
Под конец службы у меня сложились прекрасные отношения с начальником физподготовки полка, он даже оставлял мне ключи от своего кабинета. Я открывал его вечерком и звонил Ирине. Иногда она приходила на свидание в комнату для посетителей. Но я не любил встречаться в таких условиях: вокруг полно народа, не поцелуешь любимую девушку, не обнимешь. Зато с этих свиданий я всегда уносил пакет вкусного печенья.
Примерно за два месяца до демобилизации мы разговаривали с Ириной по телефону. И вдруг она мне с тоской в голосе сообщает:
— Саш! А у нас еще одна парочка из класса расписалась, свадьба у них.
Я отвечаю:
— Ну и что. Давай и мы поженимся.
Не было у нас торжественной церемонии предложения руки и сердца, не было клятв в верности и вечной любви. Ирина без раздумий, с радостью согласилась. Теще, Валентине Ивановне, я тоже нравился, и она помогла выбрать ЗАГС, в котором бы нас побыстрее расписали. Правда, потом случались между нами мелкие конфликты, но только из-за того, что, по мнению тещи, Ирина плохо за мной ухаживала.
Свадьбу мы назначили на 31 декабря. Решили обойтись без «чаек», ленточек и кукол на капоте. И я до сих пор к подобным атрибутам отношусь с иронией. Поехали в ЗАГС на такси. Наши родители быстро обо всем договорились, хотя мать считала, что я поспешил с женитьбой. Она даже в сердцах мне сказала:
— Я думала, ты вернешься из армии, поработаешь и нам поможешь выйти из нужды.
Брат мой тогда уже поступил в институт, а сестра училась в школе. Денег по-прежнему не хватало. Но отец поддержал меня. Он легко сошелся с тестем, Семеном Семеновичем. У них, кстати, дружба была до самой смерти тестя. Он — тоже моряк, только с Дальнего Востока. Воевал там с японцами. Мой же отец прошел всю финскую войну, затем Отечественную. Он — участник героической обороны Гангута, выдержал ленинградскую блокаду.
…Свадебный стол накрыли в нашей двухкомнатной квартире на улице 1905 года. Собрались только очень близкие люди. А веселая, шумная свадьба со встречей Нового года продолжалась в трехкомнатной квартире, которую получили родители Ирины. Гостей было около восьмидесяти человек.
Свадебные платья невесте на первый, и на второй день сшила соседкапортниха. Костюм я заказал хоть и не из самого дорогого материала, но модный — двубортный.
После свадьбы поселились у родителей Ирины.
Незадолго до конца срочной службы ко мне стали подходить «купцы» — так мы называли офицеров, которые уговаривали солдат продолжить службу в органах безопасности. И я решил остаться на службе в Кремле, в подразделении, которое занималось негласной охраной. Тогда я имел лишь поверхностное представление о моей будущей работе. Для меня только было важно, что ребята из этого подразделения постоянно куда-то мчались на машинах со «скрипками». «Скрипкой» называются автомат, закамуфлированный под скрипичный футляр или дипломат. Что делать — романтика!
Мне друзья посоветовали: если уж я хочу, чтобы меня взяли наверняка, надо вступить в партию. И я подал заявление с просьбой принять меня кандидатом в члены КПСС. К моему удивлению, моя кандидатура везде прошла «на ура». Пришлось ходить на офицерские партийные собрания, хотя я был ефрейтором. Там впервые испытал легкий партийный шок, послушав, как ругали моего командира взвода за пьянство и аморальное поведение.
В подразделении негласной охраны я проработал около восьми лет, почти все это время конфликтовал с начальством. Я был членом партбюро подразделения. Очень неудобным. И если бы мне на первых порах не попался такой замечательный наставник, как майор Николай Гаврилович Дыхов, я бы ушел из этой системы. Потому что после него у меня не было ни одного достойного начальника.
Дыхов, когда меня пригласили на работу в органы, приехал познакомиться с моими родителями. С ним был коллега — Иван Иванович Приказчиков. Отцу они очень понравились, и до конца жизни он вспоминал об этой встрече. В сущности, Дыхову и Приказчикову я обязан тем, что из меня с самого начала службы что-то чекистское получилось. Они действительно стали моими духовными отцами-наставниками.
Уже через восемь месяцев после начала работы я сдал офицерский минимум и получил звание младшего лейтенанта. Вскоре присвоили очередное звание. Старшим лейтенантом я пробыл шесть лет — никак не мог заслужить соответствующую должность из-за строптивости.
В 75-м году поступил во Всесоюзный юридический заочный институт. В 80-м мне казалось, что я уже очень квалифицированный юрист и могу решать самостоятельно сложные вопросы. Но юридической практики совсем не было, и я как-то незаметно начал терять квалификацию.
Учеба в институте сказывалась на материальном положении семьи. Когда начиналась сессия, мне платили только сто рублей в месяц. Этих денег было слишком мало, чтобы содержать четверых.
В 78-м году мы получили свою отдельную трехкомнатную квартиру на проспекте Вернадского. Въехали в нее, а денег на обустройство не накопили. Один раз, правда, мне выплатили за военное обмундирование очень большие по тем временам деньги — восемьсот рублей. Мы положили их на сберкнижку. Этих средств нам хватило, чтобы обставить кухню и купить шторы. Еще мы приобрели арабскую кровать. Началась новая жизнь, которую сопровождала вечная нужда.
