Другие цвета (сборник) - Памук Орхан (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
— Но они ведь еще такие маленькие, — сказала женщина.
— Ну и ладно, — ответил мужчина, покачивая ногой. — Пора стать требовательнее к ним.
— Но они еще такие крохи, — повторила женщина нежно.
Кажется, именно тогда я впервые заметил это лицо в свете, струившемся из решетки, но не узнал его. Узнал я его только лишь увидев силуэт, когда он начал нервно вышагивать по платформе. Это был мой одноклассник из лицея; он два года учился в Стамбуле в университете, но втянулся в политику, а потом внезапно исчез. Мы только потом узнали, что он уехал в Америку, поговаривали, что его богатые родители, испугавшиеся, что сын занялся политикой, отправили его туда, но я знал, что он не очень богатый. Потом мы услышали, от кого я не помню, что он погиб, то ли в автомобильной аварии, то ли в авиакатастрофе, что-то в этом роде. Глядя на него краем глаза и не испытывая при этом никакого волнения, я еще вспомнил, как кто-то из нью-йоркских знакомых упомянул его имя, добавив, что он работает в одной энергетической компании. И работает недавно. Почему-то тогда я не вспомнил, что раньше слышал о его гибели. А если бы и вспомнил, то, наверное, не удивился бы, а только бы подумал, как сейчас, что правдой может быть что-то одно. Когда он отошел в сторонку и прислонился к одному из железных столбов, я встал и пошел к нему.
Когда я позвал его по имени, он не удивился.
— Yes?
Он отпустил усы в турецком стиле, но в Нью-Йорке с такими усами он напоминал мексиканца.
— Ты не узнал меня? — спросил я по-турецки, но по озадаченному выражению его лица понял, что не узнал. Я для него остался далеко в прошлом, в той жизни, что была четырнадцать лет назад.
Когда я назвался, он вспомнил меня. Мгновение я видел в его глазах себя таким, каким я был четырнадцать лет назад. А потом мы стали рассказывать друг другу о себе. Как будто мы были обязаны объяснить друг другу, почему встретились здесь, на Манхэттене, в метро на 116-й улице. Он был инженером и работал не в энергетической, а в телекоммуникационной компании; женат на американке; живет далеко, в Бруклине, но зато в собственной квартире.
— Правду говорят, что ты пишешь романы? — спросил он.
В это время с невероятным грохотом подъехал поезд. Когда он остановился и открыл двери, стало тихо, и приятель спросил:
— А мост через Босфор и вправду достроили?
Когда мы вошли в вагон, я улыбнулся и ответил, что достроили. В вагоне была духота и давка. Подростки из Гарлема и Куинса, латиноамериканцы, парни в кроссовках, безработные… Мы стояли бок о бок, как два брата, держась за один поручень, но когда мы качались вместе с вагоном из стороны в сторону, мы смотрели друг на друга так, будто были едва знакомы. Когда мы общались, он был самым обычным парнем, без каких-либо странностей, кроме того, что не ел чеснок и слишком часто стриг ногти. Он сказал мне что-то, что я не расслышал из-за шума поезда. Когда поезд остановился на 110-й улице, я понял, о чем он спрашивает.
— А по мосту через Босфор телеги ездят?
Я что-то ответил, но на этот раз не улыбнулся. На самом деле, я был удивлен, но не из-за его вопроса, а из-за того, что он внимательно слушает, что я говорю: через некоторое время он перестал меня слышать из-за шума поезда, но продолжал на меня смотреть так, будто все слышит и понимает. Когда поезд остановился на 103-й улице, между нами воцарилось напряженное молчание. А потом, внезапно рассердившись, он спросил:
— Телефоны все так и прослушивают?
А потом, дико рассмеявшись, от чего мне стало не по себе, воскликнул:
— Идиоты!
Затем он стал с воодушевлением о чем-то рассказывать, но я не смог ничего расслышать из-за шума поезда. Теперь мне было неприятно видеть, как похожи наши руки и пальцы на поручне. На запястье у него были часы, которые одновременно показывали время в Нью-Йорке, Лондоне, Москве, Дубае и Токио.
На 96-й улице в вагоне началась толкотня и давка. К соседнему перрону подошел экспресс. Торопливо спросив мой телефон, он скрылся в толпе, теснившейся между двумя поездами. Оба поезда отъехали от станции одновременно, и когда я посмотрел в окно поезда, медленно обгонявшего наш, я увидел, что он смотрит на меня — в его взгляде было любопытство, подозрение и презрение.
Я думал, что он забыл мой номер, и был рад, что он не мне звонит, но однажды ночью, через месяц, он позвонил. Он осыпал меня градом неприятных вопросов: хочу ли я получить американское гражданство, а что я тогда делаю в Нью-Йорке, слышал ли я, почему мафия устроила последнее убийство, знал ли я, почему на Уолл-стрит падают акции энергетических и телекоммуникационных компаний? Я отвечал на поток его вопросов, и он слушал очень внимательно, время от времени обвиняя меня в непоследовательности, как следователь, который хочет найти противоречия в показаниях подозреваемого.
Он позвонил опять спустя десять дней: снова ночью, и он был сильно пьяным. Он долго рассказывал мне историю Анатолия Зурлинского, перебежавшего в Америку: узнав из газет, в каких зданиях на 42-й улице происходили его встречи с агентами ЦРУ, он поехал туда, чтобы там спокойно все осмотреть и понял, что в рассказе шпиона есть кое-какие неточности. Когда я тоже попытался найти в его рассказе некоторые несовпадения, как до этого он делал со мной, он рассердился. Он спросил, что мне надо в Нью-Йорке, и, съязвив что-то по поводу Босфорского моста, с нервным смешком повесил трубку.
Когда через короткое время он позвонил опять, он разговаривал со мной и одновременно пререкался с женой, которая говорила ему, что уже очень поздно. Он говорил о телекоммуникационной компании, где работал, о том, что любой телефонный разговор на свете можно подслушать, и что его телефон тоже прослушивается. А потом неожиданно спросил о некоторых знакомых девушках из университета: кто с кем встречался, у кого чем все закончилось и как у кого все могло быть. Я рассказал ему несколько историй, увенчавшихся замужеством, он выслушал их внимательно, а потом презрительно сказал:
— Там, в той стране, уже ничего хорошего не будет! Ничего!
Должно быть, я растерялся, потому что, прежде чем успел что-то сказать, он торжествующе повторил:
— Тебе ясно, братец? Там больше ничего хорошего не будет. Не будет.
Он повторял эти слова во время двух следующих телефонных разговоров, видимо, желая, чтобы я согласился с ним. Он говорил о шпионах, о проделках мафии, о прослушиваемых телефонах, о последних изобретениях в электронике. Время от времени доносился нечеткий голос его жены. Один раз она даже попыталась отобрать у него рюмку или телефонную трубку. Я представил себе маленькую квартирку в высотном жилом доме на окраинах Бруклина: после двадцатилетней выплаты кредита она становится вашей. Один мой приятель рассказывал мне, что когда кто-нибудь спускает воду в туалете, трубы издают горестный стон, который слышен не только в соседней квартире, но и в остальных восьми квартирах вашей секции сверху и снизу, так же, как и звук водопада, и от этого шума все тараканы разбегаются в разные стороны. Потом я пожалел, что не спросил его об этом. А под утро, часа в три он спросил меня:
— В Турции появились кукурузные хлопья?
— Появились, под названием «хрустящая кукуруза», но дело не пошло, — сказал я. — Все заливали их горячим молоком.
В ответ он рассмеялся диким смехом.
— Сейчас в Дубае 11 утра! — крикнул он. И, прежде чем повесить трубку, весело добавил: — В Дубае, в Стамбуле…
Я думал, он еще позвонит. Но он не позвонил, а я почему-то расстроился. Прошел месяц, и когда однажды я увидел в метро тот же призрачный треугольник света, светивший на платформу через решетку, я решил ему позвонить. Мне хотелось немного взбудоражить его, чтобы он немного понервничал, и еще мне было любопытно. В телефонном справочнике по Бруклину я нашел номер его телефона. Трубку сняла какая-то женщина, но это была не его жена. Она попросила меня больше не звонить по этому номеру: предыдущий хозяин этого номера погиб в автомобильной катастрофе.
