Россия и русские в современном мире - Нарочницкая Наталия Алексеевна (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Постепенно опустошая свою душу, человек одновременно обожествлял свою земную природу, извратив идею богоподобия в богоравность, человек логически шел к идее человекобожия. Любимый герой Возрождения, как уже отмечалось, — титан Прометей. В.Шубарт в своей книге «Европа и душа Востока» прямо противопоставил два типа личности: «прометеевского» западного индивида и русского «иоанновского» человека. Христианская идея преображения мира, о’божения человека извращается прометеевской культурой в убеждение, что «жизнь можно и нужно преобразовать, исходя не из души, а из вещного мира». Неизбежное при этом сосредоточение на собственных потребностях приводит в конечном итоге к вырождению духа и высших ценностей — религиозных, национальных — в сциентистский скепсис, т. е. утрату нравственной «ответственности за судьбу мира» (Ф.М.Достоевский). Отчуждение, о коем философствовали материалисты от К. Маркса до Г. Маркузе, — следствие отчуждения человека от метафизических корней его Божественной природы. Христианская философия болеет не отчуждением, а всеединством. У Гегеля метафизика была поглощена диалектикой, что подменило всеединство панлогизмом. И проблема всеединства неслучайно после Ф.Шеллинга перешла в русскую, все еще религиозную философию.
Попытка создать цельную историко-философскую систему всеединства была предпринята В.Соловьевым, на которого нынешние западники любят ссылаться, ничего не понимая в его религиозной системе. Владимир Соловьев, будучи страстным адвокатом единения России и Европы, вовсе не был классическим «либералом-западником», не был поборником наследия Просвещения, общественного договора Руссо, представительных учреждений и позитивного права. В его теории источник власти — Бог, а не народ. Православное самодержавие Помазанника Божия — идеальное воплощение христианской идеи в государственности, а наднациональная организация католической церкви — наилучшая модель для вселенского утверждения христианства. Не Вольтер, не Конвент или Декларация прав человека и гражданина вдохновляли Соловьева, но период торжества католицизма, значит, времена Папы Григория VII, перед которым в рубище склонился император Генрих IV.
Соловьевская «свободная теократия» — антипод правовому государству и полное отрицание позитивного права, этого «корана» правоверных либералов. В строго христианском толковании «правовое государство» — это примирение с греховной природой человека, которого удерживает от преступления не голос совести, но лишь сила Закона, то есть угроза уголовного наказания. Соловьев скорбел о гибели христианской Европы и считал, что именно православная Россия еще способна спасти ее своей жертвой и отказом от собственного мессианизма в пользу мессианизма вселенского.
Но реальная Европа того времени не имела ничего общего с идеалом Соловьева. Папа Лев XIII восклицал: «vexillia regis prodeunt inferni» — «знамена властителя ада продвигаются вперед», предупреждая о неизбежности сатанобожия вслед за безбожием, человекобожием и богоборчеством. Этот понтифик не только отвергал марксизм в знаменитой энциклике «Rerum novarum» (1891), но и обличал антихристианскую суть и либерализма, и масонства.
К середине ХХ в. либерализм в крайних теориях окончательно стер границу между добром и злом, возвышая индивида вне этих категорий. Фридрих фон Хайек утверждал «абсолютный суверенитет взглядов и наклонностей человека в его жизнедеятельности, какой бы специфической она ни была», — явное отступление от основополагающего начала Нового Завета о природной греховности человека, который только нравственной аскезой может преобразиться из Адама ветхого в Адама нового. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Матф. 5. 3). Изъятие абсолютного критерия порока и добродетели неизбежно влечет смешение добра и зла: нравственно то, что разрешено законом, а законом разрешено то, что не мешает другим. В такой логике материальный прогресс, нейтральный сам по себе, разрушает грань добра, обеспечивая в возрастающей мере возможность «не мешать другим», поступая неправедно (отдавая свою мать в приют).
В развитии позитивного права и правового государства в ХХ в. явно доминирует англосаксонское право, которое зиждется на постулате: «Все что не запрещено — дозволено». Дилемма этического сопоставления преступления и греха, то есть соответствия Закона нравственному Канону, перестала волновать «прогрессивный» Запад, хотя волновала даже Софоклову Антигону. Такая концепция определяет лишь запретное, не указывая на нравственно должное. Закон есть лишь компромисс между Долгом и обстоятельствами. Налицо явная реплика «правового государства» с Ветхого Завета, с Моисеева Закона и отступление от Нового Завета с его нравственной вершиной.
В мире исчезает понятие «неблагородного поступка», нарушающего Канон, — указание о соотношении поступка к Добру и злу, оставляя место лишь «некорректному»— нарушающему Закон — правилам поведения. Проблема эта со всей глубиной и простотой поставлена в выдающемся «Слове о Законе и Благодати» киевского митрополита Илариона (1049): «Иуже не гърздится в Законе человечьство, нъ въ Благодети пространо ходить… яко иудеиство стенемь и Закономъ оправдашеся, а не спасаашеся, христиани ж истиною и Благодатию не оправдаються, нъ спасаються…иудеи бо о земленыихъ веселяахуся, христиани же о сущиихъ на небесехъ».
Либерализм, утративший потребность в поиске высокого, вытравивший высшие ценности — национальные, религиозные — в пользу индивидуалистических, окончательно обнажил свое третьесословное либертарианство. Оно, тем не менее, весьма успешно спекулирует уже три века на христианских ценностях, будучи на самом деле апостасийным явлением.
Разное понимание человека и божественного замысла о нем явило разные толкования свободы и личности — в либеральном обществе примат позитивного права с его холодным юридизмом (закон), а в православной цивилизации склонность к естественному праву на основе тождества греха и преступления (канон). Европа приняла, а Россия продолжала отторгать ростовщичество как основу экономической деятельности. Накануне ХХ в. православная Россия не была частью той западной цивилизации, что выросла на рационалистической философии Декарта, идейном багаже Французской революции и протестантской этике мотиваций к труду и богатству. Отрицание Западом России связано с разным воплощением в культуре и историческом творчестве сути христианства — преодоления искушения хлебом и властью и заповедей Блаженств.
Это так или иначе сознавали русские философы Трубецкие, Г.Федотов, С.Франк, И.Ильин, Н.Бердяев, солидаристы, анализировавшие содержание категорий (свобода, воля, право, нация, христианская демократия), на которых зиждутся политические взгляды. Но на смену марксистской формационной теории пришла аналогичная идея движения к единому образцу на основе «общечеловеческих» ценностей. Сегодняшним западникам присуща вера во всемогущество «идеальных» общественных институтов и в возможность их пересадки на любую почву. Они охотно приняли новую версию истматовского линейного прогресса, оставив без внимания даже теории цивилизаций А.Тойнби, О.Шпенглера, М.Вебера, Леви-Стросса, показывающие глубинные основы многообразия мира. Перенято и вечное отрицание Западом вселенского характера византийского наследия и противопоставление европейской индивидуальности и свободы «тьме, варварству и рабству» православной традиции.
