Черная сотня. Происхождение русского фашизма - Лакер Уолтер (книги без сокращений .TXT) 📗
После Карамзина национализм становится частью официальной доктрины русской государственности, но его труды повлияли также и на славянофилов. Консервативно-бюрократический национализм преобладал в начале и в конце XIX века, но в середине столетия доминировали славянофилы. Консерваторы-бюрократы уповали на медленное, постепенное, «органическое» развитие. Но поскольку они пессимистически относились к человеческой природе и русскому народу, то желали, чтобы это развитие шло как можно медленнее. Они не ожидали ничего хорошего от тех, кто пел панегирики неиспорченному национальному характеру, чистоте и добродетелям русского крестьянства в прошлом и настоящем. Они полагали, что простому народу нельзя доверять, если он не послушен Богу и царю. Любовь к Отечеству прекрасная вещь, но самодержавие абсолютно необходимо. Россию должно ограждать от иностранных (европейских) влияний не столько потому, что они иностранные, сколько потому, что они подрывают веру в Бога и монархию. Так родилась знаменитая формула «православие, самодержавие, народности», и неслучайно «народность» оказалась на последнем месте и была самым двусмысленным понятием в этой триаде, объединившей важнейшие устои режима. Националисты-бюрократы не были циниками, полагавшими, что национализм (подобно религии) хорош для народа, но не для них самих. Они были реалистами, и в их мировоззрении не было места мессианству и пустым мечтаниям. Многие из них (включая Константина Победоносцева, обер-прокурора Святейшего Синода) восхищались Англией, но они знали, что средний русский не слишком зрел, не столь законопослушен, как средний британец; поэтому политическая система английского типа совершенно не пригодна для России, и это надолго.
Твердое убеждение, что русский народ не интересуется политикой, разделяли и славянофилы-демократы вроде Ивана Аксакова. В их представлениях понятие «народ» было столь же важным, как и понятие «царь», но Аксаков также считал, что в русской жизни и русской истории для демократии места нет. Все, чего хочет русский человек, — это сельская автономия; желание управлять страной у него попросту отсутствует. В то же время Аксаков убежденно стоял за свободу слова, и это привело его к конфликту с националистами-бюрократами: те даже сомневались, можно ли доверить русскому народу чтение Библии по-русски; они настаивали, чтобы богослужение велось на церковнославянском языке, который мало кто понимал. Возможно, такой национализм был ближе к реальности, чем романтические мечты славянофилов. Но вряд ли он мог вызвать энтузиазм у образованных классов, не говоря уже о «кухаркиных детях» — нарождающейся интеллигенции.
Говорить о славянофилах обобщенно довольно трудно — это может привести к недоразумениям. Теоретиков этого движения было немного, но каждый обладал яркой индивидуальностью. У славянофилов не было ни манифеста, ни программы, ни партийной линии. Выработка отношения к другим народам, оценка прошлого и настоящего России, цели российской внешней политики, цензура, влияние капитализма на Россию, роль Петра I и множество других вопросов — все вызывало у них разногласия. Они сходились на том, что у русского народа — великое будущее, тогда как Запад идет к закату и ничего хорошего России дать не может; они были едины во мнении, что за предшествующее столетие русское государство стало слишком сильным, тогда как народ (и в особенности крестьянство) оставался в угнетении. Они не боролись за расширение политических свобод, но полагали, что в России не хватает социальной справедливости и свободы духовной. По временам это приводило к конфликту с властями и кто-то ненадолго попадал в заключение; у них были частые столкновения с цензурой. Некоторые славянофилы были (или стали) консерваторами и даже реакционерами pur sang, но не все. Хотя в славянофильстве были сильные политические обертоны, оно оставалось все-таки не политическим, а культурным движением, и Россия представлялась славянофилам более религиозной и метафизической проблемой, чем проблемой политической. В трудах вождей славянофильства можно найти доводы «за» и «против» по важнейшим вопросам дня, и это объясняет (хотя бы отчасти), почему дискуссия об исторической роли славянофильства продолжается поныне — и надо думать, еще долго будет продолжаться. Славянофилы были высокообразованными людьми, в большинстве своем они хорошо знали Европу — намного лучше, чем их современники-демократы вроде Николая Чернышевского. Они были погружены в немецкую и французскую культуру. Поэт и дипломат Федор Тютчев писал в своем знаменитом стихотворении «Русская география» о границах России «от Нила до Невы, от Эльбы до Китая, от Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная» [21]. Но дома он чаще говорил по-французски, чем по-русски, и большая часть его переписки велась не на русском языке. Константин Аксаков был самым целеустремленным славянофилом, он как никто прославлял прошлое России. Его коллега Погодин соглашался с ним — да, русский народ прекрасен, но лишь потенциально. В реальности сего дня русские воистину ужасны и подобны скоту.
Славянофильство, как однажды заметил философ Николай Бердяев, было первой подлинно самостоятельной российской идеологией. Но при этом религии придавалось куда большее значение, чем нации, — по крайней мере, это было характерно для первого поколения славянофилов. Философ Алексей Хомяков был прежде всего религиозным мыслителем, а не теоретиком национального движения. Самодержавие представлялось славянофилам скорее неизбежным злом, и «очищение» славянофильства от религиозно-мессианского содержания (как это делали позднейшие русские националисты) практически лишило бы его внутренней сути. Даже отрицательное отношение славянофилов к Западу (точнее, к современной им западной цивилизации) носило в основном религиозный характер. Они отвергали Запад, во-первых, потому, что протестантизм и, а fortiori, католицизм были ниже православия; а во-вторых, из-за его материализма и атеизма. Одно лишь православие сохранило духовную чистоту и исконные ценности; русский народ — народ христианский не только по церковной обрядности, но по самому образу жизни. Поэтому он остался молодым, тогда как Европа стара, больна и давно уже разлагается [22].
В славянофильстве был элемент народничества, отчего некоторые его представители, наблюдая внутреннюю политику бюрократов-националистов, были полны тяжелых предчувствий. Однако, по всей вероятности, было бы преувеличением видеть в них предшественников народничества, как это делают некоторые историки. Для Ивана Аксакова идея земского собора, то есть политической реформы через народное представительство и конституцию, была чрезвычайно важной. К концу жизни он считал ее последним шансом мирного преобразования России и писал, что Победоносцев и Катков, бюрократы-националисты, противившиеся этой идее, погубят Россию.
В последующие годы старые славянофилы, а также их второе поколение занялись вопросами внешней политики. Они поддерживали борьбу южных славян против Оттоманской империи. К северным славянам, в особенности к полякам, они никогда не испытывали симпатий, ибо те принадлежали к неправильной религии и были неблагодарными — не ценили благо русского правления и постоянно боролись за самоопределение. Однако в годы Крымской войны и славянофилы, и западники (Тургенев) продемонстрировали высокий патриотизм. В первую мировую войну Павел Милюков, выдающийся либеральный критик славянофильства, выступал за аннексию Царьграда (Константинополя) так же яростно, как славянофилы. Славянофилы поддерживали экспансию России в Средней Азии, а некоторые их лидеры пришли к убеждению, что главные враги России в Европе — Германия и Австрия. Это противоречило их прежней идее, что больше всего надлежит бояться католической Франции — главного источника революционного брожения на Западе. Почти все славянофилы были уверены, что «нет такого течения на Западе, которое не строило бы козни против России, в особенности против ее будущего, и не старалось бы повредить нам» (из письма Тютчева сестре). О том же писал Достоевский: Европа явно не любит нас и никогда не любила. Она никогда не считала нас принадлежащими к ней — но лишь докучными пришельцами.
