Оберег - Гончаров Александр Михайлович (читать книги онлайн полностью txt) 📗
Один, брызгая слюной, говорил, что русские настолько себя не уважают, что терпят кем-то придуманный дурацкий праздник — 300-летие флота, причем флота не «русского», а почему-то «российского». Еще бы — «россиянского»! И даже празднуют, визжат от восторга, веселятся и пляшут, тратят последние деньги на никому не нужный юбилей. Пуляют в небо салютом, словно не сдали все черноморские и балтийские порты, а приобрели новые на берегах Индийского океана… А как же архангельские купцы, торговавшие с англичанами и норвежцами еще в тринадцатом веке? А Стенька Разин, который «со товарищи» проплыл всё Каспийское море, взял и разграбил не один персидский порт, в том числе Дербент, неприступную тогда крепость, походя разгромил государственный иранский флот и захватил флагман с шахской дочерью на борту? Дальнейшее общеизвестно: потешился, да и в набежавшую волну…
Я не успеваю уточнить, что речь, мол, идет о рождении регулярного военного флота, с единым управлением, регламентом и уставом, я ничего не успеваю сказать в уточнение, как меня нетерпеливо перебивают: что ж вы, русская интеллигенция, не возмущаетесь — вашему народу навязывают такой идиотский праздник, и вы его принимаете и даже празднуете?! А коль не возмущаетесь — значит, ничего и в самом деле не было. Не было ни Олега, ни Игоря, ни Святослава, которые ходили на Царьград, брали его не единожды и даже щиты свои прибивали на златых вратах! Не было! Вы от всего этого сами отказались. И плавали эти князья туда через Черное море не на кораблях, а на водяных велосипедах! И Византия в то время не была самой могущественной в мире империей, с самым сильным флотом. И Константинополя не было, а всегда был Стамбул. И всегда были сельджуки, османы, янычары, а казаков, которые контролировали и Черное, и Азовское моря, у вас не было, зато тысячу лет было татарское иго, и если вы забыли, что Петр I платил крымскому хану дань, то мы вам это напомним… И вообще вас, русских, нет, а есть какие-то «россияне».
Я хочу возразить. Шамиль не дает. Он хватает книгу об истории славян и раскрывает ее на закладке (видно, уже цитировал кому-то когда-то…), раскрывает и читает почти наизусть, не скрывая ликования: «Ныне жены наши говорят, что мы — блаженные, что мы утратили разум свой и стали как агнцы пред врагами. Что не смеем пойти на брань и мечом разить врагов наших». И добавляет с ехидной ухмылкой: русский менталитет, дескать, всегда был таким, даже и две тысячи лет назад, когда писалось это; всегда над русскими, хоть тогда они и назывались скифами, роксоланами, борусями, сколотами, словенами, смеялись все кому не лень, даже свои же бабы изгалялись. Причем совершенно безнаказанно.
Взгляды наши скрещиваются. Меня передергивает: он смотрел на меня так, как должен, по его мнению, взирать потомок великих ханов на верблюжий помёт под ногами… И тем не менее, я тяну руку, чтобы взять книгу и прочесть оттуда совсем другое, я хочу ткнуть их высокородия носом, например, в такое: «И вот идет в степи наше великое множество родов, и не должны мы быть мирными, и не должны просить помощи, ибо она в мышцах наших и на конце мечей наших, и ими мы сечем врагов наших». Я тяну руку к книге, чтобы прочитать это; это, а еще вот такое: «Мы разбили врагов, ибо мы — русские, а враги — нет. И там, где пролита кровь наша — там и земля наша». Я настойчиво тяну руку, но Шамиль будто и не видит ее, молча отводит, а книгу передает Витольду. И тот, многозначительно подхихикивая, цитирует с упоением предисловие, написанное известнейшим русс… российским академиком, которого считают эталоном интеллигентности: «ВIвеке восточных славян еще не существовало — они не оформились в единый народ».
Я терпеливо возражаю, дескать, это личное мнение этого хоть и ученейшего, но уже глубокого старца, сотрудничавшего по молодости с ГПУ, на что Шамиль бросает: но вы-то, опять же, национальная элита, русская интеллигенция, молчите, значит, согласны с его утверждением, что вашей цивилизации не две с половиной тысячи лет, а всего едва-едва тысяча. И дай академику волю — он бы уменьшил возраст вашей культуры лет эдак до трехсот. Как в случае с флотом. И сладострастно читает дальше это ужасное, предательское предисловие: «Если говорить об условной дате начала русской культуры, то я, по своему разумению, считал бы самой обоснованной 988 год. Надо ли оттягивать юбилейные даты вглубь времен? Нужна ли нам дата двухтысячелетняя или полуторатысячелетняя?» За такие слова у них, добавляет Шамиль, этого интеллигентнейшего на кол посадили бы, а русские — ничего, молчат, терпят и даже называют… совестью нации!
Я хочу крикнуть: ну зачем же вы передёргиваете?! Вы же знаете, кто называет так этого маразматика и старого сексота. Вы же знаете, от кого всё это исходит. Зачем же вы так? Получили у нас образование, а теперь хаете всё самое святое и чистое. Но мне не дают даже рот открыть. Витольд опять выдает из книги отчеркнутое фломастером место: «А эллины плакали о печали своей и просили, чтоб им платить дань — овец на заклание и вино… И тогда эллины, видя что русичи много пьют, решили на них наброситься и побороть их. И пришел волхв: „Не напивайтесь этими дарами!“ Но русичи не послушали. И вот напились. И в тот же день эллины набросились на них и разбили их…» Изменилось что-нибудь в русском менталитете? — патетически вопрошает Витольд. Хоть на сколько-нибудь народ изменился? Ни на сколько!
Я опять тяну руку, чтобы показать иное пророчество того же волхва, на соседней странице, я даже вижу эти строчки: «…и будем великой державой с князьями нашими, городами великими, несчетным железом, и будет у нас без числа потомков, а греков уменьшится, и будут они на былое дивиться и качать головами.
Делайте так, ибо будут у нас и грозы многие, и громы гремящие и два царства объединятся, и встанет другое новое. И так мы победим окончательно, утвердимся навеки. Встаньте, как львы, — один за одного! И держитесь за князя своего. И Перун будет с вами и даст вам победу…» — вот что там написано дальше. Но мне не дают в руки эту книгу, ее захлопывают прямо перед носом, руку мою отводят в сторону и резко меняют тему. И тут Витольд окончательно поражает своей откровенностью:
— Вам внушили, — говорит он, торжествуя, — что сильное государство — плохо, сильная армия — дурной тон, хотя единственный порок всякого государства и всякой армии — их слабость. Вам внушили, что даже называть себя русскими — неприлично, неинтеллигентно, и что настоящий интеллигент должен быть гражданином мира, общечеловеком, а еще — непротивленцем, подобно графу Толстому, этому недоучке и деревенскому неврастенику, прощать обиды с простотой идиота, даже если откровенно гадят на голову, делать вид, что это, как у вас говорят, — божья роса. — Его водянистые глаза были как льдинки, и в них стоял беспощадный приговор: кто ослаб — тот умер. — У нас премьер-министр Горбунов вынужден стать Горбуновсом, а у вас в правительстве лишь два или три человека имеют русские фамилии — вы даже не заикнулись об этом. Неинтеллигентно! Так что же вы хотите? Чтоб чужие дяди думали о вашем благе?
Что мне было на это ответить?! Вот так-то вот! Нашим же салом… Выучили себе на голову!
— Если только где мелькнет даже просто слово «русский», — вторит ему Шамиль, — сразу же со всех сторон: «шовинизм»! Даже новое название придумали для вас — «россияне». Чтоб, мол, не обидеть пятнадцать процентов нерусских; но почему-то никому в голову не пришло, что тем самым обижены восемьдесят пять процентов русских. Ничего, великороссы утрутся со своей гордостью. Утерлись? Утерлись! Возмутился кто-нибудь? Хоть бы один! Кто виноват? Сами же и виноваты! Терпите? Ну и терпите!
Чем было крыть? Правда! У слабого нет друзей.
— Дело идет к тому, что стало с коптами в Египте, — опять вступает Витольд. (Странное дело, раньше он таких, как Шамиль в упор не видел, то «урюками», то «зверями» называл, а теперь у них, похоже, ладушки и полное взаимоуважение). Так вот, этих коптов лишили даже самоназвания; мало того, что последние две тысячи лет у них нет национальной элиты, их даже называют сейчас по-другому — «феллахи», что значит — «землепашцы». Параллель, надеюсь, не трудно провести?
