ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Сондерс Фрэнсис (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
В то время когда сенатор Маккарти запланировал свою атаку на ЦРУ, Аллен Даллес вступил в должность директора. Он отличался от своего брата Джона Фостера Даллеса, «чёрное протестантство» и агрессивный антикоммунизм которого удержали его от противостояния с Маккарти. Даллес был полон решимости не позволить «выбившемуся в люди таксисту из Висконсина» разрушить Управление. Он предупредил своих сотрудников, что уволит каждого, кто сунется к Маккарти без его личного разрешения. Некоторые сотрудники ЦРУ уже получили загадочные телефонные звонки от соратников Маккарти, среди которых был подозрительный тип из Балтимора - некий Юлиус Амосе (Ulius Amoss). Этот греко-американец, которого вышвырнули из УСС, что уже было достижением, теперь управлял частной спецслужбой с названием Фонд международных информационных услуг (International Services of Information Foundation). Именно эту службу Маккарти и нанял без лишнего шума, чтобы накопать компромат на штатных сотрудников ЦРУ. Сотрудники Управления вдруг стали получать анонимные звонки о том, что, «по имеющейся информации, они слишком много пьют или имеют любовные связи. Однако звонящий вовсе не намерен был создавать проблемы. Он предлагал прийти и рассказать приверженцу Маккарти всё, что они знают об Управлении» [473].
Но вскоре выяснилось, что Амосе не в состоянии справиться с этим заданием, не таким уж и серьёзным для членов шпионского управления. Первый удар Маккарти нанёс по Уильяму Банди в июле 1953 года. Последний, будучи сотрудником Отдела оценки разведывательных данных ЦРУ (и зятем Дина Эйчесона), внёс 400 долларов США в фонд защиты Элгера Хисса. Именно поэтому Маккарти решил, что Банди коммунист. «Я случайно находился в офисе Аллена, когда это произошло, - вспоминал Том Брейден. - И Банди был там. Аллен сказал ему: «Убирайся отсюда, я сам займусь этим». Банди взял отпуск на несколько дней, а Аллен обратился непосредственно к Эйзенхауэру и сказал, что вовсе не собирается тягаться с этим дураком из Висконсина» [474]. Даллес открыто сообщил президенту, что уйдёт в отставку, если нападкам Маккарти не будет положен конец.
По-видимому, именно это заставило Эйзенхауэра действовать. После того как вице-президенту Ричарду Никсону было поручено убедить Маккарти отказаться от планов публичного расследования, сенатор вдруг стал уверен, что «не в интересах общества проводить публичные слушания по ЦРУ и что, скорее всего, этот вопрос можно решить в административном порядке» [475]. Таким образом, было принято компромиссное решение: Маккарти согласился подавать жалобы на Управление непосредственно в офис Аллена Даллеса. Передав список предполагаемых «гомосексуалистов» и «богатых людей», работающих в ЦРУ, он потребовал провести масштабную внутреннюю чистку Управления. На случай отказа Даллеса у Маккарти был заготовлен козырь - проведение публичного расследования. «Давление сделало своё дело. Стандарты безопасности стали более жёсткими. Но в одном случае потеря ЦРУ стала приобретением для Голливуда. Молодой выпускник политологического факультета с классическим нью-йоркским акцентом по имени Питер Фальк (Peter Falk; известный как инспектор Коломбо - герой одноимённого популярного сериала. - Прим. ред.) в 1953 году подал заявление на курсы подготовки при ЦРУ, но ему отказали в связи с членством в левом крыле» [476].
Сотрудники Отдела сбора и обработки разведывательных данных, возглавляемого Брейденом, подверглись особым проверкам на предмет их предполагаемого политического либерализма. Начальник отдела по сбору информации о профсоюзах был уволен, поскольку состоял членом Коммунистической молодёжной лиги в 1930-х годах. Но худшее было впереди. В конце августа 1953 года Брейден находился с Ричардом Бисселлом в штате Мэн. Бисселл решил сделать небольшой перерыв в своей работе в Фонде Форда, чтобы попутешествовать на яхте «Морская ведьма» (Sea Witch). Пришвартовавшись в бухте Пенобскот, Брейден получил срочное сообщение о том, что маккартисты обнаружили «красного» в Управлении. Этим человеком оказался заместитель Брейдена Корд Мейер-младший, принятый на работу Алленом Даллесом в 1951 году. После того как Даллес и Брейден уехали отдыхать, Маккарти уже ничего не мешало расправиться с Мейером. Последний был временно отстранён от работы без сохранения жалованья. В ожидании решения службы безопасности он перечитывал «Процесс» Кафки, понимая как никогда прежде «бедственное положение своего сбитого с толку героя, который так и не смог понять, почему и кем он был обвинён» [477].
Корд Мейер не был «красным». Он не был даже «розовым». Среди обвинений, перечисленных в документе на три страницы, содержался факт, свидетельствующий о том, что он когда-то делил лекторскую кафедру с Харлоу Шепли (Harlow Sharpley), астрономом из Гарварда, известным своими радикально левыми политическими взглядами. Кроме того, была отмечена связь Мейера с Национальным советом искусств, наук и ремёсел, который упоминался Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности как коммунистическая «ширма». Оба инкриминируемых преступления приходились на первые послевоенные годы, когда Мейер был лидером Комитета американских ветеранов, либеральной организации, составлявшей альтернативу ультраконсервативному Американскому легиону, и основателем Объединённой ассоциации всемирных федералистов, которая выступала за мировое правительство и была скорее утопической, чем либеральной.
«Мой непосредственный босс Том Брейден постоянно поддерживал меня и призывал даже не сомневаться в том, что я смогу оправдать себя» [478], - писал Мейер позже. И действительно, обвинения Маккарти вряд ли могли иметь реальные последствия. В День благодарения в 1953 году, через два месяца после временного отстранения Мейера, ему позвонил Аллен Даллес. С Мейера были сняты все обвинения в нелояльности, и он мог вернуться в Управление. Это событие должно было запомниться Мейеру на всю оставшуюся жизнью. Оно наглядно свидетельствует об одном из колоссальных парадоксов холодной войны в Америке: когда сотрудники ЦРУ не покладая рук боролись с коммунизмом, за ними пристально следили их же соотечественники, преследуя ту же цель. Если Жювеналь задавался вопросом, кто охранял охранников, то в этом случае следовало, скорее всего, выяснить, кто убивал убийц дракона?
Звезда Маккарти, в конце концов, закатилась в конце 1954 года, а в 1957-м он умер от алкоголизма. Но характеристика маккартизма как «псевдогероической эпопеи... интермедии в нашей политической истории, столь странной и поразительной, что будущие археологи вполне могут отнести её, скорее, к мифологии, чем к истории» [479], прозвучавшая из уст Дуайта Макдональда, была попыткой выдать желаемое за действительное. Америка изо всех сил пыталась изгнать вскормленных Маккарти демонов, которых с избытком бы хватило на многие годы вперёд; в то же время «ценности, которые он поддержал, и допущения, послужившие основой для его крестового похода, в основном не вызывали сомнений». По меткому выражению одного обозревателя, «Маккарти был осуждён и сокрушён, но не маккартизм» [480]. Поиск правды, желание добраться до сути вещей, сам процесс интеллектуального исследования были запятнаны ассоциацией с охотой на ведьм.
Или всё было наоборот? Может, стоит задаться вопросом, а могли маккартизм появиться без доктрины Трумэна? Может, сущностью холодной войны было отступление от элементарных правил ради установления истины, когда здравый смысл затмевался страхом и враждебностью, когда «чрезмерное использование перегибов», в терминах Мюррея Кемптона, отвлекало людей оттого, чтобы «заметить, какой плохой стала норма»? «Наши лидеры стали пренебрегать принятыми правилами, касающимися доказательств и выводов, когда речь шла о борьбе с коммунизмом, - утверждал позже сенатор Уильям Фулбрайт (William Fulbright). - В конце концов, разве кто-нибудь слышал о честном контракте с дьяволом? Поскольку мы знаем, что у него на уме, зачем педантично вдаваться втонкости и выяснять его истинные намерения... Цель антикоммунистической идеологии заключалась в том, чтобы упростить нам задачу восприятия определённых фактов в определённых ситуациях. Наша «вера» освобождала нас, как верующих в давние времена, от необходимости эмпирического мышления. Как и у средневековых богословов, у нас была философия. Она заранее давала ответы на все вопросы. Всё, что не подходило, быстро объявлялось мошенничеством, ложью или иллюзией... Пагубность [антикоммунистической ортодоксальности] заключается не в какой-нибудь откровенной лжи, а в искажения и упрощении действительности, её обобщении и возвышении до положения открытой истины» [481].
