Сталин: операция «Эрмитаж» - Жуков Юрий Николаевич (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗

Такого рода вещи уникальны по своей сути. Кроме того они имеют высочайший художественный уровень и почтенный возраст: от 17 веков для сасанидского серебра до 26 – для скифского золота. Потому и восстали решительно сотрудники Эрмитажа против кощунственных, с их точки зрения, покушений «Антиквариата» на бесценные сокровища – восстали впервые все без исключения. В акте, составленном в декабре 1930 года по распоряжению Леграна, Тройницкий и молодая заведующая отделом Запада Т. Л. Лиловая безапелляционно отметили: «В Скифском отделе золота и серебра немузейного значения не обнаружено» [161]. Несколько позже уже сам Легран, обращаясь к начальнику Главнауки И. К. Лупполу, столь же требовательно писал:

«Я Вам неоднократно докладывал, что считаю величайшей и непоправимой ошибкой выделение Сасанидского серебра на экспорт. Обесценение наших восточных собраний – неизбежное, если мы допустим это покушение „Антиквариата“ – уничтожит последнее и единственное теперь (после того, что испытало наше собрание картин) основание, дающее нам право занимать место в ряду мировых музеев. Я бы хотел обойтись без этой формулы, которая, к сожалению, успела стать сакраментальной фразой, но здесь ее нечем заменить.

Я не согласился допустить «Антиквариат» к составлению списков до выяснения в Наркомпросе принципиального вопроса о том, является ли допустимым вообще расширение экспортных операций «Антиквариата» за счет ценностей Восточного отдела, которые одни лишь и поддерживают в настоящее время мировую репутацию Эрмитажа в целом. Очень прошу Вас срочно поставить этот вопрос в Наркомпросе и дальнейших инстанциях и добиться соответствующего ограничения антиквариатской экспансии.

До ваших указаний я буду строго держаться занятой позиции, несмотря на то что она грозит и новыми осложнениями с «Антиквариатом», и, быть может, новым обращением его в областную контрольную комиссию, на этот раз уже с жалобой не на Капман (сотрудника Эрмитажа, секретаря местной партячейки. – Ю. Ж. ), а на меня, но иных способов поведения в моем распоряжении нет» [162].

Как ни странно, но на этот раз Главнаука не поддержала «Антиквариат», как прежде. Даже Бубнов, обязанный решением Политбюро делать все для выделения на экспорт произведений искусства из музейных фондов, не использовал своих прав наркома, административной власти над подчиненными – он признал правоту директора музея и не стал вмешиваться.

Однако победа далась нелегко. Сотрудникам Эрмитажа все же пришлось отчасти компенсировать «потери» внешторговцев, которым пришлось передать: восемнадцать средневековых свитков Торы; разнообразное западноевропейское оружие XVI – XVII веков; византийские золотые ювелирные изделия; фарфор конца XVIII – начала XIX века отечественных мануфактур; картины западноевропейских живописцев преимущественно XVIII века из поступивших в Эрмитаж только в начале 1920-х годов собраний Семенова-Тян-Шанского, Юсупова, Горчакова, некоторых иных.

Более значительными оказались утраты, понесенные отделом нумизматики. Ему в начале 1931 года пришлось передать Советской филателистической ассоциации, торговавшей как внутри страны, так и за ее пределами, почтовыми марками и бонами (бумажными денежными знаками, главным образом печатавшимися на территории бывшей Российской империи в годы революции и Гражданской войны), значительную – свыше 16 тысяч штук – партию монет. Среди них имелись довольно редкие, античные, чеканенные в Сиракузах, Афинах, Пантикане, Македонии, Армении, Иудее; встречавшиеся значительно чаще римские и восточные; западноевропейские – от Средневековья вплоть до XX века; наконец, интересные своей полнотой коллекции монет древнерусских княжеств, а также новгородские гривны.

Помимо действительно музейных предметов тогда же расстался Эрмитаж и с тем, что оказалось в его хранилищах совершенно случайно: с золотыми и серебряными окладами икон, паникадилами, лампадами, потирами, дарохранительницами, различными крестами, прочими предметами религиозного культа, ценными лишь драгоценным металлом, из которого они и были изготовлены в последние несколько десятилетий.

Но Эрмитаж уже не только выдавал (чаще всего по принуждению), но и начал получать. Он пополнил свое собрание живописи и прикладного искусства благодаря явному провалу прошедшего в мае 1931 года и ставшего последним для «Антиквариата» берлинского аукциона «Рудольфа Лепке». Согласно каталогу, на аукционе выставлялись предметы исключительно из Строгановского дворца.

Собственно, в провале аукциона не было ничего неожиданного: усиливавшийся с каждой неделей в Германии экономический кризис разорил не только коллекционеров, но и вообще всех обычных посетителей «Рудольфа Лепке». Только потому и оказалась непродана половина из 150 картин.

Дороже всего ушла картина Лукаса Кранаха «Адам и Ева», давшая устроителям чуть больше десяти тысяч долларов. Остальные холсты, такие как «Святое семейство» Андреа дель Сарто, «Портрет Триеста» Антониса Ван Дейка, «Портрет Воронцовой с дочерью» Джорджа Ромни, другие такого же художественного уровня, ушли почти за бесценок – в среднем от 500 тысяч долларов.

Так и не обрели новых владельцев «Портрет Николаса Рококса» и «Портрет Балтазарины Ван Линник» кисти Ван Дейка, блестящая картина Рембрандта «Христос и самаритянки у колодца», холсты Пуссена, Буше, Лорена, Виже-Лебрена, Берне, Роббера, Грёза, Беллини и другие. Все они были возвращены аукционной фирмой «Антиквариату», а тот поспешил отправить их в Ленинград, где и передал Эрмитажу.

Такая же судьба постигла и произведения прикладного искусства, представленные фирме «Рудольф Лепке», – бронзу, скульптуры, гобелены, мебель Строгановского дворца. Из 148 предметов удалось продать, причем по крайне низкой цене, всего 101. Оставшиеся вещи также вскоре пополнили фонды Эрмитажа.

В целом майский аукцион принес «Антиквару» всего 613 326 долларов.

Все происходившее несомненно свидетельствовало о каких-то новых тенденциях: и то, что Наркомпрос вдруг стал на сторону Эрмитажа в его тяжбе с «Антиквариатом» из-за сасанидского серебра и скифского золота, и прекращение изъятий подлинных мировых шедевров живописи для Гульбенкяна и Меллона, и совершенно неожиданная передача Эрмитажу всего, что так и не удалось продать в Германии.

Не менее показательным стал и очередной циркуляр Наркомпроса, разосланный в первых числах февраля 1931 года во все заинтересованные учреждения. Он устанавливал возвращение к практике трехлетней давности: теперь вновь передавать «предметы музейного значения» Наркомвнешторгу и Наркомфину следовало лишь после предварительного изучения и утверждения соответствующих списков в секторе науки. То есть рекомендовалось соблюдать процедуру, установленную Совнаркомом еще 20 августа 1928 года.

Правда, вполне возможно, что новый циркуляр отнюдь не преследовал цель защитить, обезопасить культурно-историческое наследие. Скорее всего, Бубнов таким образом спешил закрепить за собой права, которые предоставляло ему решение Политбюро от 19 декабря, возложив именно на него, а не на наркома внешней торговли Розенгольца, всю полноту ответственности за экспорт антиквариата.

Но как бы то ни было, происходившее явно свидетельствовало о наметившихся весьма серьезных переменах.