Сломанный меч Империи - Калашников Максим (библиотека электронных книг TXT) 📗
ЦАГИ стал нашим национальным «ноу-хау», централизованной системой аэродинамических экспериментов для всех авиаконструкторских бюро Империи. И это позволяло нам обходиться втрое-вчетверо меньшим числом аэродинамических труб, нежели американцам или западноевропейцам. Чтобы понять принцип работы ЦАГИ, заметим: аэродинамическая труба со сверхзвуковой скоростью потока (где испытывались модели будущих самолетов) появилась задолго до того, как в небо поднялся первый русский сверхзвуковик. Иными словами, появление здесь экспериментальных установок должно опережать работы по созданию новой авиатехники.
В 1980-х ЦАГИ не знал бед. В нем появились аэродинамические трубы с гиперзвуковыми скоростями продувки. Иными словами, мы готовились к созданию аэрокосмолетов, достигающих 10 и 20 скоростей звука, гиперзвуковых ракет для зенитчиков и ВВС, самолетов-роботов, обладающих способностью вести бой на нескольких махах. Здесь построили теплопрочную вакуумную камеру, где проводили испытания кораблей типа «Буран» и еще могли проводить тесты для воздушно-космических ударных систем.
Именно в ЦАГИ родились методы управления вихревой системой крыла, которые сделают русские истребители Су-27 и МиГ-29 непревзойденными в мире по маневренности. Здесь, а не где-нибудь, ноздря в ноздрю с Америкой и Европой, будет разработана аэродинамика пассажирских высокоэкономичных машин нового поколения. С крыльями сверхкритических профилей, которые снизят расход топлива вдвое. (И только горбостройка да ельцинский погром не дадут нам возможности открыть новую эру в мирной авиации).
В ЦАГИ на момент разрушения Империи велось еще много работ. Например, над понижением тепловой и радиолокационной видимости машин при сохранении оптимальной аэродинамики. Но «реформаторы» нанесли этой кузнице нашего будущего сокрушительный удар. Ввергли в нищету лучшие кадры и фактически изгнали самых молодых и энергичных работников. Запредельными ценами выпили все средства, остановив уникальные аэродинамические трубы. Прекратили создание новых установок и остановили фундаментальнейшие работы. ЦАГИ стал выживать, как выброшенный на помойку человек. В нем даже открылся цех по шитью сапог! Цель, поставленная Гитлером в 1941-м, была успешно достигнута в 90-е. Специалисты говорят, что мы до сих пор блещем на международных авиасалонах за счет старых разработок института. Но время неумолимо, и пока ЦАГИ стоит, в Америке и Европе испытательные центры работают без устали. Скоро мы истощим запас прежних исследований и не сможем создавать машины следующего века. Уйдут на пенсию старики-ученые и инженеры, но смены им не будет. Ибо молодые поголовно превращаются в идиотов, упершихся в телик и жующих «приятную на ощупь языка» жвачку, в торгашей-невеж. Рассыплются от ветхости уникальные установки.
Когда-нибудь то, что сотворили с нами за последние годы, сравнят с разгромом Рима вандалами. Я ненавижу этот режим, находящий триллионы рублей на эстрадных мартышек и на фарс выборов в цари живого трупа, но ввергающий во прах русское будущее. Ненавижу!
2
Мы сожгли для себя небеса. Подпалив их задолго до Горбачева с Ельциным. Давным-давно отрезав путь тысячам молодых славян к горним высотам, к облакам и воздушным вихрям. Не погрешим против истины, если скажем: Империя погибла, ибо забыла о тысячах дешевых птиц из перкаля, реек и фанеры. О планерах.
Не смейтесь. Ибо тысячи вещей в мире связаны меж собою незримыми, почти мистическими нитями.
Самым великим русским летчиком Великой войны стал Александр Покрышкин. В ста тридцати семи небесных схватках он сбил 62 вражеских самолета. Величайшим германским асом был Эрих Хартман, в 825 боях одержавший триста пятьдесят две победы. В каждом столкновении Покрышкин уничтожал 0,45 самолета противника, а Хартман — 0,42.
Оба они были планеристами. В 1936 году Покрышкин организует кружок на консервном комбинате станицы Крымской и строит там безмоторную «птицу». А мать Хартмана, Элизабет, научила сына летать на планере в десять лет. Сделав его великолепным парителем уже к шестнадцати годам, инструктором школы в Штутгарте.
Но дело не только в том, что из планеристов выходят отличные пилоты, цари военного воздуха. Хотя и это — великое дело. Главное в ином: из отчаянных храбрецов, вырвавшихся в небо на безмоторных аппаратах, выковываются настоящие воины, люди безумной отваги. Измерившие небо, проникшие в сердце грозовых туч, они редко становятся мелкими душонками или предателями Родины.
Планер рядом с современным истребителем — как парусник перед атомным крейсером. Но чтобы командовать ракетной громадой дьявольской мощи, надо сначала набить мозоли, вытягивая фалы и шкоты на парусном корабле. Ибо так закаляются воля, характер, личность. Вспомните, какую плеяду героев дал русский парусный флот — людей поистине из чистой стали.
Планера же — парусники XX века. Тот, кто изведал на них воздушную стихию, может никогда не стать водителем сверхзвуковых драконов. Но он может быть дипломатом, яростно борющимся за интересы России. Или политиком-вождем, твердо ведущим страну к мировым высотам. Ибо для этого есть главное — доблесть и воля, умение перешагивать через страх и подниматься над мелким своекорыстием. Воистину счастлива та страна, где легионы молодых поднимаются в небо. Так рождается аристократия духа, цвет нации. А не просто запас пилотов. С чем еще можно сравнить планер? Пожалуй, с самурайским мечом. И японские летчики-истребители в 30-х, и японские банкиры 90-х тратили долгие часы жизни, упражняясь в искусстве боя на клинках. Хотя меч, казалось бы, совершенно бесполезен и в кабине «Зеро», и в компьютеризированном офисе. Но долгие упражнения с мечом закаляют волю и храбрость, выковывают боевой дух и стремление к победе.
XX век дал два великих народа, перед которыми трепетал мир — русских и немцев. И оба они в 1920-х — 1930-х годах болели планеризмом. Повергнутые Западом в 1918 году, германцы строят тысячи матерчато-фанерных птиц и ставят мировые рекорды. У нас же к 1931 году возникают тридцать две планерные школы и сотни кружков при заводах и фабриках. Мы рвались в небеса, и в этом порыве вперед выходили люди из рабочих и инженеров, из крестьян и студентов.
Так ковалась краса и гордость Империи — ее герои, поколение крылатых людей, а не червей. И пока западная молодежь становилась пленницей вещей, сжигая годы в пустой погоне за деньгами и в дымных пьяных барах, русские и немцы порождали гениев воинского небесного духа, презирающих мелкую, жвачную жизнь. Ту жизнь, которая и дала нынешнюю породу ничтожеств, правящих нами.
Русские планеристы рвались в облака, бросались прямо в грозовые фронты, и подчас хрупкие аппараты их разваливались на части в ревущих вихрях и в потоках ледяного крошева. Во вспышках молний эти парни становились истинной элитой. Степанчонок, Гавриш, Юнгмейстер, Антонов, Грошев, Головин, Овсянников… Люди-легенды. Я бережно храню истрепанную книжку «По волнам воздушного океана» Н.Боброва и А.Винокурова, изданную еще в 1957-м.
«Первое, что я почувствовал в темноте тучи — это резкий толчок. Меня прижало к сиденью… Одновременно планер швыряло из стороны в сторону, словно по нему били невидимые мощные кулаки. Все это сопровождалось оглушительным свистом, гулом и воем ветра. Меня ударяло о борта моей тесной кабинки, придавливало к парашюту. Подняв нос, планер стремительно мчался вверх среди липкой и мутной тьмы… Внезапно пошел дождь с градом.
По лицу больно забили градины; я слышал, как с треском ударялись они об обтекатели планера. Дождь заливал меня, я дышал с трудом, то и дело выплевывая попадавшую в рот воду. Вскоре я вымок до нитки.
Все это время планер проделывал десятки самых диких фигур. Его крылья вибрировали, и хотя я не видел их консолей, но чувствовал, как они прогибаются. И все это происходило на скорости около 200 километров в час, то есть почти в четыре раза выше нормальной. Положение становилось критическим; перегрузка для планера… была слишком велика.
