Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Ергин Дэниел (серия книг TXT) 📗
Консультант по нефтяным вопросам Бовертон Редвуд выступал в роли посредника. Он был советником как „Берма“, так и Д'Арси, и он сообщил директорам „Берма“, что Персия очень богата нефтью, и „брак“ двух компаний стоит того. Адмиралтейство тем временем настаивало на том, чтобы персидская концессия „сохранялась в британских руках, особенно с точки зрения поставок нефти для нужд военно-морского флота в будущем“. Но осторожные шотландские коммерсанты со своей стороны не делали никаких возвышенных и абстрактных заявлений и никуда не торопились. Они задавали вопросы практического свойства, в первую очередь, может ли Персия считаться надежно защищенной? Министерство иностранных дел, подгоняемое Адмиралтейством, успокоило их на этот счет. Нетерпеливый Д'Арси, пытаясь ускорить переговоры, пригласил вице-председателя „Берма“ на дерби в Эпсом, в свою личную ложу рядом с финишным столбом. Обильные возлияния и богатый стол так подействовали на печень вице-председателя, что в течение следующих нескольких недель он четыре раза болел и никогда больше не принимал приглашения Д'Арси посетить скачки.
Адмиралтейство усилило давление на „Берма ойл“ в целях спасения Д'Арси, а „Берма ойл“ в свою очередь очевидно нуждалась в поддержке Адмиралтейства – как в отношении нефтяного топлива для нужд флота (поскольку как раз в это самое время шло детальное обсуждение контрактов на его поставку), так и в отношении защиты своих рынков сбыта в Индии. Наконец в 1905 году, почти четыре •ода спустя после того, как концессия была парафирована шахом в Тегеране, в Лондоне было подписано соглашение между Д'Арси и „Берма“. В соответствии с coглашением был образован так называемый „Концессионный синдикат“. Предприятие Д'Арси становилось его дочерней компанией, а сам Д'Арси – директором нового объединения. В действительности „Берма“ представляла собой не просто вестора, так как она предоставляла не только капиталы, но и руководство, а также специалистов по ведению работ. Учитывая безрадостную историю предыдущих концессий в Персии и свои собственные неудачи до настоящего момента, уД'Арси практически не было иного выбора. Самым важным было то, что его предприятие было спасено. По крайней мере изыскательские работы могли теперь продолжаться, и у Д'Арси все еще был шанс получить свои деньги обратно. Участники сделки были также довольны. По словам историка „Берма ойл“, нужды Д'Арси „в точности совпадали с нуждами министерства иностранных дел, обеспокоенного безопасностью индийских коммуникаций, и с нуждами Адмиралтейства, стремившегося получить надежные запасы нефти“. С этого момента прибыль и политика оказались неразрывной связаны в Персии.
Вслед за образованием „Концессионного синдиката“ последовало перемещение исследовательских работ на юго-восток Персии. Под руководством Джорджа Рей-нолдса скважины на Чиа-Сурх были законсервированы, лагерь закрыт, а оборудование, общим весом около сорока тонн, демонтировано, отправлено обратно в Багдад, затем вниз по Тигру до Басры, а затем по морю в иранский порт Мохам-мера. В конечном счете его пришлось перевозить по реке, на повозках и на мулах (всего их было ни много ни мало девятьсот) к новым участкам, где также были обнаружены признаки нефти. Сначала буровые работы были начаты в Шардине.
Но существовал также и другой район потенциальной нефтедобычи, он назывался Майдане-Нафтан – „Нефтяная равнина“. Участок, предназначенный для бурения, назывался Мосджеде-Солейман, в честь храма огня, расположенного поблизости. Впервые на этот участок, не имевший дорог, Рейнолдс наткнулся случайно. В конце 1903 года он слонялся по Кувейту, пытаясь достать билет на пароход обратно в Англию. Он был совершенно разочарован персидской авантюрой Д'Арси со всеми ее финансовыми проблемами и в буквальном смысле слова сидел на чемоданах. Но в Кувейте он повстречал одного британского чиновника по имени Луис Дейн. Дейн путешествовал по Персидскому заливу вместе с лордом Керзоном, который совершал большой тур по региону для того, чтобы отметить выход декларации Лэнсдауна и подтвердить британские интересы в зоне Персидского залива. Сам Дейн составлял географический справочник Персидского залива и окружающих земель, и в ходе своей работы он несколько раз встречался с упоминанием о Майдане-Нафтан в старинных и недавних сообщениях путешественников. Эти сообщения напоминали ему о Баку.
По настоянию Дейна („было бы очень жаль отвергать то, что может принести стране огромную пользу“) и с помощью лорда Керзона Рейнолдс направился в Майдане-Нафтан. Он прибыл в это безлюдное место в феврале 1904 года и в своих отчетах сообщал, что породы насыщены нефтью. Теперь, два года спустя, в 1906-м, он возвратился в Мосджеде-Солейман и обнаружил еще более явные признаки нефти. Когда Бовертон Редвуд ознакомился с отчетами Рейнолдса, он возликовал. В них содержалась, объявил он, наиболее важная и перспективная к настоящему моменту информация.
Работы в Мосджеде-Солейман продвигались необычайно трудно и мучительно: не „все забавы и развлечения“, с сарказмом писал Рейнолдс в Глазго менеджерам „Берма ойл“. Работы откладывались в связи с эпидемией, вызванной заражением питьевой воды, которую, по словам Рейнолдса, „лучше было назвать навозом, разведенным в воде“. Здесь же он добавил: „То, что идет здесь в пищу, мучительно для любого пищеварения. Для того, чтобы сохранить здоровье, нужны зубы, свои или вставные“. Это замечание имело под собой основание. Когда у британского офицера, прикомандированного к концессии, разболелся зуб, ему пришлось пережить несколько мучительных дней. Боль не успокаивалась от знания того, что ближайший зубной врач находится на расстоянии тысячи пятисот миль – в Карачи. Но, по крайней мере, когда дело касалось секса, то рабочие могли найти облегчение в более близких местах, всего лишь в 150 милях от места работы, в Басре – в заведении, для которого, по случайному стечению обстоятельств, использовался эвфемизм „у дантиста“.
Джордж Рейнолдс был тем, на ком все держалось. Несмотря на то, что к моменту своего первого появления в Персии в сентябре 1901 года ему было около пятидесяти лет, именно он продолжал руководить этим необычайно трудным предприятием в неимоверно тяжелых условиях. Ему приходилось быть одновременно и инженером, и геологом, и менеджером, и дипломатом, и лингвистом, и антропологом. К тому же он обладал очень ценными навыками работы с буровым оборудованием, что очень помогало когда случались какие-либо поломки или просто не доставало запасных частей. Он был немногословен, упрям и упорен в достижении поставленных целей. И именно благодаря его решительности и настойчивости работы на участке продолжались, в то время как были все причины – болезни, вымогавшие мзду кочевники, износ оборудования, изнурительная жара, сильнейшие, сбивавшие с ног ветры и, наконец, бесконечное разочарование – для того, чтобы дрогнуть, заколебаться. По словам Арнолда Уилсона, лейтенанта британской армии, служившего в охране нефтепромыслов, Рейнолдс был „величествен на переговорах, скор на руку и полностью предан своему делу – найти нефть“. Короче говоря, заключил Уилсон, Рейнолдс был „тверд, как британский дуб“.
Рейнолдс мог быть и строгим десятником. Он приказывал своим людям вести себя как подобает „разумным существам“, а не „пьяным скотам“, и добился того, что они наконец уразумели, что персидских женщин трогать нельзя. Но настоящим проклятием его существования была не пустыня и даже не местные кочевники. Наоборот – это были новые инвесторы в лице компании „Берма ойл“: он постоянно боялся, что они отступят перед трудностями и откажутся от предприятия. Казалось, что менеджеры в Глазго не в состоянии понять все те огромные трудности, с которыми приходилось сталкиваться Рейнолдсу в его работе, и не доверяли ему, ставя под сомнение и оспаривая принятые им решения. Рейнолдс отвечал им бестактным сарказмом, которым были пронизаны все еженедельно отправляемые в Шотландию письма. „Вы действительно удивляете меня, – писал он своему адресату в Глазго в 1907 году, – поучая меня, как управлять непокорным персиянином и самоуверенным бурильщиком-алкоголиком“. Неудовольствие было взаимным. „Печатный станок не сможет воспроизвести тех слов, которыми мне хотелось бы назвать этого человека“, – так однажды высказался тот самый менеджер из Глазго, которому Рейнолдс направлял свои отчеты.
