«Пятая колонна» Советского Союза - Шамбаров Валерий Евгеньевич (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Разоблачения «культа личности» стали следующим толчком. Хрущевым и его окружением они преподносились как настоящая «духовная революция». Наряду с палачами русского народа, Тухачевскими и якирами, были реабилитированы имена Мейерхольда, Бабеля, Мандельштама, Пильняка, Веселого. Издавались и возвращались на полки их книги — это понималось как торжество «свободы слова». Духовная революция» выражалась и в том, что Никита Сергеевич взял литературу и искусство под личную опеку. Приблизил к себе два десятка авторов, облагодетельствовал их дачами, машинами — и предоставил полнейшую свободу ругать «культ личности» и восхвалять свое правление. Кстати, несмотря на то, что троцкизм по-прежнему осуждался, в 1958 г. была выпущена массовым тиражом книга Дж. Рида «Десять дней, которые потрясли мир» — настоящий гимн Троцкому.
Но эти процессы, в свою очередь, порождали совершенно другие явления. «Секретный доклад» Хрущева, его широкое обсуждение вплоть до низовых партийных и комсомольских организаций внесли сильнейший разброд в умы. Они нанесли удар не только по сталинизму, но и по всей советской идеологии. Если то, что пропагандировалось раньше, оказалось ложью, то можно ли было верить в дальнейшем? Советский народ жил внушенными ему идеалами, вдохновлялся ими. Ради этих идеалов люди готовили себя на подвиг, жертвы, лишения. В этом была своя прелесть, дух романтики. Однако идеалы вдруг были разрушены!
Молодежь начинала искать «правду» по своему разумению. Причем молодежь была уже полностью «советской», принадлежала ко второму или третьему поколению людей после революции, выросла в духе атеизма, была политизированной. С молоком матерей и пионерскими лозунгами она впитала мифы о свержении царя, победе над «эксплуататорами», революционные системы ценностей. Поэтому правдоискательство началось в очень узком диапазоне — вокруг ленинизма.
Хотя планам партийной верхушки даже такое вольнодумство совершенно не соответствовало. Его сразу постарались прижать. В 1957 г. прошел первый политический процесс «новых времен» — над сотрудниками Ленинградского библиотечного института Р. И. Пименовым, Б.Б. Вайлем, И.Д. Заславским, И.С. Вербловской, К.Г. Даниловым, написавшими и распространявшими «послесловие» к «секретному докладу» Хрущева. В это же время были раскрыты и арестованы два студенческих кружка в МГУ, пытавшихся по-своему трактовать идеологические и исторические вопросы. А партбюро Института теоретической и экспериментальной физики во главе с Ю. Орловым подверглось разгрому только за то, что при обсуждении «секретного доклада» приняло резолюцию, где приветствовалось «исправление ошибок партии». Дошло до самого Хрущева и вызвало бурю гнева. Объявили, что авторы резолюции «пели с голоса меньшевиков и эсеров», потому что у партии «ошибок» не было и быть не могло. Виновников чуть не посадили, выгнали из партии и с работы. Генерал П.Г. Григоренко попал под преследования за то, что начал предлагать меры против «нового культа личности».
По мысли Хрущева, «десталинизация» предполагалась управляемая и ограниченная. Требовалось очернить персонально Сталина, свалить на него все беды, случившиеся в годы советской власти, и изменить политический курс так, как хотелось Никите Сергеевичу. Даже на XXII съезде, где Сталина обвинили во всех грехах и решили вынести из мавзолея, было принято постановление, что теперь-то «партия сказала народу всю правду о злоупотреблениях власти в период культа личности». Подразумевалось, что достигнут предел, и дальнейшего углубления процесса не будет. Но подобные «разоблачения» получались нелогичными. Вроде как осеклись на полуслове. Люди пытались домысливать самостоятельно.
Усугубило разброд и возвращение заключенных из лагерей. Интеллигенция восприняла пришельцев «оттуда» с эдаким «комплексом вины». Из уст в уста передавалось выражение А. Ахматовой: «Две России глянули друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили». (Ох, не зря ее порол Жданов! Заключенные вовсе не были «второй Россией»!) После XX съезда выпустили несколько сот тысяч человек, да и то совершенно разношерстных. Да, среди них были невиновные. Но были и такие, кого осудили за реальные преступления. Под бывших политических косили и уголовники, это стало престижным, давало возможность получше устроиться. Вперемежку с правдой пошли гулять придуманные байки и слухи о лагерях. Их порождали и сами зэки, и те, кто никогда не сидел, дабы поразить воображение собеседников.
Среди освобожденных были и троцкисты, бухаринцы, социалисты, члены НТС — или те, кто в местах заключения нахватался их теорий. Они принялись распространять свои идеи на воле. Кроме того, хрущевская «либерализация» открыла доступ к трудам социалистов, меньшевиков, троцкистов. Отнюдь не для всего народа — но для сотрудников советских институтов, подвизающихся в области общественных наук, истории партии. А молодые специалисты, знакомясь с подобными учениями, соблазнялись ими, начинали искать в них рациональное зерно, делились «находками» с друзьями. Добавились и религиозные гонения: теперь верующие становились оппозицией власти.
На изменение советского менталитета наложилось и влияние «разрядки», попыток улучшить взаимоотношения с западными странами. Организовывались выставки зарубежного искусства, концерты иностранных исполнителей, международные конкурсы. В Москве возобновился всемирный кинофестиваль (впервые открытый в 1935 г.). На экранах кинотеатров появились иностранные фильмы, стали выходить журнал «Иностранная литература», газета «За рубежом» (под руководством хрущевского зятя, Аджубея). В 1957 г. в советской столице прошел всемирный фестиваль молодежи. Начался обмен культурными, торговыми и прочими делегациями, в СССР стали приезжать зарубежные туристы.
Правда, продолжалась и борьба с западными влияниями, но она принимала чисто внешние формы, как кампания против «стиляг». А воздействия сказывались на другом уровне. Советская молодежь потянулась к «свободам», что усугублялось обычным юношеским желанием выразить свое «я», проявить себя независимой личностью. В 1958 г. в Москве был открыт памятник Маяковскому, и он стал излюбленным местом вечерних сборищ молодых людей. Читали стихи, пели песни… Как сказали бы сейчас, просто тусовались. Но попытки комсомола взять эти встречи под контроль кончились ничем. А дискуссии, которые разгорались возле памятника, нет-нет да и касались «политики». В итоге сборища на площади Маяковского просто запретили и разогнали. Но такие акции вызывали ответный протест. Стихи, песни, споры переносились на кухни частных квартир, за чаем или за бутылкой. Переносились в студенческие общежития или на природу, к туристическим кострам.
Гнойником внутреннего разложения России стала творческая интеллигенция. В сталинской модели державность оказалась неразрывно связана с идеологией. Поэтому атака на сталинизм одновременно нанесла удар по устоям патриотизма. Теперь советская культурная среда претендовала на осуждение «ждановщины», на расширение «свободы творчества». Требования «партийности» и впрямь были чересчур навязчивыми, порождали искусственный и лживый официоз. Ему не верили даже читатели и зрители, а уж тем более не могли верить люди, которые сами создавали его.
Но других направлений советское искусство не знало. А путь возврата к национальным корням большинство творческих работников отвергало или не видело. Он был слишком замусорен коммунистической пропагандой, чреват опасностями — или связывался с «консерватизмом», «реакцией», сталинизмом. Творческая интеллигенция пошла по тем путям, на которые ее подталкивали западные влияния. С одной стороны, начали развиваться космополитические тенденции — поднимались проблемы «общечеловеческих ценностей», самокопаний, эгоцентризма, искусства ради искусства. С другой — становился модным нигилизм. Критиканство, скепсис, высмеивание отечественной жизни.
Однако Хрущев никак не был настроен на такое понимание «оттепели». На встречах с деятелями культуры он заявлял: «В вопросах художественного творчества Центральный Комитет партии будет добиваться от всех… неуклонного проведения партийной линии». Предупреждал: «Вовсе не означает, что теперь, после осуждения культа личности, наступила пора самотека, что будут ослаблены бразды правления, общественный корабль плывет по воле волн, и каждый может своевольничать, вести себя, как ему заблагорассудится». Все, что выходило за рамки дозволенного (в понимании Никиты Сергеевича), решительно пресекалось. Авторы подвергались резкой критике. Снятые ими фильмы попадали на полки хранилищ, их картины и скульптуры уничтожались или убирались с глаз долой. Их романы и стихи обрекались пылиться в ящиках столов.
