Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Парамонов Борис Михайлович (чтение книг TXT) 📗

Эфир

Эфир Радио Свобода

RealAudio | WinMedia

Новости

Программы

Темы дня »

Наши гости »

Права человека »

Россия »

Время и Мир »

История и

современность »

»

Культура »

Медицина »

Образование »

Религия »

Спорт »

Спецпрограммы »

Поиск

подробный запрос

Радио Свобода

Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100

Рейтинг@Mail.ru

Культура

Русские Вопросы

Автор и ведущий Борис Парамонов

Жизнь и смерть в России

Умер Александр Павлович Чудаков; смело можно сказать - преждевременно умер. Он был человек сильный, большой, умелый, закаленный, жить он должен был до девяноста с лишним, как его могучие деды-священники. Трудная, гротескно-искаженная, нелепая русская жизнь его всё-таки, как сейчас говорят, "достала".

Несчастный случай с ним - вполне в нынешнем духе: нельзя не думать о сугубой и трегубой абсурдности существования в сегодняшней России, даже в столичной Москве, казалось бы, в блеске и лоске превзошедшей Запад. Это как при Екатерине: пышный парадный фасад и грязные задворки. А по существу - старая, вечная история: лучшие русские люди живут и умирают на помойках. Я шел недавно по Москве, по одному из старых переулков, по-прежнему богатых уютными особнячками; спутник сказал:

"Вот в этом доме живет Этуш". Более грязной входной двери я двадцать лет не видал. И это в доме известного актера и директора престижного театрального училища.

Мне многое случилось прочесть из написанного Александром Павловичем - прежде всего потому, что у меня есть полное академическое собрание Чехова, и я давно знаю чуть ли не наизусть чеховские тексты; одно время любимой игрой было - предлагал собеседнику открыть любой том (причем сам я номера тома не видел) и прочесть любую фразу; я тут же говорил, из какого рассказа.

Но с неменьшим интересом я читал и читаю все комментарии и примечания в этом богатом издании; а очень значительная их часть написана Чудаковым. Он едва ли не крупнейший русский чеховед. Помню, как Л.В. Лосев рассказывал об одном разговоре с Чудаковым: тот жаловался, что при подготовке этого издания не было возможности просмотреть такие-то и такие-то провинциальные газеты таких-то и таких-то лет - в поисках каких-либо сведений о Чехове. В старину сказали бы: "в поисках за".

В замечательном мемуарном романе Александра Павловича "Ложится мгла на старые ступени" он рассказывает об этой своей страсти: "Газеты прошлого и начала текущего лета Антон начал просматривать уже на первом курсе - без всякого плана, всплошную. Брал подшивку "Воронежского телеграфа", "Тифлисского листка", "Забайкальской мысли", "Каспия", столичной "Гласности", "Кобелякского слова", "Якутских вопросов" и листал. Впрочем, на специальные газеты был особый список:

"Соха-кормилица", "Индустрия", "Жизнь приказчика", "Вестник еврейской эмиграции и колонизации", "Студент-коммерсант", "Голос тайги", "Трезвый по понедельникам", "Казарма". Возникала даже мысль просмотреть все основные русские газеты второй половины века.

К тому времени, когда стало ясно, что такой безумной идеей возможно было одушевиться лишь в самозабвеньи юности (триста названий, многие газеты выходили 20, 30, 50 лет, ежедневные имели двенадцать корешков в год), он успел просмотреть больше двухсот годовых подшивок за разные годы. Делал выписки - тоже без определенной системы - всего интересного. Читал объявления - подряд. "Молодая особа со знанием немецкого и французского языков ищет места гувернантки". "Продается пара шведок серых в яблоках".

"Магазин Силкина сообщает, что поступила партия свежей зернистой икры из Астрахани". Печаль овладевала им". Из этого текста можно извлечь если не почти всё, то очень многое для понимания А.П.Чудакова. Заметим прежде всего, что он назвал себя Антоном: выдуманное имя и настоящее отчество дают "Антон Павлович" - имя любимого писателя (поэтому в книге он назвал своего отца Петром, чтоб не так бросалась в глаза идентификация с Чеховым.)

Во-вторых, поражает это разнообразие прежней русской жизни, можно сказать, богатое ее разнообразие и разнообразное богатство, весомо подтверждаемое упоминанием провербиальной икры. В-третьих, всё это есть свидетельство о чеховской России, - так сказать, Таганрог как ее строительный атом. В-четвертых (будет еще и в-пятых) - в-четвертых, в этом количественном изобилии, в мельтешащем множестве проникновенный исследователь может обнаружить - и обнаруживает! - ключ к поэтике Чехова.

И таким исследователем был А.П.Чудаков. В теоретической книге о Чехове он пишет: "Чеховская художественная система прежде всего фиксирует незакономерное, необязательное - то есть собственно случайное, расширяя возможности искусства. Индивидуально-случайное в мире Чехова имеет самостоятельную бытийную ценность и равное право на воплощение наряду с остальным - существенным и мелким, вещным и духовным, обыденным и высоким.

Всё это создает ощущение невыверенной позиции литератора, она покоряет читателя своей безыскусственностью". Помнится, в одной работе Ролана Барта разбирается вопрос: как можно включить в структуралистский анализ всякого рода мелочи у Флобера, вроде упоминания каких-то часов под стеклянным колпаком: нечаянное - а вернее закономерное - свидетельство ограниченности структурализма.

Чудаков в работе о Чехове современнее, идет дальше - встраивает Чехова в наисовременнейшее, так называемое неклассическое мировоззрение, строго говоря, отрицающее системность или даже закономерность как таковые. Нельзя по этому случаю не привести нескольких слов из одной чеховской статьи Чудакова, посвященной очень специальному вопросу: о цензурных изъятиях в письмах Чехова в его даже научных изданиях; эти купюры касались эротической тематики. Чудаков писал:

"Можно ли удивляться, что не только в сознании читателей, но и по страницам биографических книг о Чехове многие десятилетия гуляет образ чинного, благопристойного господина с палочкой, не позволявшего себе соленого слова, несколько постноватого и болезненного, мало интересующегося женщинами". Чудаков приводит пример: из письма Щеголеву-Леонтьеву в одном издании были выброшены слова о публичных домах в Соболевом переулке. Чехов писал: