Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции - Марочкин Владимир Владимирович
«Магомаева в то время очень сильно интересовало видео, поэтому за валюту ему приобрели очень много видеоаппаратуры, – вспоминает Игорь Замараев, звукорежиссёр магомаевской студии. – Но в этой инвалютной закупке было много оборудования, которым он дома не пользовался. Он своё получил, а то, что ему было не нужно, отдал нам: сами, мол, разбирайтесь! В принципе своя звукозаписывающая студия ему была не нужна, ведь он был народным артистом СССР, и стоило ему только пожелать записать что-нибудь, как и ГДРЗ, и Бабушкин с его „Мосфильмом”, и всё телевидение будут просто летать от счастья предоставить ему такую возможность! Да хоть 250 часов в студии! Нет вопросов! Поэтому собственную студию он даже ни разу не видел и никогда там не был. Хотя она была очень симпатичная».
Вадим Голутвин и Владимир Ширкин работают над записью альбома «Московское время». Фото из архива Александра Чиненкова
В магомаевской студии, которую чаще называют ширкинской, стояли приличный пульт, 8-канальный магнитофон «Teac», запись на который происходила на видеокассету, и хорошая акустика для сведения. Поэтому нет ничего удивительного, что на этой студии записывались очень многие звёзды отечественной рок-музыки и эстрады, включая Александра Барыкина и Сергея Минаева. Но, наверное, больше всех времени в ширкинской студии провели музыканты группы «СВ», как по выходе Романова из тюрьмы была переименована группа «Воскресение» (эта аббревиатура имеет множество расшифровок, но самая важная – «Снова вместе»). Ширкину было интересно работать с этой группой, потому что музыка «СВ» была очень сложной и необычной.
«Альбом „Московское время” был подготовлен в поездках, – вспоминает трубач Александр Чиненков. – Мы жили с Вадиком Голутвиным в одном номере и каждый вечер работали над новыми композициями. Самые сложные вещи, так называемый лирический рэп, где читается поэтический текст под музыку, делались в номерах во время гастролей. Если мы были в Москве, то постоянно собирались у Вадика на квартире, на Чехова. Поэтому в студию мы „упали” уже более-менее готовыми, то есть разучивать ничего не надо было. Единственное, требовалось время на запись многоголосья или иных наложений. „Московское время” мы писали в течение четырёх дней. Но писали день и ночь напролёт. Мы уговорили Вову Ширкина, что даже если он уходит, то разрешает нам писаться, потому что мы не укладывались. Последняя ночь исключительно была занята сведением».
Вернувшийся из тюрьмы Алексей Романов успел поучаствовать в записи альбома «Московское время» в качестве басиста, потому что некому было играть на басу.
Игорь Замараев вспоминает, что очень интересно было работать с Михаилом Чекалиным, потому что это была экспериментальная электронная музыка: «Первые эксперименты с электроникой мы писали вообще на кассетник, без наложений! Мы тогда уже получили оборудование, но ещё не было студии! Магнитофонов ещё не получили, зато у меня был чумовой рэг с эффектами, другого такого ни у кого тогда не было. Чекалин играл на нескольких клавишных, а я крутил ручки с эффектами…»
Не менее интересно и необычно было работать с Сергеем Минаевым. «Я же никогда не занимался поп-музыкой, – вспоминает Игорь Замараев, – и для меня было открытием, что всё это очень даже непросто. А дело в том, что для такой простой музыки у нас не хватало технологий. У нас были очень дешёвые приборы, ведь хороших приборов сюда никто не привозил. Если ещё можно было найти синтезатор, то не было, например, драм-машин. Кстати, драм-машина была в Чазовском центре. То есть для того, чтобы тогда заниматься попсой, не было нужного оборудования, а кроме того, никто не знал, как это всё сделано. Мы пробовали делать музыку типа Depeche Mode, а первый эмулятор в Россию привёз Сергей Мазаев в 1989 году! А у них стояло по две штуки таких эмуляторов, и Мартин Гор на них фигачил. У нас на студии был „Синти– 100”, на котором мы и пробовали играть такие штуки, а вот сэмплеров нормальных у нас не было…
Кроме того, в наших студиях, которые существовали кое-где в Москве, не было профессиональных мониторов. И не нашлось ни одного умного дяди, который бы сказал: „Ребята, всё хорошо, но вот колонок-то у вас нет!” И это была колоссальная трагедия. Если микрофоны нормальные найти ещё можно было, то хороших колонок не существовало вообще, поэтому никто не мог добиться нормального звука.
И вообще не было школы звукозаписи. Единственное, что было записано профессионально, – это тухмановский альбом „По волне моей памяти”. Его записывал Николай Данилин, с которым ещё Магомаев много работал…»
Когда в 1987 году на Комсомольском проспекте, близ метро «Фрунзенская» был возведён Московский Дворец молодёжи, у многих появилась надежда, что, по примеру своего ленинградского собрата, он станет родным домом для творческой интеллигенции города. Но так случилось лишь отчасти и то благодаря студии, которая была оснащена качественной профессиональной звукозаписывающей аппаратурой.
«На одном дне рождения я случайно познакомился с Арменом Туманяном, секретарем горкома ВЛКСМ, который курировал рок-лабораторию, – вспоминает Игорь Замараев. – Он произвёл на меня хорошее впечатление, поскольку оказался очень музыкальным человеком и говорил интересные вещи. Мы стали общаться, он приехал ко мне в студию, на Волгоградку. А поскольку Туманян – официальный человек, а я работал у народного артиста Муслима Магомаева, то между нами сложились нормальные взаимоотношения. Однажды он мне говорит:
– Мне предлагают работать в Московском Дворце молодёжи экономическим директором. Туда привезли совершенно гениальное оборудование. Тебе будет это интересно?
Мы с ним встретились, поговорили, и я ответил:
– Да, мне это интересно!
А тут и Магомаев стал совсем мало работать…
Туманян познакомил меня с Георгием Викторовичем Ващенко, коммерческим директором МДМ. А Ващенко – азербайджанец. И вдруг приходит волосатый парень, который был звукорежиссёром у самого Магомаева! Ему это было так приятно!
Потом я украл у Синяева Ваню Евдокимова. Затем пришёл Серёжа Рылеев, который до этого инженерил у Ситковецкого в „Автографе”. И началась работа».
Вслед за Замараевым из ширкинской студии в МДМ перебрались и некоторые артисты, в их числе – Михаил Чекалин и Андрей Мисин. Но появились и новые имена, которые вскоре стали брендом студии МДМ. В первую очередь это – «Автограф» Ситковецкого, «Фен-О-мен» Сюткина и Мирова, «Кураж» Четвергова.
«Очень здорово работалось с „Куражом”, – рассказывает Игорь Замараев, – запись шикарная получилась. Наша работа началась с того, что пришёл Дима Четвергов с самопальной гитарой и „пи-веевским” усилителем, а у меня тогда была отличная гитара „Фендер Страт плюс”, о которой Дима до сих пор вспоминает: „Где этот “Страт плюс”?!” И Четвергов очень вежливо попросил:
– А можно мне попробовать на этой гитаре? Я просто покажу, какой у меня звук…
И он сыграл так классно, что я тут же сказал:
– Нет вопросов! Вперёд! Записываться будешь на этой гитаре!
И альбом у „Куража” получился очень хороший по звуку.
Был замечательный проект „Тихий час”, который записался за один день перед отъездом в Америку. И неожиданно очень хорошая запись получилась. Они ко мне пришли и говорят:
– Мы послезавтра в Америку уезжаем, и нам нужно будет продавать там кассеты. Давай запишем нашу рокабилльную программу!
Я отвечаю:
– Легко!
Когда они приехали из Америки, то рассказали, что их там похвалили, но сказали, что запись получилась очень чистая для рокабилли, что там всё слишком вычищено, слишком отполировано.
Иностранцев было дикое количество. У меня там и немцы писались, и шведы, и с норвежской певицей Мари Бойне проект был…»
Но наиболее серьёзно там работали «Альянс» и Инна Желанная. Недаром их альбом «Сделано в Белом», записанный в студии МДМ, в 1993 году взял главный приз на международном фестивале МИДЕМ в области World music. Звукорежиссёром этого альбома был Игорь Замараев.
