Путин. Зрелость Президента - Видова Ольга (книга жизни .TXT) 📗
Постоянные перелеты, смена часовых поясов требовали здоровья, которое поддерживалось спортивными навыками. Спорт помогал переносить нагрузки. Это производило на россиян определенное впечатление. Наконец-то Президент России – это здоровый, активный, энергичный человек, без вредных привычек, умеющий критично и стратегически мыслить и, что очень важно, принимать на себя ответственность за свои действия.
Сегодня, оглядываясь назад, можно твердо сказать, что Владимир Путин принял из рук Ельцина слабую, несчастную страну во главе с горсткой олигархов, обобравших ее до предела. Неполная сотня людей обладала огромными капиталами, тогда как основная масса населения России жила на грани нищеты или за таковой.
««Крупный российский бизнес» – это вид плесени, выросшей на срубленном дереве российской государственности. Вакциной из этой плесени убили страну и могут убить весь мир», – высказал свою точку зрения Александр Проханов.
В. Соловьев и Н. Злобин в книге «Путин – Медведев. Что дальше?» так охарактеризовали наследство, доставшееся Путину: «Ельцин нанес тяжелый удар по коммунистической системе в России, продолжив то, что начал Михаил Горбачев… Появление олигархов, семибанкирщина – все это печальная заслуга президента Ельцина».
В процессе своих размышлений В. Соловьев и Н. Злобин приходят к заключению, очень важному для понимания последующих действий окружения Ельцина уже в период президентства Владимира Путина:
«Во-первых, Ельцин открыто продемонстрировал, что Запад принимает активное участие в делах суверенного государства, осуществляя по сути противоправное вмешательство.
Во-вторых, он показал, что, будучи неспособным доказать правоту своей позиции российским гражданам, видит единственный выход из ситуации в том, чтобы взять на Западе деньги для подкупа избирателей.
Третий вывод очевиден и заключается в том, что после всего этого Ельцин никогда не сможет вести внешнюю политику, которая противоречила бы интересам тех стран, которые выступили кредиторами. И как бы жестко это ни звучало, иначе как предательством родины такие действия трудно назвать».
Михаил Касьянов в книге «Без Путина» объясняет победу Ельцина в 1996 году тем, что тот взял кредит для выплаты задолженностей по зарплате. Запад дал деньги и, по сути, стал держать на крючке Президента России, диктовать ему свою волю.
На самом деле, как показало время, ситуация была намного сложнее. Приватизация, проведенная командой Чубайса и Гайдара под руководством Вашингтона, была лишь частью программы ослабления России, благодаря чему можно было завладеть энергетическим богатством страны. В результате этих и других действий Россия потеряла свою суверенность. Все, вплоть до кадровой политики, определялось Вашингтоном.
Те же самые мысли четко выразил Александр Зиновьев: «Идеи перехода к капитализму пришли позднее, причем сверху и извне, а не из недр общества. Перестройка началась не с них. Горбачев в начале своей деятельности в качестве главы власти клялся в верности социализму и грозился усовершенствовать его… Идея смены общественного строя пришла уже в ходе перестройки, когда стало ясно, что ее замыслы провалились. Эта идея возникла на высотах власти под давлением Запада и оттуда была спущена в массы как новая установка. И тогда свора советских ловкачей и приспособленцев кинулась выполнять эту установку, стараясь урвать для себя от нее как можно больше».
Годы правления Бориса Ельцина стали трагическими для России. Образ Президента России как человека непредсказуемого, больного алкоголизмом складывался и на Западе. Шутовство Ельцина устраивало США и страны Западной Европы. Они были удовлетворены тем, что СССР, великой державы, уважаемой и признаваемой всеми странами мира, больше нет.
Ельцинская Россия беднела и ослабевала на глазах. Основные доходы от тех сфер народного хозяйства, которыми располагало советское государство, теперь находились в руках горстки жирующих дельцов, входящих в «семью».
Передел народной собственности в пользу нескольких десятков частных владельцев не привел к тому, чтобы они вкладывали деньги в отечественное производство, в реальный сектор российской экономики. Их капиталы через офшоры питали США, Западную Европу.
Не было социальной базы, которая позволила бы проводить эффективные реформы. Средний класс в России не появлялся. Больше половины населения находилось на грани нищеты. Почти все социальные программы были свернуты. Чиновный произвол, коррупция душили Россию.
Но это еще полбеды. Сегодня страшно вспомнить, но страна была поставлена на грань расчленения. Россия могла перестать существовать как государство.
Сегодня в сознании российских граждан Ельцин предстает как разрушитель, а не как созидатель. Да и сам он давал пищу этим суждениям. В своих записках он неслучайно делает акцент именно на разрушении старой экономики: «Наверное, по-другому было просто нельзя. Кроме сталинской промышленности, сталинской экономики, адаптированной под сегодняшний день, практически не существовало никакой другой. А она генетически диктовала именно такой слом – через колено. Как она создавалась, так и была разрушена».
Продолжая эту мысль, он уточняет: «Россия сопротивлялась их (Гайдара и Чубайса) экспериментам, поскольку в России очень сложно что-либо сделать, но еще сложнее в ней что-либо развалить».
Ельцин признается, что именно поэтому он и подобрал соответствующую команду, которая ничего из прошлого не ценила и должна была только строить будущее. Но хорошее будущее команде президента Ельцина удалось построить только для себя и близкого окружения, а не для народа.
По мнению Александра Зиновьева, ельцинская организация власти без опоры на коммунистический партийный аппарат закономерно привела к образованию уголовно-мафиозной структуры на высшем уровне. Народ чувствовал, что это несправедливо.
Да и Путин это осознавал. С одной стороны, он действительно был лично обязан Ельцину тем, что тот остановил свой выбор именно на нем. С другой – давая гарантию экс-президенту, Путин, в сущности, закладывал первые кирпичики в фундамент новой России. Он давал понять, что не следует забрасывать комками грязи человека, ушедшего с поста главы государства, устраивать политическую свару, как это бывало до сих пор. Поэтому и был издан закон, определяющий права экс-президента.
По мнению Путина, именно закон должен определять развитие России: «Перед законом должны быть равны все: и скромный клерк, и государственный чиновник – даже самого высокого ранга, – и рядовой гражданин, и средний предприниматель, и крупный бизнесмен вне зависимости от того, сколько миллиардов долларов числится на его личных или корпоративных счетах».
Реакцию россиян на приход во власть Владимира Путина особенно эмоционально выразила В. В. Баша. В статье «Феномен Путина» она писала: «Откуда эта боль в народе? Посттравматический синдром… Нам не хватает нормальной власти. Это – самое больное. Лет десять власть от слов «русский», «национальный» как черт от ладана шарахалась. Как надо было изнасиловать свою страну, чтобы 31 декабря в момент отречения процентов девяносто девять населения от облегчения чуть не плакали. Феномен Путина. Загадка?! Березовский за ним. Он – преемник Ельцина. И ученик Собчака. Шансов с таким послужным списком – никаких. А вот приглянулся он народу. Интуитивно чувствую – рейтинг настоящий. Дело не в Чечне».
Собчак, вернувшись из Франции, посчитал своим долгом быть доверенным лицом Владимира Путина и 15 февраля с агитационным туром поехал по Калининградской области. Он активно выступал, давал интервью и в ночь на 19 февраля скоропостижно скончался от сердечного приступа.
Владимир Путин впервые, буквально перед смертью Собчака, 17 февраля, приоткрыл завесу своих отношений с ним в интервью газете «Коммерсант»: «Я абсолютно был убежден в том, что Собчак порядочный человек на сто процентов. Я просто знаю, как он думает, что является для него ценностью, а что нет. Он порядочный человек с безупречной репутацией. Более того, он очень яркий, талантливый, открытый. При том, что мы с ним совсем разные люди, он мне очень симпатичен. Мне искренне нравятся такие люди, как он. Он настоящий. Мало кто знал, что у нас с Собчаком были близкие, товарищеские отношения, очень доверительные. Я думаю, что могу назвать его старшим товарищем».
