Русское солнце - Караулов Андрей Викторович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Егорка встал и медленно по стенке пошел к выходу. Дойдя до двери, он оглянулся назад: Олеша попытался вдруг встать и завыл вдруг по-звериному…
Егорка передумал ехать в Москву в понедельник, но от идеи своей — не отказался.
31
Интервью Руцкого, опубликованное в «Известиях», произвело фурор: Алешка ходил гоголем. Таких текстов от Руцкого никто не ждал; вся страна открыла рты. Особенно запомнились фразы о «мальчиках в розовых штанишках» и о том, что Российская Федерация рано или поздно пошлет Гайдара «по эротическому маршруту»; Гайдар обещал подать в суд.
Текст интервью полностью переписал, на самом деле, Николай Арсеньевич Гульбинский, пресс-секретарь Руцкого, смешной парень в огромных очках, потом приложил руку Федоров, но «мальчики», слава богу, остались, то есть свои аплодисменты Алешка заслужил.
Анатолий Красиков, руководитель пресс-службы Ельцина, был недоволен «Известиями», но Бурбулис напряжение снял, хотя тоже был недоволен.
«Арзамасцев сделал главное — показал Руцкого», — объяснил Бурбулис.
«Намаюсь я тут…» — догадался Алешка.
В управлении кадров — тоже скандал: новые ставки у Красикова могли появиться только с первого января, но Голембиовский, слава богу, не возражал, чтобы Алешка поработал в «Известиях» ещё пару недель.
Эх, фартовый человек, Алешка Арзамасцев!
В России, где все случается случайно, самое главное — не прозевать свой час.
В России выигрывает только тот, кто видит, кожей чувствует, как меняется время.
Грачев, новый пресс-секретарь Президента СССР, высказал пожелание об интервью Горбачева «Известиям». Если прежде, ещё полгода назад, получить у Горбачева интервью было совершенно не реально (в лучшем случае интервьюером выступала факс-машина: редакция отправляла вопросы, а факс скидывал ленивые, неинтересные ответы), то сейчас Президент СССР не упускал любую возможность «обменяться в свете реалий».
По табели о рангах, интервьюировать Горбачева должен был Голембиовский, но он лежал в больнице со сломанной ключицей. Грачев предлагал Отто Лациса, известного международника и члена ЦК КПСС, которого Горбачев несколько раз публично защищал от «агрессивно-послушного большинства», но Лацис, как выяснилось, боялся испортить отношения с Ельциным, — короче говоря, Голембиовский решил, что в Кремль поедет Боднарук, а вопросы будут обсуждены на редколлегии.
В качестве «ассистента» (мало ли что!) Боднарук взял с собой Алешку: Арзамасцев — признанный интервьюер, а самое главное — человек рискованный, всегда выручит, если случится заминка.
Грачев не возражал.
Вот, черт, ну что за погода в Москве, а? Жить не хочется. Москва не Питер, не на болоте стоит, а мгла, сплошная мгла! Откроешь рот — нажрешься снега.
Боднарук очень боялся аварий, поэтому Алешка сразу, не раздумывая, уселся на место «покойника», то есть — рядом с шофером. После событий в августе союзные и тем более российские министры не имели права въезжать в Кремль на служебных «Чайках» и «Волгах». Горбачев заявил, что «при всем желании оппозиции поиграть на трудностях», он исключает «военный реванш» — и тут же, не объясняя причины, уволил начальника Генерального штаба Вооруженных сил и коменданта Кремля.
Грачев предупредил, что Президент СССР отводит для беседы час десять, а в полдень у Горбачева встреча с Ельциным — первая после «беловежского сговора».
Нет, не хотел, не хотел Алешка врать себе самому: Горбачев, над которым он всегда издевался, ему ужасно понравился.
Твердый, ироничный, чуть пополневший (нервы?) после Фороса, Президент СССР был полон энергии и сил.
— Начнем беседу, — сказал Горбачев.
— В режиме «прямого эфира», Михаил Сергеевич, — Боднарук передал слова Голембиовского. — Под диктофон, без визирования, как на Западе.
— Согласен, — кивнул головой Горбачев. — «Известиям» верю.
Кабинет Президента СССР был гладкий и серый. Говорят, Раиса Максимовна сама здесь переставляла мебель. «Значит, у неё плохой вкус, — догадался Алешка. — Интересно, что за мебель в Фонде культуры?» Боднарук открыл блокнот:
— Михаил Сергеевич, не считаете ли вы, что вы вступили в самый трудный период своей жизни?
— Именно так, — кивнул Горбачев.
Пискнул телефон прямой связи с Григорием Явлинским (после Фороса Явлинский фактически был — в одном лице — премьер-министром Советского Союза и министром финансов), но Горбачев не шелохнулся. Он глядел на Боднарука так, словно это — не интервью, нет, — вражеская атака.
— Я буду спрашивать только о последних событиях… — медленно сказал Боднарук. — Не кажется ли вам, Михаил Сергеевич, что ваша политика, нацеленная на Союзный договор, была ошибкой?
— Не кажется, — махнул рукой Горбачев. — Реальности, какими является наш мир, его переплетенность — человеческая, экономическая и стратегическая, — затрагивают всех, то есть если разрушается часть структуры, то разрушается она вся… — Горбачев сделал паузу. — Убежден, что даже сейчас, на новом этапе, Союзный договор необходим, хотя эрозия, конечно, большая и мы можем, я прямо говорю, схлопотать плохую ситуацию. Значит: Союзный договор как база для реформирования нашего унитарного многонационального государства просто необходим, но согласование при большой степени свободы, какой является расхождение по национальным квартирам, усложнит, я думаю, процесс согласования и взаимодействия…
— То есть вы считаете, что в Беловежской пуще ничего особенного не произошло? — уточнил Боднарук.
— Произошло, конечно, произошло, но Советский Союз был, есть и будет, так что с этой точки зрения — да, не произошло.
— А если люди, Михаил Сергеевич, выскажутся за СНГ?..
— Значит, я с людьми расхожусь, — сказал Горбачев. — Тогда — все. Раз нет консенсуса, значит, это — дезинтеграция.
Боднарук посмотрел на Алешку, потом на Грачева и опять полез в блокнот.
— Михаил Сергеевич… сейчас активно обсуждается вопрос вашей отставки. Вчера по Российскому телевидению выступал Михаил Полторанин, который сказал следующее: Президент Горбачев, безусловно, историческая фигура, он может быть почетным президентом всего этого содружества, сохраняющим неприкосновенность («чтобы у него не было комплекса Хонеккера», как выразился Полторанин). Складывается впечатление, что это не Полторанин придумал, а Президент Ельцин. Вам предлагалось что-либо подобное?
— Вы это впервые мне рассказываете, — усмехнулся Горбачев. — Такого разговора не было, ко мне никто не подходил, я не вижу себя в какой-то иной роли, тем более — в роли свадебного генерала, но если я, прямо говорю, увижу, что то, о чем они высказываются, отвечает моим убеждениям, я ещё раз все обдумаю.
— Сейчас постоянно возникает вопрос о вашей роли как главнокомандующего… — начал Алешка.
— Я употреблю свою роль главнокомандующего, чтобы, с одной стороны, позаботиться об армии, не расшатывать её, хотя это трудно в реформируемой стране, в армии, вы знаете, тоже идут реформы, но этот важнейший государственный институт будет выполнять свои функции по назначению. Хватит Баку и хватит Тбилиси, — та политика, которая рассчитывает пустить в ход танки, не достигнет цели, это тупик, политический тупик…
— И вы давно это поняли, Михаил Сергеевич? — не выдержал Алешка.
— Я это знал всегда! — твердо сказал Горбачев. Он мельком взглянул на Грачева. Словно спрашивая (взглядом), доволен ли он его ответами.
Грачев молчал.
— А с чем связано смещение генерала Лобова с поста начальника Генштаба? — поинтересовался Боднарук.
— Это как раз связано с тем, чтобы все было стабильно, — сказал Горбачев.
— Михаил Сергеевич, — Боднарук говорил увереннее, — вы за Союз, но в конце концов неважно — Содружество или Союз. Вы за единое экономическое, политическое, правовое пространство — в этом суть Союза…
— Да, чтобы обеспечить более эффективное взаимодействие, — кивнул Горбачев.
— Но если все идет не тем путем, как вы хотели…
— Тогда дезинтеграция.
