Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Ракитин Алексей Иванович (бесплатные книги полный формат TXT, FB2) 📗
В условиях Советского Союза психиатрический диагноз – это приговор, равносильный расстрелу и профессиональной смерти, человека с таким диагнозом даже в больницу работать не возьмут, в лучшем случае – на завод ЖБИ бетон замешивать. Могут ещё помочь дорожным рабочим устроиться, гравий лопатами разбрасывать. И понимая это, врачи ЛОПБ, даже увидев соответствующую симптоматику, могли закрыть на неё глаза и фатальный диагноз не поставить. Больше того, автор должен признаться, что на месте лечащего врача сам поступил бы именно так. Да, это было бы должностное преступление, но принимать на душу грех и ломать жизнь молодому талантливому человеку, я бы не стал. Пригласил бы его к себе, объяснил бы всю тяжесть его положения, сколь оно опасно и чем чревато, рассказал бы как надлежит организовать свою жизнь, но после этого пообещал бы, что в документах опасных следов оставлено не будет и с этой стороны бояться ему нечего. Никому бы никогда ни единым словом об этом разговоре не обмолвился, но именно так и поступил бы.
Потому что талантливые люди подобны золотым самородкам – они редки и ценны, их надо беречь! Нет никаких данных о том, что именно так и повели себя врачи ЛОПБ, но внутренняя убежденность подсказывает, что подобный вариант развития событий в 1977 г более чем вероятен. Врачи предпочли не заметить болезнь, предрешавшую «социальную смерть» композитора, и тем подарили ему 2 года активной творческой жизни. Тем более, что заболевание Ивасюка никакой опасности для окружающих не представляло, оно было опасно лишь для самого композитора.
Владимир Ивасюк.
Это пожалуй всё, что хотелось бы сказать о посмертной судебно-психиатрической экспертизе. На следующий день после получения этого акта – 17 июля 1979 г – замрайонного прокурора Гнатив оформил и подшил «Постановление о прекращении уголовного дела». По-видимому, основная часть документа была подготовлена ранее и по получении текста судебно-психиатрической экспертизы в него были внесены лишь последние дополнения.
Процитируем самую существенную часть «Постановления…»:» (…) Ивасюк В. М. совершил самоубийство, находясь в болезненном состоянии психической деятельности, в депрессивной фазе циклотимии. В результате анализа собранных по делу доказательств, следует прийти к выводу, что творческий спад, который особенно болезненно переживал Ивасюк Владимир в связи с продолжающейся развиваться психической болезнью /циклотимией/, наличие незначительных жизненных невзгод, из которых он не мог найти правильного выхода, явились причиной самоповешения Ивасюка В. М. На основании изложенного (…) постановил: уголовное дело по факту смерти Ивасюка Владимира Михайловича дальнейшим производством прекратить за отсутствием события преступления. (выделено автором – А.Р.)»
Через день – 19 июля 1979 г – в местной газете «Ленiнська молодь» появилась статья, посвященная расследованию смерти Владимира Ивасюка. Пересказывать содержание этого многословного, но пустопорожнего сочинения вряд ли нужно, поскольку автор статьи знал о расследовании намного меньше того, что знают прочитавшие эту книгу. Статья эта упомянута здесь сугубо в целях расширения читательского кругозора, если хотите, для «коллекции» – это одна из очень немногих публикаций о смерти композитора в советской прессе тех лет. Так что, пусть будет…
Заканчивая обзор расследования, проведенного в мае-июле следователем Гнативом, нельзя не отметить его полноту и даже дотошность. Следователем был опрошен широкий круг свидетелей, назначены необходимые и целесообразные экспертизы, их результаты оказались в целом ясны и с точки зрения следствия логичны.
Статья в газете «Ленiнська молодь» в номере от 19 июля 1979 г, посвященная смерти Владимира Ивасюка.
С точки зрения оформления дела следует отметить аккуратность и грамотность его ведения, наличие у следователя высокой канцелярской культуры. Поверьте, на фоне документации той поры оно выглядит очень достойно, выше среднего уровня.
По содержательной части расследования автор позволит себе обратить внимание на некоторые недоработки или, скажем иначе, детали, не получившие ответа в следственных материалах.
А именно:
1) Следователь почему-то не заинтересовался следами травмирования, описанными в акте СМЭ трупа. Речь идёт об 11 поверхностных ссадинах на предплечьях обеих рук и левой голени. Можно понять, почему эти травмы не заинтересовали судмедэксперта – тот понимал, что видит старые следы – но непонятно, почему следователь Гнатив обошёл молчанием природу этих повреждений при допросе эксперта. На данное обстоятельство уже указывалось ранее.
2) Также следователь не заинтересовался наличием двух следов лигаруты (сдавления) на тыльной стороне шеи покойного. Об этом также было написано в своём месте, в принципе, характер повешения – стоя на ногах – позволяет логично объяснить появление двух следов сдвигом петли при подгибании ног. Но эти детали должен был разъяснить судмедэксперт, а не Ракитин! Налицо невнимание следователя…
3) В деле нет метеосводки. А она нужна, поскольку речь идёт о растянутых во времени событиях, ведь между исчезновением Ивасюка и обнаружением тела прошло более 3 недель! Хорошо бы понимать, какова была погода в те дни, шли ли дожди (на ногах трупа мацерация!), выпадал ли снег. В этом вопросе очевидна неполнота следственного материала.
4) Следователь не сделал вывод о наличии довольно значительного интервала времени между уходом Ивасюка из дома и повешением. В своём месте мы делали прикидки на сей счёт и видели, что интервал этот хотя и не может быть определен точно, но должен быть весьма велик (более суток). Гнатив должен был задаться целью выяснить чем именно Ивасюк занимался в это время и где его провёл. В «Постановлении о прекращении уголовного дела» надлежало как-то на эту тему высказаться, продемонстрировать хотя бы понимание того, что такая задача перед следствием стояла… Но нет, Гнатив обошёл этот вопрос стороной и не факт, что он вообще понял существование данной проблемы. Между тем, такой хронометраж был бы очень желателен, принимая во внимание, что разные свидетели, никак между собой не связанные, заявляли будто видели Ивасюка в разных местах уже после его исчезновения.
5) Никакого интереса следователь не проявил к опустошению портфеля Ивасюка. Между тем, в нём нечто лежало и это «нечто» потом исчезло. Исчезновение этого «нечто», как представляется автору, является хорошим косвенным доводом в пользу того, что имело место именно самоубийство композитора, и Гнатив мог бы использовать данное обстоятельство для подкрепления основной версии расследования. Этого он, однако, не сделал и вообще интереса к пустому портфелю не выказал, из чего можно заключить, что данная улика не натолкнула следователя на какие-то серьёзные размышления. Ничего фатального в подобном невнимании нет, на окончательный вывод данная деталь никак не влияла, но для полноты картины, конечно же, хотелось бы видеть хотя бы попытку следователя разобраться в этом вопросе.
6) Не очень убедительно выглядит выяснение следствием материального положения Ивасюка. Не совсем понятно отсутствие интереса следствия к этому вопросу, поскольку изучение материально-денежного аспекта жизни потерпевшего в рамках данного расследования должно было стать одним из приоритетных. Баланс остатков на сберкнижках необходим, но очевидно недостаточен! Гнатив должен был изучить движение средств на счетах Ивасюка, тем более, что как выяснило следствие, Владимир пользовался аккредитивами (фактически безналичным перечислением денег между различными отделениями Сбербанка). По мнению автора, у Ивасюка в середине дня 24 апреля в карманах лежали не 4 рубля, более того, автор имеет сильное подозрение, что уже после ухода из дома в 13 часов того дня тот обращался в отделение Сбербанка и снимал какую-то сумму. И вполне возможно, что делал это не во Львове. Вопросы, связанные с финансовой стороной жизни композитора, требовали всестороннего и тщательного анализа, в который Гнатив углубляться не стал, очевидно, посчитав детали такого рода избыточными.
