Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Хэдфилд Кристофер (книги бесплатно без .txt) 📗
Корабль «Союз» гораздо проще в управлении, при этом он полностью автоматизирован: в случае критической ситуации вероятность выживания намного выше, чем на шаттле, поскольку спускаемая капсула, в которой находится экипаж во время взлета, автоматически отделяется и отбрасывается от корабля. Именно это произошло в 1983 г., за две секунды до взрыва «Союза» на стартовой площадке во время обратного отсчета; экипаж остался жив. В 1975 г. после серьезной неисправности в работе ускорителя во время набора высоты автоматически сработал пиротехнический заряд, отделив капсулу от ракеты-носителя; парашюты спускаемого аппарата раскрылись во время ее падения на Землю точно по плану. Однако капсула довольно жестко приземлилась в холмистом удаленном районе и начала скатываться по снежному склону, остановившись на краю отвесной скалы только потому, что парашют зацепился за какую-то растительность на склоне. Команда выжила, чтобы рассказать эту историю. Парашют не сработал лишь однажды, во время самого первого полета «Союза» в 1967 г. Владимир Комаров — космонавт-испытатель, который был на борту корабля один, — погиб, и это была первая катастрофа со смертельным исходом в истории космических исследований. С тех пор, к счастью, и сам корабль, и его парашюты, стали в высшей степени надежны.
Члены нашего экипажа чувствовали уверенность в том, что даже в случае отказа двигателей мы почти наверняка останемся живы. Тем не менее не все отказы двигателей одинаковы, даже на самом автоматизированном космическом корабле. Самое неудачное время для отказа двигателей на «Союзе» — после первых двух минут полета, когда корабль уже набрал высоту, но еще продолжает разгоняться. В этом случае вы провалитесь вниз. Если «Союз» возвращается на Землю в горизонтальном положении, то он столкнется с атмосферой, как камень, скачущий по поверхности пруда, и будет постепенно снижать скорость. Но если он будет падать вертикально, то его падение будет похоже на падение камня, брошенного в пруд с большой высоты. Корабль столкнется с плотными слоями атмосферы, вследствие чего возникнет тормозящая сила в 24g — при такой перегрузке выжить можно, но она крайне экстремальна как для людей, так и для корабля. У командира «Союза» есть всего около четырех секунд, чтобы изменить критическую ситуацию: нажимая кнопки на ручке управления можно отключить часть автоматики и повернуть спускаемую капсулу так, чтобы уменьшить перегрузку на 8–10g. И хотя 14–16g все еще страшная перегрузка, это все-таки намного лучше, чем 24g. Поэтому Роман отрабатывал этот маневр на тренажере, и мы на всякий случай все время обсуждали детали.
На самом деле мы практиковались в выполнении разных операций так тщательно и так много думали о том, что еще может стать причиной нашей гибели или ранения, что чем ближе был день старта, тем отчетливее нам казалось, что мы готовы практически к любой ситуации. Мы имели бесчисленные возможности сосредоточиться на наших слабых местах и совершенствоваться в этих областях, а также бесчисленные возможности приобрести и развить новые навыки. В этом медленном и трудном процессе мы приобрели интеллектуальную и эмоциональную твердость, которые необходимы для преодоления напряжения и стресса во время взлета. Наши ключевые навыки, которые и делают нас астронавтами, — способность быстро разбирать и решать сложные проблемы при неполной информации во враждебной среде — не были даны нам от рождения. Но к этому моменту мы все ими обладали. Мы их развили во время работы.
Отличная подготовка тем не менее не подразумевает, что мы были обессилены и изнурены. Для меня, как и для любого, кто берется за какую-либо трудную миссию, старт казался одновременно пугающим и бодрящим. Перед своим первым полетом я испытывал смешанное чувство еле сдерживаемого возбуждения и серьезного желания, свойственного новичкам, проявить себя. Мой второй старт был другим; тогда мной владела целеустремленность, ведь я знал, что удачная установка манипулятора Canadarm2 была ключевым фактором, определяющим будущее МКС. Перед этим, третьим по счету стартом, последним в моей карьере, я чувствовал, что танцую с дьяволом. Я знал, что слишком уверен в себе, в своей команде и в нашем корабле. Это было странное сочетание чувств спокойствия и сожаления, почти печали о том, какой путь мне пришлось проделать, прежде чем оказаться здесь. Я был полон решимости получить максимум возможного из каждой секунды этого невероятного путешествия, запечатлеть в своей памяти все его подробности. Я должен был так поступить. Другого шанса у меня уже не будет.
Корабль «Союз» настолько мал, что шаттл по сравнению с ним выглядит огромной горой со множеством пещер. В автомобиле «Додж Караван» почти 5 м3 свободного пространства; в корабле «Союз» — теоретически 8 м3 жизненного пространства. В реальности большая часть этого пространства занята грузом и оборудованием, крепко связанным и прикрепленным к корпусу на время взлета. В любом случае во время экспедиции трем взрослым людям приходится делить друг с другом не так много места. Но во время взлета расстояние между нашими локтями еще меньше, так как мы заключены в спускаемом модуле, который, кроме прочего, является единственной частью корабля, возвращающейся на Землю. По пути домой мы отбрасываем остальные два модуля: служебный, в котором размещены приборы и двигатели, и орбитальный, предоставляющий дополнительное жизненное пространство во время нахождения на орбите.
Когда мы втроем поднялись на вершину трапа, техники втолкнули нас в миниатюрный лифт, который громыхал, поднимая нас. Потом нас впихнули в тесную будку с дырой в боку, напоминающую жилище эскимосов — иглу. Мы сняли свои белые покрывала и по одному вползли через люк внутрь орбитального модуля. Я был пилотом и должен быть сидеть слева от командира, и я вошел первым, потому как до моего места добраться было труднее всего. После взлета орбитальный модуль станет, по существу, нашей жилой комнатой, но сейчас было странно видеть, что он почти до потолка заполнен всяким оборудованием и припасами. Выглядело это так, будто автофургон забили снизу доверху вещами для долгого путешествия через всю страну. Я заметил, что мои контрольные списки взгромоздились на вершину метровой башни разнообразных вещей, но теперь мне пора было сосредоточиться на погружении в спускаемый модуль, в котором мы будем сидеть во время взлета и посадки. Я не хотел, чтобы огромный регулирующий клапан, расположенный на передней части моего «Сокола», зацепился за люк.
Как только я разместился в своем кресле, которое было специально подогнано под особенности моего телосложения, чтобы при приземлении смягчить удар, наш техник Саша влез в модуль, чтобы помочь мне потуже пристегнуть ремни безопасности. Вы можете подумать, что для работы в таком тесном корабле техники должны быть маленькими и жилистыми, но Саша был грузным парнем с телосложением вышибалы из ночного клуба. После того как он надежно меня пристегнул, я попросил его передать мне мои контрольные списки. Он сказал, что сделает, и покинул модуль, но списки мне так и не передал.
Я должен был начать проверять системы корабля и убедиться, что все работает, но… для этого мне были нужны мои контрольные списки. Я крикнул, но мне никто не ответил, поскольку все были заняты, помогая Тому. Здорово. Я должен был управлять «Союзом» по памяти. Ну нет, это плохая идея. Как только Том занял свое кресло и Саша спустился, чтобы его пристегнуть, я напомнил, что мне нужны мои записи. Саша ответил: «А, ну мне там наверху сказали, что пока они вам не нужны». Кто сказал? Мои записи не принадлежат тем, кто наверху, кем бы они ни были. Это мои записи. Но я не мог двигаться. Когда Роман забрался в модуль, там стало настолько тесно, что Саша уже не мог ему помочь, так что пришлось возиться нам с Томом. Когда мы закончили, Роман огляделся и поинтересовался, где его контрольные списки. Наконец их нам отдали. Я полагаю, они ждали, пока свое место займет кто-то действительно заслуживающий доверия — командир корабля, а не просто какой-то заурядный астронавт.
