Важнее, чем политика - Архангельский Александр Николаевич (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Ирина Ясина. Ну, хорошо, а восприятие того, что мы называем устоявшимися художественными ценностями. Их нужно навязывать? Нужно втолковывать? Нужно в новом виде преподносить?
Николай Усков. Ценности развиваются, они изменчивы. Не вижу никакой угрозы.
Ирина Ясина. Хорошо. Спрошу еще проще. Тебе нравится, что дети узнают Рафаэля по «Черепашкам ниндзя»?
Николай Усков. Это первичная адаптация. Я не думаю, что кто-то таким способом пытался спасти шедевры Рафаэля от полного забвения. Но ход оказался удачным, он адаптировал непростые имена для подрастающего поколения, которому они были совершенно неинтересны.
Александр Архангельский/не ведущий. Как зануда, отвечаю на поставленный вопрос. Во-первых, давайте разберемся, что значит – читают, что значит – не читают, кто читает, чего не читают. Год назад по заказу Российского книжного союза был проведен опрос (Борис Дубин вместе с Натальей Зоркой); получились очень интересные данные. С одной стороны, 46 % ничего не читают, даже журналов и газет. Вроде бы ужас, ужас, ужас. Но если посмотреть детально, то выяснится, что наши дети вплоть до конца начальной школы читают больше и быстрее, чем их западные сверстники. Потом происходит обвал. Мы можем указать на вполне конкретное место, где происходит обвал: оно называется школа. Как только школа заканчивается, тут же начинается выход из безкнижья, молодые люди от 18 до 25 лет опять начинают читать. И в среднем читают много больше, чем пожилые или те, кого Ирина остроумно назвала «бывалыми», которые ругаются на молодежь за то, что она не читает. Значит, мы имеем точки взлета и точки спада; как на болоте – имеется топь и имеются кочки. Если захотим, то по кочкам, по кочкам, по ровной дорожке – можем выйти из топи безкнижья. А если не захотим, значит, таков наш выбор. Или наш отказ от выбора. Но не обстоятельства непреодолимой силы. Быть продолжением гуттенберговской цивилизации или нет, напрямую зависит от нас.
Что касается новых технологий. Технологии, с одной стороны, конечно, воздействуют на человека, на его сознание. Был такой выдающийся философ Иван Илич (не путать с Иваном Ильичом), который прочел в Бремене цикл лекций о том, как смена технологий письма меняла способ мышления человека. Он, правда, до интернета не доходил, останавливался на пишущей машинке. Но тем не менее точно объяснял, как от перемены технологии письма меняется что-то в голове у человека. Однако у меня вопрос: что сначала меняется, человеческое сознание, а потом за ним подтягиваются технологии, или технологии тянут за собой жизнь? Наверное, бывает так и так, но все-таки, мне кажется, сначала появляется подсознательный запрос, а потом история дает на него ответ. Николай занимался средневековой историей, не даст соврать, – сначала обществу хватало солнечных часов, оно жило приблизительно, от дойки до дойки, от восхода до полудня; человек нарезал время большими отрезками, как нарезают ломтями хлеб. Потом ритм его жизни изменился, он должен был следить за временем, знать наверняка, который час, – и появились механизмы, которые гарантировали ему точность движения часовой стрелки. Именно часовой; минутной нету – потому что не нужна.
Теперь внимание: интересный вопрос. В конце концов на башенных и храмовых часах появляется минутная стрелка. О чем это говорит? О том, что технологии усовершенствовались, и вслед за ними переменится жизнь обывателя? Или ритм истории уже переменился, и технологии ответили на сформировавшуюся необходимость жить более дробно, более четко? Я убежден, что верно второе. Затем часы перемещаются с башни в кабинет, из кабинета в карман, из кармана на руку; они все меньше, все незаменимей. На них не только секундная стрелка, но и время в других часовых поясах, календарь, и так далее… Менялась наша жизнь в результате перемены этих технологий? Может быть. Но куда заметнее обратное влияние: жизни – на технологии.
Как это связано с судьбой чтения? Да напрямую. Одни говорят: не дадим в обиду традиционную бумажную книгу! Сохраним ее и приумножим! Другие уверяют: новые электронные устройства переменят наш читательский опыт, именно они вернут потребность чтения! Ошибаются все. То, что появляются все новые и новые читательские гаджеты с дивайсами на пару, говорит не о том, что технологии вернут нам охоту к чтению, а как раз о том, что мы страстно хотим читать и не желаем отрекаться от чтения как духовной привычки, несмотря на переменившийся быт, интернет-реальность, необходимость без конца перемещаться по стране и миру. Ридеры не переменят нас, а позволят внутренне остаться прежними, став как бы внешне новыми.
Более того; технологии подстраиваются под нас, нащупывают возможность стать более традиционными, при всей своей продвинутости. Я лично долгое время был противником компьютерной книги. По одной простой причине: свет на книгу падает сверху вниз, а не давит на нас изнутри устройства; вслед за светом мы как бы погружаемся вглубь текста, и психологически обустраиваемся в нем. А компьютерный экран давит на нас, выталкивает буквы и картинки электронным светом; он идеально подходит для трансляции потоков информации, но не годится для чтения романов. Но как только появились новые устройства с магнитными чернилами, где свет падает на экран как на обычную страницу, проблема снялась. Не я, читатель, переменился, а технологии подстроились под мой, читателя, запрос. Да, все будет меняться, совершенствоваться, появится возможность соединить движущуюся иллюстрацию с неподвижным текстом, устройство будет мяконькое, тепленькое, гибкое. Но что изменится при этом в нашей читательской жизни? Да ничего. Бумажная книга хороша, но какой нам смысл тосковать по временам, когда она была единственной реальностью книгоиздания? Мы же не тоскуем по пергаментной книге. Хотя, наверное, есть в мире 100 или 200 человек, для которых бумажная книга – самозванец, а вот пергамент… И бесполезно им объяснять, что средневековые книги – неудобные…
Николай Усков… Очень тяжелые.
Александр Архангельский…Хранить их трудно, того и гляди, жучок заведется. Кстати, Остромирово Евангелие было спасено только потому, что Екатерина Великая сдуру сунула его в сундук с шубами.
Николай Усков. И еще они жестокие, потому что Библия большеформатная – это шкурки тысячи телят. Огромное стадо.
Александр Архангельский. При том, что в Средние века ели телятину, редко, в виде исключения, слишком дорого; так что ягнят и телят забивали специально для изготовления пергамента. А сколько деревьев уходит на одну любимую, обожаемую нами бумажную книгу? В этом смысле революция произошла, она благая, и ничего не переменит в главном – в нашем желании читать.
Ирина Ясина (насмешливо). Дорогие мои, вы свели разговор об упаковке культуры исключительно к книге.
Александр Архангельский (смело). Как было спрошено, так и ответили.
Ирина Ясина (провокативно). А про «Черепашек ниндзя», которые доносят до нового поколения Рафаэля?
Александр Архангельский (творчески). Могу и про черепашек. Как моему поколению, а я родился в 1962-м, пионерские дурости не помешали пробиться к серьезной мировой культуре, хотя нанесли некий психологический ущерб, так и «Черепашки ниндзя» ничего плохого и ничего хорошего не делают. «Черепашки ниндзя» сами по себе – Рафаэль сам по себе. Вот и все. (Видно, что выступающий весьма доволен сам собою.)
