О текущем моменте 2006 г., №2(50) - Внутренний Предиктор СССР (ВП СССР) Предиктор (книги полностью .txt) 📗
— Верно ли я уловил вашу концепцию: чтобы обеспечить торжество начатой политической реформы, Сталин решил стать «диктатором на час»?
— Было ли подобное намерение у Сталина, можно только гадать. Уже шестьдесят пять лет историки мечтают увидеть одно следственное дело, которое спрятано теперь в архиве ФСБ, потому что в нём — ключ к пониманию того, что произошло между мартом и июнем 1937 года. Однако добраться до него невозможно.
— Дело «Клубок»?
— А вы откуда знаете?
— Я — из вашей книги «Тайны Кремля», из ваших статей. А вот откуда узнали вы, раз это такая архивная тайна?
— Видите ли, периодически наши службы безопасности любят пустить пыль в глаза, дескать, у них от широкой общественности нет никаких тайн. Выпустят архивные документы мизерным тиражом, а потом говорят: ну как же, мы не только рассекретили, но и опубликовали! Так несколько лет назад в Казани вышел сборник «Генрих Григорьевич Ягода. Документы и материалы». Тираж — триста экземпляров. Мне пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы раздобыть один из них. А большинство историков так и остаются в неведении о том, что прецедент рассекречивания «Клубка» всё-таки состоялся. В сборнике приведены протоколы допросов Ягоды, который, будучи главным чекистом, «прозевал» заговор против группы Сталина [232]. Удалось найти и допросы некоторых главных участников заговора, в частности коменданта Кремля Петерсона. Он был задержан в Киеве в апреле 1937-го, и с этого началась волна арестов в армии. Многие имена, обнаружившиеся в заговоре, Сталина буквально потрясли, но особенно сильно — два: Енукидзе и Тухачевского.
— Юрий Николаевич, а не миф ли этот заговор? Может, именно миф и засекречен?
— Скорее тут другая причина. Петерсон, который отвечал за охрану высших лиц государства, знал все помещения Кремля, знал, где обычно встречалась руководящая «пятёрка». В своих показаниях он говорит, что для её ареста ему требовалось не более 10 — 15 человек.
— Когда реально возник этот заговор «Клубок»?
— В 1934 — 1935 годах. Это было реакцией на «новый курс» Сталина, который начался со вступления в Лигу Наций и получил продолжение в разработке новой Конституции страны. И вот что, с моей точки зрения, важно отметить. Это оппозиция нового типа, не имеющая ничего общего со старыми, «идейными»: в ней впервые соединились ортодоксальные коммунисты, «аппаратчики» и военные [233]. Но тут и начинается чисто детективный роман, который нам, историкам, приходится домысливать за героев» (“Комсомольская правда”, 14 ноября 2002 г.).
«— И все-таки, что мы знаем абсолютно достоверно?
— Что 2 июня 1937 года Сталин приехал на расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны СССР. После доклада Ворошилова, который сообщил об аресте Тухачевского, Путны, Корка, Якира, Уборевича и других замешанных в заговоре военачальников, выступил и Сталин. Нет никаких сомнений в том, что «кремлёвский заговор», открывшийся в самый канун июньского Пленума 1937 года, был для Сталина сильнейшим ударом. Он лишился опоры в армии и теперь в дальнейшей борьбе с партийными догматиками [234] мог рассчитывать только на НКВД.
Кровь пошла
— Объясните мне одну загадку, Юрий Николаевич: Сталин ещё в январе 1935-го узнал, что против него сложился разветвлённый партийно-военный заговор, но только в мае 1937-го обрушил на заговорщиков свой гнев. Почти два с половиной года караулить момент для расправы!
— Сталин разъединял участников заговора, а точнее, своих возможных противников. И делал это в административных рамках: назначал в разные места и обязательно под контроль НКВД. Разъединял, чтобы таким образом затруднить их контакты, сломать их игру. И если бы «Клубок» развязался сам по себе, возможно, тем бы дело и кончилось. Но он, к сожалению, не развязался, и Сталин это знал. Когда наступил час главной битвы, решил заблаговременно показать кулак.
— Так это с его стороны был упреждающий удар?
— Да, и не один. Второй упреждающий удар был нанесён по партократии. Смысл предпринятой чистки был совершенно ясен: сбрасывая первый балласт, Сталин давал понять, что реальная власть в его руках и тех, кто окажет сопротивление новому избирательному закону, может постигнуть такая же участь. Короче, тон был задан. И в этот момент, с моей точки зрения, сталинская команда совершила очень серьёзную ошибку.
— Тем, что вызвала огонь на себя?
— Я бы сказал по-другому: тем, что заставила партократию сплотиться.
— В списках подвергнутых остракизму были и первые секретари?
— Четыре человека: Разумов, Шеболдаев, Лаврентьев (Картвелишвили) и Румянцев, которые соответственно представляли Восточно-Сибирский крайком, Курский, Крымский и Западный (Смоленско-Брянский) обкомы партии. Это и были самые заметные фигуры среди 28 лиц, подвергнутых опале. Однако какая конкретная провинность перед партией и страной им инкриминируется, так и не было сказано, мол, разберётся НКВД. В самой аморфности, абстрактности обвинения, которое могло быть предъявлено любому участнику Пленума, и была цель этого превентивного удара на случай, если бы высший партаппарат попытался заблокировать принятие нового избирательного закона.
— И как же аппарат перенёс этот удар?
— Как говорится, молча. Никто не задал ни единого вопроса, все проголосовали «за». Но 28 июня, в день открытия Пленума, в Москву прибыли ещё далеко не все члены Центрального Комитета: ехали ведь на поездах. Казалось, можно праздновать победу. Но эйфория, усыпившая бдительность команды Сталина, длилась ровно один день, 28 июня. В этот день в кулуарах Пленума и произошёл сговор первых секретарей, которые успели обдумать, чем ответить на генеральную линию Политбюро [235].
Было 29 июня, Пленум уже заканчивался, когда от первого секретаря Новосибирского обкома партии Р.И.Эйхе в Политбюро поступила записка, в которой он обращался к Политбюро с просьбой временно наделить его чрезвычайными полномочиями на подведомственной территории. В Новосибирской области, писал он, вскрыта мощная, огромная по численности, антисоветская контрреволюционная организация, которую органам НКВД не удается ликвидировать до конца. Необходимо создать «тройку» в следующем составе: первый секретарь обкома партии, областной прокурор и начальник областного управления НКВД, с правом принимать оперативные решения о высылке антисоветских элементов и вынесении смертных приговоров наиболее опасным из числа этих лиц. То есть фактически военно-полевой суд: без защитников, без свидетелей, с правом немедленного исполнения приговоров. Мотивировалась просьба Эйхе тем, что при наличии столь мощной контрреволюционной организации выборы в Верховный Совет могли принести нежелательный политический результат.
— Как объяснить, почему Сталин и его группа, которые на предыдущих Пленумах ЦК уже не раз отбивали требования партаппарата ввести репрессии, на этот раз молчаливо приняли позицию большинства? Боялись проиграть? Но ведь сделанный ими выбор привел к поражению не только «нового курса», они и сами навсегда потеряли лицо…
— Моё объяснение сводится к тому, что, если бы сталинская группа пошла наперекор большинству, она была бы немедленно отстранена от власти. Достаточно было тому же Эйхе, если бы он не получил положительной резолюции на своё обращение в Политбюро, или Хрущёву, или Постышеву [236], любому другому подняться на трибуну и процитировать Ленина, что он говорил о Лиге Наций или о советской демократи… достаточно было взять в руки программу Коминтерна, утверждённую в октябре 1928 года, куда записали как образец ту систему управления, которая была зафиксирована в нашей Конституции 1924 года и которую Сталин порвал в клочки при принятии новой Конституции… [237] достаточно было всё это предъявить как обвинение в оппортунизме, ревизионизме, предательстве дела Октября, предательстве интересов партии, предательстве марксизма-ленинизма — и всё! Я думаю, Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов до конца июня не дожили бы. Их бы в ту же минуту единодушно вывели из ЦК и исключили из партии, передав дело в НКВД, а тот же Ежов с величайшим удовольствием провёл бы молниеносное следствие по их делу. Если логику этого анализа довести до конца, то не исключаю уже и такого парадокса, что сегодня Сталин числился бы среди жертв репрессий 1937 года, а «Мемориал» и комиссия А.Н.Яковлева давно выхлопотали бы его реабилитацию [238].
