Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе - Фарнсворт Уорд (серия книг .txt, .fb2) 📗
Подобный подход свидетельствует о здравомыслии. Если вы хотите чего-нибудь добиться в диалоге, то избегайте аргументов, задевающих чувства; приводите примеры, которые не бьют по больному месту; высказывайтесь так, чтобы не вынуждать собеседника уходить в глухую оборону. Другими словами, ведите себя достойно. Выражать сложную точку зрения так, чтобы не задеть ничьих чувств, – целое искусство, которое и обсуждается в настоящей главе. Необходимо тщательно подбирать слова и примеры, чтобы подчеркивать уважение к личности собеседника. А если спор накаляется, то нет ничего плохого в том, чтобы указать на это и дать понять, что вы имеете в виду X, а не Y. Именно так поступал Сократ.
Итак, Сократ старается не обижать собеседников. Но у этой проблемы две стороны. Если вы добиваетесь аргументированного обсуждения, то не обижаться самому столь же важно, как и не обидеть другого. Поэтому Сократ ясно дает понять, что он сам не станет обижаться, если его заявления попытаются опровергнуть; он говорит, что «охотно выслушает опровержение, если что-нибудь скажет неверно» [148]. Сократ и вправду воспринимает чужое опровержение как одолжение в свой адрес.
Горгий, 458а
СОКРАТ. Что же это за люди, к которым я принадлежу? Они охотно выслушивают опровержения, если что-нибудь скажут неверно, и охотно опровергают другого, если тот что скажет неверно, и притом второе доставляет им не больше удовольствия, чем первое. В самом деле, первое я считаю большим благом, настолько же большим, насколько лучше самому избавиться от величайшего зла, чем избавить другого.
О том же он говорит и Калликлу:
Горгий, 506b–c
СОКРАТ. Если ты меня опровергнешь, я не стану на тебя сердиться, как ты на меня, наоборот – запишу тебя первым своим благодетелем.
В более позднем диалоге, где Сократ уже не фигурирует, Платон вкладывает в уста одного из персонажей ту же мысль, и тот излагает ее более просто и менее драматично.
Законы, 634с
АФИНЯНИН. Не станем раздражаться, но отнесемся мягко друг к другу, если кто из нас, желая отыскать истину и высшее благо, подвергнет порицанию что-либо в законах родины.
Описанное отношение имеет решающее значение для успеха сократического исследования. Обида становится проблемой не только тогда, когда кто-то уже обидел другого или обиделся сам. Сам риск нанести обиду уже проблематичен, поскольку он лишает людей честности. Когда они боятся обидеть оппонента, то говорят не то, что думают в действительности, и продвижение к истине стопорится. Все притворяются в большем согласии друг с другом, чем есть на самом деле. Подобное затруднение актуально и по сей день. Преодоление этого страха – часть метода Сократа. Оно требует мужества и решимости от обеих сторон: им никак нельзя воспринимать спор как что-то личное, независимо от того, насколько далеко способны завести выносимые на обсуждение идеи.
Некоторые из этих рассуждений, возможно, покажутся странными читателю, не забывшему о вредности Сократа. Но его подход определяется контекстом. Мы видели, что он бывает саркастичным, когда ему встречаются напыщенные или агрессивные собеседники (и при этом он очень суров к самому себе), но во многих диалогах он, скорее, имеет дело с добрыми друзьями. И Сократ четко разграничивает эти два типа.
Менон, 75c–d
МЕНОН. Если вдруг кто-нибудь тебе скажет, что не знает, что такое окраска, и точно так же не может судить о ней, как и об очертаниях, понравится ли тебе тогда твой ответ?
СОКРАТ. Да он будет чистой правдой, Менон! Если вопрошающий окажется одним из тех мудрецов – любителей спорить и препираться, я отвечу ему: «Свое я сказал, а если я говорю неправильно, то теперь твое дело взять слово и уличить меня». Если же собеседники, как мы с тобой сейчас, захотят рассуждать по-дружески, то отвечать следует мягче и в большем соответствии с искусством вести рассуждение.
Рассмотренный здесь подход можно применять и для изучения самих себя. Сократическая функция в вашем разуме, как и в диалогах, работает подобно гироскопу. Она помогает сохранить ориентацию и удержать баланс. Когда собеседникам не хватает уверенности, Сократ их подбадривает. Когда они чрезмерно надуваются, он помогает им сдуться. Сократический инстинкт внутри отдельного «я» работает аналогичным образом. В определенные моменты он способен выполнять работу шекспировского придворного шута. Такая работа состоит в том, чтобы ставить на место тех, кто себя переоценивает. Он насмехается над самомнением и высокомерием, когда их следует высмеять; он долго и упорно ищет на короле наряд, но не находит его. А когда король приходит в ярость, он досадует и удивляется.
11
Невежество
Сократические диалоги ведутся на разные темы, но в центре каждого из них один и тот же сюжет: соотношение знания и невежества. Помимо всего прочего, Сократ в общении с собеседниками обычно показывает, что некто, считающий себя экспертом, зачастую не обладает теми знаниями, которые, как ему казалось, у него имеются. А это помогает нам понять, что и мы сами особой осведомленностью тоже не отличаемся. Сократ постоянно показывает, как трудно добраться до истины; и если нам посчастливится, то этот путь еще больше разожжет в нас жажду приблизиться к ней, требуя при этом сохранять скромность. Невежество служит Сократу и тактическим инструментом – опираясь на него, легче приступать к вопрошанию, раскрывая убеждения других, а также сносить нападки на собственные тезисы. В этой главе рассказывается о различных ролях, которые невежество играет в методе Сократа.
Сократическое невежество в целом. Философствование может начинаться и заканчиваться в самых разных точках. Если взглянуть на сократическую философию, то для нее и отправным пунктом, и местом назначения выступает одно и то же: постулат «я не знаю». Разумеется, между двумя этими точками можно обнаружить прогресс и совершенствование, но это отнюдь не прямой путь от вопроса к ответу – скорее это путешествие от одного вопроса к другому вопросу. Кроме того, это еще и смена координат: вместо того чтобы продвигаться от одной конкретики к другой, вы привыкаете к постоянному поиску без всякой определенности. Представьте, что под матрасом лежит горошина, и вы всё ворочаетесь и ворочаетесь, пытаясь улечься поудобнее, но в конце концов смиряетесь с тем, что комфорта все равно не добиться – и это нормально. Невежество, собственно, и есть такая горошина. В сократической философии оно значит многое: это и шокирующее открытие, и хроническое состояние, и движущая сила, и заклятый враг – а также, возможно, неизбежность.
Сократическое изыскание начинается с осознания собственного невежества, то есть с понимания того, насколько мы далеки от мудрости, которой хотели бы обладать, и от окончательных ответов на самые важные вопросы. Эта идея изложена в «Апологии» – защитительной речи Сократа на суде, где он рассказывает о том, как начал свою философскую деятельность. Пифия сообщила посетителю Дельфийского оракула, что нет человека, который был бы мудрее Сократа. Вот как он описывает свою реакцию на эти слова:
Апология, 21b–d
Услыхав это, стал я размышлять сам с собою таким образом: что бы такое бог хотел сказать и что это он подразумевает? Потому что сам я, конечно, нимало не сознаю себя мудрым; что же это он хочет сказать, говоря, что я мудрее всех? Ведь не может же он лгать: не полагается ему это. Долго я недоумевал, что такое он хочет сказать; потом, собравшись с силами, прибегнул к такому решению вопроса: пошел я к одному из тех людей, которые слывут мудрыми, думая, что тут-то я, скорее всего, опровергну прорицание, объявив оракулу, что вот этот, мол, мудрее меня, а ты меня назвал самым мудрым. Ну и когда я присмотрелся к этому человеку – называть его по имени нет никакой надобности, скажу только, что человек, глядя на которого я увидал то, что я увидал, был одним из государственных людей, о мужи афиняне, – так вот, когда я к нему присмотрелся (да побеседовал с ним), то мне показалось, что этот муж только кажется мудрым и многим другим, и особенно самому себе, а чтобы в самом деле он был мудрым, этого нет; и я старался доказать ему, что он только считает себя мудрым, а на самом деле не мудр. От этого и сам он, и многие из присутствовавших возненавидели меня. Уходя оттуда, я рассуждал сам с собою, что этого-то человека я мудрее, потому что мы с ним, пожалуй, оба ничего в совершенстве не знаем, но он, не зная, думает, что что-то знает, а я коли уж не знаю, то и не думаю, что знаю. На такую-то малость, думается мне, я буду мудрее, чем он, раз я, не зная чего-то, и не воображаю, что знаю эту вещь.
