Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Ракитин Алексей Иванович (бесплатные книги полный формат TXT, FB2) 📗
Уже во время написания заметок, связанных с расследованием смерти Владимира Ивасюка, с автором связался житель Украины, имевший по его словам некоторое касательство к описываемым событиям. Я очень аккуратно отношусь к разного рода инсайдерской информации и даже если знаю о неких событиях нечто малоизвестное, стараюсь обосновать свою осведомленность либо ссылкой на документ, либо оговоркой, будто это моё собственное мнение или предположение (пусть даже это и не предположение вовсе, а твёрдая уверенность).
У людей, занимающихся оперативной работой, существует замечательное правило, которому можно следовать всегда и везде и оно никогда вас не подведёт. Смысл его можно выразить такой фразой: «даже если ты что-то знаешь, скажи, что не заешь и попроси рассказать!» Я стараюсь следовать этому практичному совету, но в данном случае изменю ему и вы сейчас поймёте почему. Итак, со мной связался человек, который по его словам находился возле трупа Ивасюка на месте его обнаружения в Брюховичском лесу на протяжении всего того времени, пока с ним работали следователь и криминалисты. Солдат возле тела не было – на эту деталь мы особо обращали внимание ранее, когда рассматривали обстоятельства обнаружения тела Жамшидбеком Чаробаевым. Это же, кстати, подтвердил и связавшийся со мной свидетель.
По его словам, ещё до приезда оперативно-следственной бригады, один из милицейских чинов, организовавший охрану места обнаружения тела, заинтересовался часами на руке повешенного. Часы были хорошие – японские, дорогие, такие стоили при продаже «с рук» 100—120 руб, большие деньги по тем временам! Зарплата медсестры тогда равнялась 70 руб, а стипендия в ВУЗе – 40 руб, так что судить можете сами. Милицейский товарищ снял часы с руки покойного, покрутил их, рассматривая, и… опустил в карман своего кителя. Никто ничего товарищу в погонах не сказал, все отвели глаза в сторону и сделали вид, будто ничего не заметили.
Прошло некоторое время, довольно продолжительное, приехала следственная бригада, фотограф отщёлкал фотографии… Свидетель подчеркнул, что на фотографиях, сделанных на месте обнаружения тела, труп без часов. В распоряжении автора имеются отсканированные фотоснимки в высоком разрешении и я попробовал удостовериться в сказанном, но сразу внесу ясность в этот вопрос: оба рукава пиджака слишком длинны и полностью закрывают запястья рук, так что проверить данную деталь не представляется возможным.
Следователь неторопливо просматривал вещи, извлеченные из карманов одежды, задумчиво открыл портфель, лежавший позади трупа, а потом словно бы спохватился и спросил: «А где часы? Верните!» Он не спросил «были ли часы?», он задал вопрос так, словно твёрдо знал, что часы были и куда-то пропали. Эта прямолинейность, видимо, смутила милицейских и забравший часы немедленно вытащил их из кармана и передал следователю. В своё оправдание он пробубнил что-то вроде: «У меня не пропадёт, я для большей сохранности их забрал!»
Автор не считает возможным называть фамилии действующих лиц, хотя они ему и известны. В любом случае, данный рассказ – это заявление с чужих слов, которое ничего не доказывает. На него нельзя ссылаться в суде и ценность этого сообщения преувеличивать не следует. Но ещё до того, как мною было получено письмо с этим рассказом, я подозревал, что Ивасюк был посмертно обворован и планировал об этом написать. Независимо от данного письма у автора имелись два соображения в пользу того, что часы с руки Владимира снимались кем-то из числа обнаруживших труп.
Первое заключается в незначительности денежной суммы, найденной в карманах композитора (4 рубля). Учитывая, что Ивасюк перемещался на такси и не отказывал себе в посещениях кафе и ресторанов, найденная денежная сумма представляется весьма малой. София Ивановна, мама композитора, считала, что он ушёл из дома, имея не более 10 руб наличными, но сие звучит не очень достоверно. В части очерка, посвященной поездке Ивасюка в Харьков, мы увидели, что тот пользовался аккредитивами. Мнение автора таково, что Ивасюк прибегал к этой опции не только для того, чтобы уменьшить потери в случае хищения кошелька, но и для того, чтобы минимизировать контроль со стороны матери. Не считаю нужным много рассуждать на эту тему, аккуратно выскажусь в предположительной форме – Владимир тяготился мелочным контролем со стороны матери и скрывал свои истинные расходы. Мама могла думать, что у него при себе сумма всего-то 10 рублей, но на самом деле у Ивасюка могла быть любая сумма. И 50 руб, и 200…
Второе соображение связано с тем, что мелочное воровство было в традициях советской милиции той поры. Это было время могущества Щёлокова, свойственника Брежнева. Николай Анисимович Щёлоков сумел возвратить подчиненному ему Министерству внутренних дел многие полномочия бериевского НКВД. Милицейские чины чувствовали свою полную безнаказанность. Автор хорошо помнит «золотые годы застоя», мне довелось учиться и закончить ленинградский «Военмех» в самую смачную эпоху Советской власти. Будучи членом институтского оперативного отряда – да-да, было в те годы такое вот комсомольское движение, которое не следует путать с ДНД! – автор походил в то замечательное времечко в дежурства в составе институтской опербригады. О тогдашней работе милиции сужу не по книгам и фильмам той поры, а по тому, что видел и слышал лично. МВД в эпоху «развитОго социализма» превратился в эдакого «всесоюзного коллектора», вышибалы долгов за вымышленные и действительные правонарушения со всех и каждого, способного платить.
Чтобы читатель лучше прочувствовал обстановку тотального мздоимства тех лет, разлагавшую нравы щёлоковского МВД, скажу, что ГАИ-шники отказывались идти на повышение, потому что работа в кабинете лишала возможности собирать деньги «на трассе». Поборы сотрудников ГАИ на дорогах Советского Союза носили тогда системный характер – это было просто золотое дно, истинное Эльдорадо! Причём, доблестные милиционеры действовали как настоящие рекэтиры, они не только сшибали деньги на угрозах штрафов и лишения прав «частников», но и забирали товар у «дальнобойщиков», которые – минуточку! – работали на Советское государство. Любой «дальнобой», отправляясь в дорогу, брал с собой часть груза на «откуп» стражам порядка. Вернее, он не сам брал – ему давало руководство, которое прекрасно знало, что водителя будут «трясти» на трассе доблестные рыцари полосатой палки.
Совершенно открытым было воровство в вытрезвителях – оттуда вообще не выпускали людей с деньгами. Это был такой принцип работы: от нас с деньгами не уходят! В лучшем случае сердобольный милиционер мог дать 10 копеек на метро и автобус – это всё! В вытрезвителях вообще могли обобрать до нитки – и шапку хорошую забрать, и ботинки импортные… а на выходе бросить рванину вместо одежды и сказать «мы тебя в этом забрали!» Совершенно особая статья – это хищения из квартир, если скажем, вызвали участкового к трупу. Заглянуть в холодильник, забрать бутылку водки и кусок варёной колбасы – это даже и не хищение, это просто норма жизни такая.
Николай Анисимович Щёлоков превратил подчиненное ему Министерство внутренних дел в структуру, попирающую закон почти безнаказанно. Будучи одаренным администратором и опытным аппаратным работником, Щёлоков много сделал для укрепления подчиненного ему ведомства. Но одновременно с этим он насаждал административный разврат, рьяно защищая оскандалившихся подчиненных. Даже явно виноватых он старался спасти от суда, дабы не выносить сор из избы. Во времена Щёлокова в МВД процветали коррупция, вседозволенность, небрежение Законом. Очень странно сейчас слушать рассказы Александра Колпакиди и некоторых других левых историков («левых» в смысле партийно-политической ориентации) на темы «Комитет госбезопасности всех подмял» и «ну какой из Щёлокова коррупционер»! Действительно, какой? Щёлоков, например, создал «закрытый распределитель», в который передавались конфискованные предметы антиквариата и ювелирные изделия. В этом милом магазинчике отоваривались родственнички Брежнева и других членов Политбюро ЦК КПСС, а также самого Щёлокова. Картина Айвазовского могла стоить в этой торговой точке 70 или 100 руб. После того, как Щёлоков был лишён должности, ему и его родственникам было предложено вернуть вещи, приобретенные в «распределителе». Николай Анисимович вещи возвращать не стал, видимо, сердечно привязался к Айвазовскому, Васнецову и прочим яйцам Фаберже. Уже после его самоубийства родня вернула в бюджет денежный эквивалент приобретенного имущества по его себестоимости. Поручилась сумма почти в 120 тыс.руб. Какая в этом может быть коррупция, правда?
