За что сидел я в американских тюрьмах?! (Обращение к призеденту Казахстана и казахской общественност - Естеков Алмас
Сергей Соловьёв, известный и талантливый кинорежиссёр в советскую эпоху, прославившийся больше всего в раскрытии психологии криминальной духовности, приехал в Алма-Ата в 1984-ом году, и прямо в столице Казахстана, набрал себе группу — в его новую мастерскую во ВГИКе по режиссуре кино… В то время разгул взяточничества и коррупции приобрел в СССР самые неимоверные масштабы!
Я тогда учился во ВГИКе с 1982-го года, в который поступил сам, даже не имея направления Республики Казахстан. Прочитал поэму Абая Кунанбаева «Искандер» и покорил всех… Летом, когда Соловьёв набирал группу, я работал на практике в городе Фрунзе, на телевидении Киргизии, снимая первые фильмы свои, которые удивляли киргизских редакторов странными названиями — «Девочка и конь», «Су-самыр и медведи будущего», «Тулпары, несущие справедливость». По фильму "Девочка и конь" на телевидении распускали слухи: Он снимает фильм про девчонку и жеребца..
На самом деле, фильм был сугубо философский. Сегодня я уже не помню сценария, который написал всего за одну ночь, но опишу мизансцену. Там был выражен смысл жизненной гиперболы, моё видение подъёмов и падений в судьбе человека, о его предназначении, о смысле явления в жизнь, всё это сливалось воедино..
Маленькая девочка появляется на экране, растворяясь в ярких красках тюльпанов и маков степи. Она проходит к зимовке скота, кормит ягнят, затем играет с лошадьми, которые поедают сахар из её рук… Рядом бегает, повзрослевший жеребец, который, недоверчиво, сторониться всех людей и её тоже. Девочка пытается приблизиться, погладить жеребца, но он отскакивает в сторону, храпит и устрашающе бьёт копытами, разрывая землю, дико несётся в степь, а потом постоянно возвращается к матери..
У порога юрты появляется её отец, он держит руках седло. Чабан проходит к загону. Повесив седло на изгородь, он берёт в руки большой кнут и заводит в округленный дворик, в самую сердцевину скотского двора, кобылу. Вслед за матерью и чабаном, по привычке и природному инстинкту, забегает шустрый жеребец. Потом хитрый человек, оставляет жеребца в округленном дворике, а кобылу выводит за изгородь. Быстро накинув на жеребца войлочный канат, чабан пытается водить жеребца по кругу, но жеребец упирается ногами, прыгает, как взбешенный, водит рылом, удушенный верёвкой… Девочка кричит отцу: Отпусти, папа, отпусти, папа, Желтоксана! — называет она по имени жеребца: Ему же больно! — возмущается ребёнок. Не добившись результата, девочка громко плачет в навздрыд. Камера от ребёнка поднимается ввысь на облачные небеса… Затем объектив камеры медленно опускается на крупный план лица мужчины. Ярко выраженные черты: монголоидные челюсти, узкие глаза, как две амбразуры дзота, испещрённые глубокими морщинами щёки и лоб — всё это в яркой степени выражало азиатскую мудрость… Чабан, по древнему правилу обуздания, беспощадно хлещет кнутом и гонит, противящегося его воле, жеребца по кругу.
Девочка плачет и протестует, врываясь во дворик, рискуя при этом попасть под копыта жеребца, она всячески мешает отцу делать святое дело, до тех пор, пока мать не пытается увести её в степь, за пахучий ковылью бархан, где паслась отара овец. Тут уже девочка упирается обоими ногами и противиться воле матери! Мать, схватив в охапку дочь, не отпускает её, и уносит прочь. Отец, гоняя по кругу жеребца, ломает волю скотине, достигает насилием своей цели..
Девочка и мать, камера снимает их сверху, идут по бескрайней степи, но голос их разговора звучит за кадром. Девочка: Мама, ведь ему же, Желтоксану, больно?!
— Доченька, конь родился, чтобы служить человеку, как человек рождается, чтобы подчиниться своей судьбе!
Камера поднимается ввысь, над их головами, на вершины гор и выступы скал, поднимается ещё выше, где мелькают облака, зарево солнца и полёт одинокого орла, затем она опускается на горизонт степи, где всё покрыто одним жёлтым цветом — цветом земной разлуки..
Мать, размахивая камчой, погоняет скотину с холма в сторону одинокой юрты. На огромном пространстве степи, эта юрта, с дымящим шанраком, предстаёт собой единственным явлением человеческого присутствия посредине природной границы, разделяющей бескрайнюю, ровную степь от горных подножий.
Девочка, разгоняя отделившихся овец, спускается с холма, и бежит к осёдланному жеребцу. Он не брыкается, как прежде, и, в поисках сожаления по своим побитым бокам, протягивает доверчиво ей морду. Девочка смеётся, впервые дотронувшись до мягкой шеи жеребца!
Может быть, оглядывая жизнь свою, я часто думаю: Покориться жизни? И, наконец, принял решение: Чтобы жить, нужно проиграть! Нурсултан Абишевич, простите все мои выпады и мою необузданность! — воскликнул я сердцем 12 ноября 2005-го года..
Но, возвращаясь к моему киносценарию, я должен признаться, годом раньше я работал в 1983 году, по направлению ВГИКа в Гостелерадио Казахстана, под началом Гульжан Ергаливой, главного редактора "Молодёжных программ Казахстанского телевидения", которая сегодня является одним из самых ярких и непримиримых борцов с режимом Назарбаева!
Гульжан открыла в то время, первую и самую потрясающую телепрограмму советского Казахстана «Молодёжный четверг», когда наш сегодняшний Первый Президент Казахстана был Председателем КабМина. Тогда Гульжан все знали в лицо, и все любили её программу за критические репортажи и современную музыку в передачах. Я попал в "Молодёжный четверг" с первыми моими фильмами, которые снимал и сценаристом, и оператором, и сам же режиссёром.
В то время идеологический центр коммунистов Казахстана, очень здорово проталкивал национальные традиции в музыке: все играли на домбре, на кобызе и рок эстрады, как таковой, кроме известного ансамбля «Досмукасан», фактически не было! И вот опять проявилась моя революционность, я решил восстать против устоявшихся традиций, и поэтому на заказ телевидения снять фильм про Алма-Ата в его архитектуре, в портретах жителей и в особых достопримечательностях, я пошёл на небывалый риск!
Когда фильм был полностью заснят на плёнку, оставалось на мелькающие кадры на монтажном столе наложить музыку, и я приходил ночами в монтажную с единственной целью, чтобы никто раньше времени не поднял скандала, я записал две звуковые дорожки, первая, под домбру для редакторов, вторая, скрытная, для выхода в эфир. Показал фильм, все одобрили! А когда я прошёл в Отдел Программ, то сунул им второй, неизвестный вариант.
Какая радость посетила меня, когда в назначенный час по программе эфира, вышел мой пятнадцатиминутный фильм: как раз перед московской программой «Время».
— Та-та-та-там…………….. - на экран врывалась музыка Бетховена. Потом опять: Та-та-та-там……….. - в ритм этой музыке поднималась моя камера на вершину гостинницы «Казахстан» и далее, в разлив монотонности и переливов множества скрипок оркестра, мелькали фонтаны, городские улицы, ночные фонари, дом Верховного Совета, прекрасное здание ЦК, здание телевидения и.т.д. Это был мой вызов времени… Когда на государственном телевидении, после премьеры и показа на всю республику моего фильма под вторым, тайным, названием «Бетховена и Алма-Ата», начали в кабинете "Первого директора Программ" Изи Айнеховича, задним числом, обсуждать художественное состояние моего детища, то я, с юношеским азартом, словно "в руки взял с колоды три туза", доказывал: Одна палка два струна, я хозяин всей страна — это вчерашний день! У русских тоже есть балалайка, есть гармошка, но они не выпячивают это на весь мир сегодняшним национальным достоянием… Они на телевидение выносят рок эстрану, у них на первом месте Алла Пугачёва, гитарист Кузнецов, София Ротару, Анна Вески и.т.д. Мне возражали: Не вам учить нас, молодой человек… Во ВГИКе вы все радикалы, а когда вернётесь мы ещё посмотрим: кто вы есть? Я отвечал: Я ничего доказывать не хочу, но жить, как вы вчерашним днём, обещаю вам товарищи, никогда не буду… Затем, хлопнув двери Изи Яйнеховича, я поехал домой в Мерке, добивать оставшиеся дни вгиковских каникул. Но часто возвращаясь в Казахстан, я просматривал собственный фильм на экране казахстанского телевидения в особо праздничные дни и событийные, но уже без имени автора данного фильма..
